Конфуций и Вэнь

2.14. Почтенный сказал: «Цзюнь цзы равно относится ко всем людям и не блюдет интересы кого-либо («не *следует интересам кого-л.», «не *выбирает себе друзей», «не *пристрастен к людям»). Маленький человек пристрастен в своем поведении (объединяется в группы) и не объективен».

Суждение 2.15

Приведем для размышления перевод А. Е. Лукьянова, который близок по смыслу к оригиналу:

Учитель сказал: «Учеба без размышления – тенеты, размышление без учебы – погибель».

У любого читателя сразу же возникают вопросы. Почему «учеба без размышления» – это «сеть» (тенеты)? Да и существует ли на земле такой человек, который был бы в состоянии чему-то научиться и при этом не размышлял? В том случае, если учеба является самостоятельно принятым решением? В этом случае человек просто не в состоянии «не размышлять». И что такое «тенеты» («сеть»)? Когда зверь попадает в сеть, он тем самым лишает себя возможности дальнейшего свободного движения. А о каком «движении» ведет речь Конфуций? А далее – совсем непонятно. О какой «погибели» можно вести речь для того, кто «размышляет, но не учится»? Таких на свете – миллионы (возможно, нет денег на учебу), и ни один из них не «погиб». Итак, ошибка всех переводчиков заключается в том, что они «по традиции» переводят иероглиф сюэ, который нам уже известен (см. суждение 1.1), словом «учеба». Приведем правильный перевод:

2.15. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Подражать (сюэ) [древним] и (эр) не (бу) обдумывать (сы) примеры подражания (цзе) – это западня (ван, т.ж. «сеть», «тенеты»). Обдумывать (сы) и (эр) не (бу) подражать (сюэ) этим примерам (цзе) – ставить себя в опасное положение (дай, т.ж. «быть близким к гибели»)».

Итак, существуют «примеры для подражания» – это поступки Вэнь-вана или Чжоу-гуна (без сомнения, во время Конфуция было много других из истории Чжоу, кроме названных). Чего хочет добиться Конфуций, советуя своим ученикам «подражать образцам (примерам) поведения»? Он хочет добиться результата в виде «постижения Дэ» и «просветления сердца», т. е. становление человеком-Вэнь. Но «подражание» само по себе – это действие тела, т. е. это поступки, которые можно выполнять «механически» (налагаешь на себя крестное знамение, а думаешь о том, чтобы заменить масло двигателя в автомобиле). А для того, чтобы был результат, необходимо «запустить» или «оживить» свое сердце. Но этого никогда не произойдет, если человек не будет постоянно «обдумывать» или «размышлять» над тем, почему он подражает и для чего это ему надо, и правильно ли поступал Вэнь-ван (для христианина – Христос) в том или ином случае, и почему он поступал именно так, а не иначе? Речь идет о том, что мы ранее назвали словом «воспоминание».

Если обо всем этом не «размышлять», – движения вперед к постижению Дэ не будет: человек как бы попадает в «ловчие сети». Ведь в этом случае его никто не «убивает», как и зверя, попавшего в сеть, и не заставляет делать что-то нежелательное, – он по-прежнему «живет», и более того, даже «подражает». Но при этом всякое нормальное движение в духе невозможно. И без сомнения, – со временем к такому «попавшему в сети» придет сам «охотник» под названием Смерть.

И с другой стороны: «обдумывать, но не подражать». Ученик может читать о Вэнь-ване, слушать о нем слова Учителя, размышлять об этом и внутренне быть согласным со всем этим. Но одно дело – подобная «маниловщина», и совсем другое – самому встать на путь повторения поступков Вэнь-вана (для христианина – Христа). Ведь они, эти поступки, и не популярны среди обычного окружения (т. к. «не практичны»), и не приносят «пользы» или престижа, да и просто трудны для исполнения (например, простейшая заповедь «не лги»).

Ведь даже на самого Конфуция смотрели с большим подозрением, – да и чего он смог достичь в своей жизни, занимаясь этим «подражанием»? Ни должности, ни состояния, а только унижение и насмешки окружения. «Знаменитым» он стал только через столетия, и то почти «случайно», – когда сильным мира сего показалось, что его переделанное Учение наиболее подходит для управления народом Китая. Ведь при этом никто из властителей Китая даже не задумывался о подлинном Вэнь или Дэ. Реально «подражать» даже сегодня – и неловко, и страшновато, и может вызвать серьезное противодействие не только среди сослуживцев или знакомых, друзей – «просто спятил!», – но даже у родной жены, которая перестанет понимать «такого» мужа. Вопрос этот очень сложный, он требует обдумывания и тщательной подготовки.

Поэтому любой последователь Конфуция сначала обязательно «топчется на месте», всё принимая внутренне и со всем этим соглашаясь. И необходимы особая решимость и даже мужество для того, чтобы когда-то – как «головой в омут» – не глядя не недоуменные взгляды людей, сделать то, с чем человек внутренне уже давно согласен. Когда-то необходимо «перейти Рубикон». А до тех пор, пока этот «Рубикон» все еще перед человеком, а не за ним, он «пребывает в опасном положении». А в чем состоит, по мнению Конфуция, эта «опасность»? В том, что такой человек так и проживет всю свою жизнь в ожидании случая «начать подражать». И выходя из этой жизни через общую для всех «дверь Смерти», не обеспечит себе в новом состоянии почетного места среди «духов верха». По-христиански выражаясь, – унаследует Ад большинства. Выражаясь иначе – остановит свою эволюцию.

Суждение 2.16

Сначала дадим почти буквальный перевод, а затем попробуем это объяснить:

2.16. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Упорно работать (гун) для (ху) [достижения] сверхъестественного (и) конечного результата (дуань, т.ж. «верхушка») – [путь] подобный этому (сы) [является] погибелью (хай)».

В большинстве переводов иероглиф и трактуется как «еретический». Однако такое его понимание может стать актуальным только после того, как какое-то учение будет кодифицировано и обрастет догматами. И уже все, что этим догматам не будет соответствовать, – это и станет называться «ересью» (первоначально греческое – «разномыслие»). Понятно, что подобное не могло иметь места во время жизни Конфуция. Более того, текст Лунь юй свидетельствует о том, что сам Конфуций относился на удивление терпимо к весьма высокомерным представителям главного противоборствующего учения – к сторонникам Лао-цзы, «даосам». В тексте Лунь юй мы видим даже какое-то «унижающее достоинство» Конфуция его стремление к беседам с представителями этого духовного направления. И в определенной степени данное высказывание направлено против приверженцев Дао Дэ цзина: осуждает подобную практику.

Изначальное значение иероглифа и – «иной», «другой», «не такой». Отсюда – «странный», «необычный», чудесный», «сверхъестественный». Значение «сверхъестественный» подтверждается наличием знака тянь («поле») в верхней части этого иероглифа, т. к. тянь – это, графически, та же самая «голова чёрта», с которой мы уже имели честь недавно познакомиться (расчерченный на четыре части квадрат «с хвостиком» наверху).

Высказывание Конфуция относится, в первую очередь, к пути его учеников. Достаточно взглянуть на жизнь России последнего двадцатилетия для того, чтобы понять, о чем тут идет речь. Эта наша «российская жизнь» последних десятилетий наводнена всякого рода «целителями», «йогами», «магами», «астрологами», «предсказателями» и прочими шарлатанами. Любой молодой человек, обращаясь к познанию духовного мира, грезит «здесь и сейчас» получить какие-то «откровения» или «необычные видения». Он готов их выдумать, даже если их нет, и убедить себя в том, что произошло «озарение». Такой несмышленый юноша стремится тут же «освоить йогу», причем, начиная с самых последних ее ступеней – созерцания, концентрации внимания или какой-то «визуализации». И если этот юноша действительно предрасположен к «постижению Дэ», в таком случае все эти несвоевременные, да и ненужные для его развития «упражнения» могут привести, и приведут, в психлечебницу, навсегда лишив такого человека возможности встать на правильный путь.

Судя по всему, это же самое имело место и при жизни Конфуция. Причем, перед его учениками существовало два соблазна подобного рода. Первый – труднее реализуемый. Ученики знали, что духовный путь Вэнь-вана завершился тем, что этот человек в прямом смысле стал «светиться» перед людьми – «испускать свет», что было чудесно и производило неизгладимое впечатление. И разве не заманчиво было стать «вторым Вэнь-ваном»? Все это – сфера духовного опыта, т. е. «сверхъестественное». Но оно должно прийти «само собой», как бы «нехотя» для самого ученика. Ученик не должен этого ждать и сознательно стремиться к «конечному результату», иначе – сломает шею.

Но еще большим соблазном был «путь» (хотя самого пути, по сути, не было) Дао Дэ цзина с его «сверхъестественными» ощущениями, ради которых не надо трудиться всю свою жизнь и которые достигаются «просто». От всего этого и предостерегает своих учеников Конфуций.

Переводят это суждение – кто во что горазд. Ближе всего к правильному пониманию – (с китайского – на китайский) комментатор Чжу Си, чьи слова приведенны в книге Л. С. Переломова «Конфуций. Лунь юй» (стр. 310): «Он сказал: Работать на причудливые начала – это, знаете, гибель, да, да!». Очень точно сказано, причем, уже нашим понятным языком. Но ведь и Конфуций, в свое время, тоже выражался таким языком, который хорошо понимали все окружающие – он говорил на их родном языке. В этом очень конкретном суждении отсутствует какой-либо «притчевый язык» или стремление сделать высказывание «темным» с помощью омонима или иного способа. А значит, это простое суждение было также понятно его современникам, как понятен нам приведенный здесь перевод Чжу Си.

Суждение 2.17

2.17. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Ю! Научить (хуй, т.ж. «наставлять», «поучать») тебя (здесь вместо местоимения «ты» – иероглиф нюй, «женщина», «девушка») знанию (чжи) этого (чжи)? Познание (чжи) этого (чжи) – считай (вэй) знанием (чжи) этого (чжи), [а] не (бу) познание (чжи) – считай (вэй) не (бу) знанием (чжи). Это и есть суть (ши) мудрости (чжи; табуированный омоним с тем же значением, что и чжи-знание, а также «мудрость», «разум», «мудрый»)».

Прочитав подобные слова Конфуция читатель может усомниться в адекватности или логических способностях Учителя, и будет совершенно прав. Мы намеренно – для лучшего понимания текста – перевели один и тот же иероглиф чжи в одном случае словом «знание», а в другом – «познание». Следующий за ним иероглиф чжи – это его полный омоним, но по рисунку он совсем другой и означает местоимение «это». И понятно, что такой «фонетический дубль» из различных иероглифов Конфуций использует намеренно.

Но сначала – опять о некоторых «странностях» иероглифов, а точнее, странностях этого текста. Конфуций обращается к одному из своих самых близких учеников – к Цзы-лу по фамилии Чжун, – но при этом, как полагает традиция, называет его по прозвищу (или кличке) Ю. Иероглиф ю, в свою очередь, переводится как «следовать». Графически он изображается в виде квадрата, разделенного на четыре равные части, с пересечением верхней горизонтальной линии квадрата срединной вертикалью. То есть здесь опять странное совпадение с похожим иероглифом «голова чёрта», что может свидетельствовать о чем-то «сверхъестественном».

Второе интересное замечание. Местоимение «это» (чжи), поставленное после иероглифа «знание», переводчики обычно опускают, хотя оно призвано указать на то, что речь идет не просто о «знании», а о каком-то особом, этом знании, о котором, судя по всему, и шел до этого разговор между учеником и Учителем. Учитывая то, что это местоимение является полным омонимом слову «знание» – фонетически, в речи, это звучит как «знание знания», – вполне вероятно, что вместо этого «местоименного чжи» в первоначальном тексте было обычное дублирование иероглифа «знание».

Теперь читатель видит, что речь здесь идет вовсе не об обычном знании, которое можно получить в результате учебы. А иначе было бы нелепо представить себе выражение подобное такому: «Если ты знаешь таблицу умножения, считай, что ты ее знаешь». И по мнению переводчиков-комментаторов, такие «мудрые» слова можно услышать от Конфуция! Здесь же мы видим, что для самого Конфуция слово «учить» – это иероглиф хуй, а не сюэ. Но об этом – чуть позже.

Из контекста нетрудно проследить логику всей этой беседы между Учителем и его любимым учеником. Цзы-лу просит объяснить ему, ка?к он узнает о том, что он уже достиг того, о чем говорит Учитель? Конфуцию же по собственному опыту известно, что подлинный духовный опыт сопровождается получением особого «знания» («знания знания» или «сугубого знания»), о котором нельзя поведать обычным языком, используя привычную для нас логику рассуждения. «Узнать» это можно только получив собственный подобный опыт, – а рассказать об этом нельзя. И именно по этой причине Конфуций изъясняется подобной «абракадаброй», которая сразу же становится понятной тому человеку, который вдруг этот опыт получил. Все это Конфуций объясняет своему ученику как бы «наперед», прекрасно отдавая себе отчет в том, что сейчас Цзы-лу ничего из этих слов не поймет, но ему сразу все станет ясно, если с ним произойдет то же самое.

В этом суждении мы встречаемся с еще одним «недоразумением». Дело в том, что Конфуций обращается к своему ученику, называя его словом «женщина», «девушка» (иероглиф нюй), и если бы не весь последующий текст Лунь юй, т. е. если бы не общий контекст, это предложение можно было бы перевести иначе: «Ю! Научить женщину знанию этого?». Нюй в этом предложении поставлено на место того местоимения, с которым собеседник обращается к человеку, и поэтому его следует понимать, как обращение к ученику.

В древнекитайском языке существовало множество различных местоимений, которые употреблялись в особых случаях и которые не имеют аналогов в языке русском. Например, существовало местоимение жу, которое состоит из ключа «вода» и иероглифа «женщина» (нюй, справа от «воды»). Это – местоимение «ты», которое является нейтральным в разговоре с равным или низшим и оскорбительным при обращении к старшему (именно по той причине, что в состав этого иероглифа входит графема «женщина»).

Но представить себе такое положение вещей, когда в нормальной человеческой среде кто-то вдруг обращается к молодому человеку, назвав его женщиной («девушка», «подружка»), и при этом все окружающие, включая самого адресата, совершенно спокойно воспринимают это слово в качестве местоимения «ты»… Такое возможно только среди бесплотных ангелов небесных. А мы пока что – люди, причем, кто-то из нас мужчина, а кто-то – женщина. Да, конечно, в ученом мире тут же нас поправят: одно дело то, что человек слышит, и совершенно другое – то, что он видит. Например, слышит, что перед ним «слон», а видит «корову». И это, по мнению научного мира, вполне нормально для времени жизни Конфуция.

И тем не менее, в китайской традиции утвердилось именно такое восприятие этого «женственного» нюй. Более того, для этого нашлось «оправдание». С какого-то времени стали считать, что иероглиф «женщина» поставлен вместо табуированного «ты» (жу), в котором графема «женщина» тоже присутствует. И это – на фоне того, что в Китае изначально существовало отношение к женщине, как к «низшему» существу.

Например, совершение ритуала жертвоприношения предкам – это всецело сфера действий мужчины, а не женщины. Если умирал отец, то старшим в семье становился сын, пусть и малолетний, но не его мать. Рождение дочери никогда не приветствовалось. Иероглиф нюй – «женщина» – это, как полагают исследователи, древний рисунок коленопреклоненного раба или знак, несущий откровенно сексуальный смысл. Наличие многих сексуальных партнеров у мужчины – это норма, закрепленная в древних нормативных актах, а «прелюбодеяние» жены – смертный грех и т. д… Как это все оценивать? Причем, не может быть сомнения в том, что такая традиция – трактовать нюй в качестве местоимения «ты» – утвердилась в Китае в какое-то конкретное время, в первую очередь на основании «понимания» текста Лунь юй (а заодно здесь и Ши цзин следует вспомнить). Как можно будет увидеть в дальнейшем, таких учеников-нюй у Конфуция было несколько, причем, из самых ближайших.

Вывод здесь может быть только единственный. Он подтверждается не только дальнейшими суждениями Лунь юя, но и древними китайскими текстами. Первоначально в древнем Китае (как и в древней Греции, причем, в то же самое историческое время) гомосексуальные отношения считались нормой, поэтому обращение к какому-то юноше-гомосексуалисту как к женщине, ни у кого вопросов не вызывало. Для всех всё было ясно, причем, молодой человек этого нисколько не стыдился, т. к. ни иудаизма, ни «христианства», ни ислама в Китае еще не было и в обществе это считалось нормой. Однако через столетия такое положение вещей стало уже неприемлемым и постыдным. Но известный и растиражированный текст Лунь юя исправить было уже невозможно, поэтому государственные мужи-комментаторы пошли по другому пути. Иероглиф нюй стали трактовать в качестве табуированного местоимения «ты». Для подлинной древнекитайской реальности такая замена была бы невозможной в связи с особой спецификой иероглифа нюй.

Еще раз напомним читателю, что в достаточно объемном тексте Лунь юй отсутствует хотя бы единственное слово или единственное упоминание о жене Великого Учителя Китая или о его матери, и это – естественное следствие общего отношения китайцев того времени к женщине, как таковой. Это – самый наглядный показатель. При этом следует отметить, что подобный «провал» в отношениях общества к женщине вряд ли был характерен для Китая более древнего. Первоначальный иероглиф «женщина» фактически повторяет рисунок древнего иероглифа «человек» (графема жэнь – согнутая в поясе фигура с рукой опущенной вниз – переданная одной чертой, вид сбоку). Отличие иероглифа «женщина» заключалось в том, что выше «рук» дополнительно рисовались «две груди» в виде условных «квадратиков» (по сторонам от изогнутой линии тела). Если делался акцент на то, что такая женщина – уже «мать», в этом случае на каждой «груди» дополнительно рисовалось по короткому штриху, обозначающему «сосок» кормящей матери.

Здесь следует особо отметить, что в духовном плане (а Конфуций учит именно о духовных вещах и при этом не возражает, что среди его учеников есть гомосексуалисты) все это прекрасно соотносится с теми базовыми законами, о которых мы уже говорили раньше. Гомосексуалист точно так же может получить опыт Вэнь, как и человек традиционной сексуальной ориентации, т. к. Рай открыт для всех без исключения индивидуумов. Сексуальные вопросы, которые так важны для подлинного христианства (но не «христианства» апостола Павла) для Рая имеют второстепенное значение: для Рая главное, чтобы все люди были довольны и не «изнасилованы» (и женщины, и мужчины). Судя по всему, Конфуций намеренно дублирует или акцентирует «женскую» сущность своего ученика, используя иероглиф «учить» (хуй). Он состоит из ключа янь («слово», «говорить») и знака му («мать», «самка», «матка», «производительница»), который изображает полногрудую женщину.

Суждение 2.18

2.18. Цзы-чжан подражал (сюэ) [древним в своем] стремлении (гань, т.ж. «щит [род мишени]») к награде (лу). Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Много (до) слушать (вэнь) – [значит] уничтожать (цюэ) сомнения (и). Быть внимательным (шэнь) к своим (ци) словам (янь) [даже] во второстепенном (юй, т.ж. «неглавное», «неосновное», «второстепенное дело») – [общее] правило (цзэ) для уменьшения (гуа) обвинений (ю) [в свой адрес]. Много (до) видеть (цзянь, т.ж. «уяснять», «продумывать», «вникать») – [значит] устранить (цюэ, т.ж. «уничтожать») [возможность] поставить себя в опасное положение (дай). Быть внимательным (шэнь) к своим (ци) шагам (син) [даже] в неглавном (юй) – правило (цзэ) для уменьшения (гуа) раскаяний (хуй, т.ж. «сожаление»). [Когда правильные] слова (янь) уменьшают (гуа) обвинения (ю), а [правильные] шаги (син) уменьшают (гуа) раскаяние (хуй), – [тогда] твое (ци) [стремление] к награде (лу) [которое заключается в том, чтобы] оставаться в живых (цзай), увенчается успехом (чжун, букв. «попасть [стрелой] в цель»)».

Традиционное понимание начала этого суждения такое, что ученик «учился с целью добиться жалования» (П. С. Попов).

Давайте еще раз попробуем конкретизировать значение иероглифа сюэ, который мы видим в этом суждении. Что означает наше слово «учиться»? Это значит перенимать какие-то знания или вещественные навыки в учебном заведении, самостоятельно или с индивидуальным преподавателем, используя при этом соответствующие учебники, наглядные пособия или дополнительную информацию из книг, интернета, фильмов и т. д. Учиться – это значит, вступать во взаимодействие исключительно с «внешними» предметами (все наши чувства – это тоже «внешнее», исходя из древней индийской классификации). Главная характеристика этого термина заключается в том, что человек познаёт что-то новое своим умом или своими руками (например, приобретает плотницкие навыки или обучается каким-то практическим ювелирным операциям). Но научиться христианству, например, нельзя, хотя можно изучать богословие в семинарии. И точно также невозможно научить сердце «любви», – это можно попробовать воспитать.

Тот иероглиф сюэ – «подражать», который использует Конфуций в Лунь юе, не имеет ничего общего со словом «учиться», потому что такое «подражание [древним]» направлено, в первую очередь, не на получение каких-то внешних знаний или рабочих навыков, а на особое воспитание своего собственного сердца. При «подражании» человек не получает новых знаний извне, точно так же, как йог не получает новых «знаний» при выполнении упражнений по концентрации внимания. Такое «подражание» – если оно будет успешным – само, «изнутри себя», даст человеку знание того нового, чему невозможно научиться извне. Это и будет то «знание знания», о котором говорит Конфуций в предыдущем суждении.

Принципиальное различие между китайскими глаголами «учиться» и «подражать» заключается в сфере их использования. Глагол «учиться» – это всецело социальный продукт, причем, учатся люди, как правило, у живых учителей. Глагол «подражать» относится исключительно к миру «духов предков», и такой человек учится «ни у кого», даже если он и подражает Вэнь-вану или Христу.

В соответствии с традиционным пониманием этого суждения Цзы-чан «учился» (или «обучался») у Конфуция, т. е. предполагается, что термин сюэ означает здесь отношения «ученик-учитель». В действительности в суждении речь идет о том, что этот ученик стремился «подражать древним», работая над собой самостоятельно и принимая во внимание советы Конфуция, – того человека, который конечной цели такого «подражания» уже достиг. И как ясно из этого суждения, Цзы-чан «подражал» не просто ради самого подражания, а стремясь к какой-то вполне определенной цели, которая в этом тексте обозначена иероглифом лу.

Традиционно этот иероглиф (БКРС № 9509) переводится как «жалование», «содержание», «карьера», «служебное благополучие», но все эти значения не имеют никакого отношения к подлинным словам Конфуция. В его время практически все «должности» в государстве занимали представители аристократических слоев, а ученики Конфуция – это, в основном, простолюдины. Возможность «сделать карьеру» появилась в Китае только после введения в стране официальных экзаменов на государственные должности, а это стало реальностью только через столетия после жизни Конфуция. И неужели сам Конфуций стал бы уделять этому чисто земному «карьерному» вопросу столько внимания?

Если мы посмотрим на иероглиф лу, то увидим в левой его части ключ ши – «алтарь», а мы уже говорили, что в древности все подобные слова имели отношение исключительно к духовным вещам (т. е. к «духам предков», их почитанию и их «потустороннему» миру). Но точно так же, как иероглиф сюэ со временем утратил свое древнее значение и приобрел новое – «учиться», также и иероглиф лу приобрел значение «жалование». В прекрасном Словаре Ошанина сохранено исходное значение этого иероглифа – «награждать», а значит, в том числе и «награда», причем, первоначально – именно духовная, т. к. здесь «алтарь».

Но вот какая именно это награда, – мы узнаём только в самом конце суждения. Конфуций назвал ее словом цзай – «жить», «быть в живых», «обитать в [верхах]», «быть в числе», «являться». Например, «быть в числе [духов верха]», – добавим мы от себя, ничем не прегрешая против мировоззрения Конфуция. «Оставь мертвым хоронить своих мертвецов» – так сказал когда-то евангельский Иисус одному из своих последователей. А отсюда вытекает, что наше общечеловеческое представление о «жизни» и «смерти» и представления об этом же предмете у Конфуция и Христа, не совпадают, причем, принципиально отличаются от наших. То, что мы сами считаем «жизнью», – это «смерть» в понимании евангельского Христа. А когда же здесь у нас начинается «жизнь»? – Только после нашего «рождения свыше». А если не «родились» – то так и умрем мертвыми. Ну а Конфуций, судя по всему, уверен в том, что и здесь, и там – одна и та же «жизнь», но при каких-то условиях там эта «жизнь» может оказаться совсем не жизнью. А следовательно, за «жизнь» там надо бороться здесь.

Интересно обратить внимание на полифонию высказываний Конфуция, которая придает суждению дополнительные смыслы, причем, часто более возвышенные, чем непосредственный текст. И в этом суждении – яркое проявление такого случая. Начало слов Конфуция звучит так: «до вэнь уничтожает сомнения». Но вэнь – это омоним того «главного» Вэнь, которому учил Конфуций, а иероглиф до в древности имел еще значение «*только лишь». В результате получаем духовную аксиому, высказанную Конфуцием: «Только лишь опыт Вэнь уничтожает сомнения».

Тот иероглиф вэнь (1), который мы видим в начале этого суждения – это «слышать», и он согласуется с последующим «видеть» (цзянь), которое возглавляет второй блок этого суждения. Но в древности этот иероглиф вэнь (1) также записывался вместо графически более сложного омонима вэнь (2), который обозначал «спрашивать» («разузнавать»), и в этом случае наш иероглиф вэнь (1) понимался в тексте уже как «спрашивать». То есть уже не «слушать ушами», а «говорить языком» (какие-то слова). И именно к этому его значению привязано последующее «будь внимателен к своим словам».

В чем здесь заключается главное наставление или главная мысль Конфуция? – В том, что человек должен всячески стремиться к «уменьшению обвинений» в свой адрес – со стороны, извне, и к «уменьшению раскаяния» – уже внутри себя самого. Для чего это необходимо? Только с одной целью. Дело в том, что для достижения любых духовных результатов в нашей душе должен царить мир. («Мир Мой даю вам» – говорит евангельский Христос, хотя это уже относится к заключительной стадии всего Пути). Как правило, этот мир нарушается или с внешней стороны – от окружающих, или изнутри – когда человек «грызет сам себя». И все это – только тот начальный «чистый лист» нашей души, на котором человек должен будет «записывать» многое из того, что «слышит» (вэнь) и «видит» (цзянь). Но эти его вэнь и цзянь должны быть «правильными», и не такими, как у тех, кто «стремиться к жалованию». А иначе можно «поставить себя в опасное положение». И мы уже знаем, что под этими словами понимал сам Конфуций. Фактически это означает – «не жить».

Интересно здесь проследить еще одну «игру слов», а правильнее – «игру иероглифов», которая полностью теряется в любом переводе. Вначале суждения сказано, что Цзы-чан «подражал в стремлении (гань)»… Но иероглиф гань в своем древнем значении – это также тот «щит», который использует в качестве мишени хороший стрелок из лука. А в самом конце этого суждения Конфуций заявляет своему ученику: «Тогда твое [стремление] к награде увенчается успехом (чжун)». Иероглиф чжун очень древний, и он переводится как «середина», «центр», а также «попасть [в цель]» и уже отсюда – «добиться успеха». Графически он изображает квадратный щит, в центр которого попала точно выпущенная стрела (одно из его объяснений). Конфуций уловил это древнее значение иероглифа гань в словах ученика и ответил ему тоже «со вторым смыслом»: «Если исполнишь сказанное, – попадешь точно в середину того щита, поразить который ты стремишься».

Лирическое дополнение к суждению: иероглиф совесть в Лунь юе