Хранитель подземелий

Юкиара прерывисто выдохнула, обернулась к Арстелю и призналась:

– Потому что все начнет рушиться, когда я примусь за дело. От этого замка камня на камне не останется.

– Но вдруг мы можем успеть переправиться с тобой, когда дело будет сделано? Неужели тебе придется пропадать здесь?

– Если я прервусь, – поникла Юкиара, – все будет напрасно.

С одного взгляда магического взора на энергетические каналы, протекающие по незримым жилам замка, поняла, что вся главная крепость Азарельда имеет точку опоры, стержень, фундамент, если угодно, в питательном и живительном канале, поддерживавшем веками жизнь в Заргуле. Если вынуть основу – выстроенная над источником демонической силы твердь обрушится. Арстель с неверием поглядел на эту хрупкую девушку, которая, несмотря на непрерывную полосу преград, выставленных жизнью, сумела сохранить открытость души к миру и веру в добро. И вот она готова быть заживо похороненной под тысячами тонн обломков этих чертогов ради исполнения священного долга.

– Юки, да что за… – Арстель сжал кулаки, опустил лицо, до боли зажмурившись, всхлипнул, он не мог сдерживать слез.

Дрожащим голосом сапожник прошептал:

– За что нам все это… За какие грехи! Почему достойные люди гибнут из-за промахов древности, ошибок далеких предков?

Юкиара обняла его, поглаживая по спине, тихо произнесла:

– Тише, оставим это. Слезы ничего не изменят. Видимо, такова моя судьба, – отстранившись, она рукой утерла слезы Арстеля, помолчала немного и позволила, наконец, чувствам взять над собой верх, – Арстель, ты помнишь, о чем спросил меня перед тем, как мы вышли за стену?

Арстель болезненно усмехнулся, моргнул, сдерживаясь, чтобы снова не всплакнуть, ответил:

– Помню, Юки.

– Я была бы счастлива, если бы нам выпала возможность быть вместе, навсегда, как это бывает в сказках, что довелось слышать всем в детстве. Вместе до самой глубокой старости. Но, знаешь, я уже обрела счастье. И я благодарна высшим силам за то, что свели нас и позволили идти рука об руку. Пусть это и длилось очень недолго.

Они продолжали стоять друг напротив друга, держась за руки.

– Я буду помнить о тебе до последнего вздоха, – сказал Арстель, чувствуя боль в бешено колотящемся сердце, голова его шла кругом.

– Лучше забудь меня, отпусти, – теперь слезы навернулись на глазах Юкиары, – живи дальше, иди вперед. У тебя получится, я знаю это. Не терзай душу. Ради меня.

Арстель снова произнес ее имя, после чего они заключили друг друга в объятия и отдались страстному поцелую. Хейларг молча стоял у края платформы, разглядывая наскальные изображения. Портить влюбленным миг расставания он не мог себе позволить.

– Ну все, идите, – Юкиара убрала со своей талии руки Арстеля и направилась к пентаграмме.

Когда Хейларг подошел к Арстелю и спросил, готов ли тот телепортироваться, Юкиара окликнула их, обращая к Арстелю последние слова.

– Арстель, единственная просьба! Мое последнее желание, – знала бы она, какая душевная боль разрывала мягкое сердце сапожника, – присмотри за моим братом.

– Я позабочусь о нем. Обещаю, Юки.

Девушка с благодарной улыбкой кивнула, вышла в центр пентаграммы и опустилась на колени.

– Пора, Арстель, – сказал Хейларг.

Арстель кивнул, горхолд положил ему руку на плечо, после чего они исчезли в потоке света. Маг и сапожник оказались у одной из башен внешней стены Азарельда, что огибала город от бескрайних просторов выжженной лавой и всплесками силы подземелий земли. Вокруг было такое столпотворение, что мага и его спутника не заметили даже несмотря на световой взблеск. Гражданское население империи Азрога повалило на улицы, неотрывно глядя на вершину крепостной стены, пока бронированные солдаты беспорядочно бежали в сторону огороженной центральной цитадели. Но и среди служивых многие останавливались, заглядываясь на то, что происходило на стене.

– С ума сойти… – пробормотал Хейларг.

Арстель увидел примерно то, что ожидал. Ввыси, над каменными джунглями военно-промышленной города-машины Азарельда происходила ожесточенная магическая дуэль императора Заргула и красноволосого мага, одетого в истершийся плащ, больше походивший на лохмотья вольного бродяги, чем на одеяние чародея.

Юкиара тем временем выставила руки перед собой, приблизив ладони друг к другу. Сделала вдох, затем – выдох. Девушка, которая отрицала Бога как первопричину бытия, пришла к нему в последние минуты. Она обратилась к недосягаемой сфере Илгериаса, ее сила наполнила ее юное тело. Вокруг Юкиары скапливалось синевато-белое свечение, а затем из ее рук вырвался луч, ударивший в грудь статуе Заргула, которая разлетелась на куски. И тут из статуи и пентаграммы одновременно ввысь ударил столп напоминающей всполохи пламени энергии Азрога, он прошил насквозь крепость по вертикали. Юкиару разрывала дикая боль, она стремительно теряла силы, но аура от сферы Илгериаса позволяла ей держаться, сохранять силу заклятия и рвать связь Заргула с подземельями. Луч огня становился все тоньше, после чего исчез совсем. Когда же он начал таять, по стенам расползлись трещины, с потолка начали опадать первые осколки. Затем платформа задрожала, раздался оглушительный грохот, заставивший девушку упасть набок. А спустя полминуты Юкиара была заживо погребена вместе с сотнями слуг Заргула.

***

Непроницаемая колонна горхолдов, больше напоминающая субстанцию из железных пластин и красных голов мчалась с неумолимой скоростью. Глоддрик несся еще быстрее. И вот, когда расстояние меж бесстрашным защитником прохода и ордой щупальцеголовых оставалось не более трех шагов, Ганрайский Демон взмыл в воздух и, используя силу разбега, в прыжке ударил ногой по щиту одного из стоявших впереди. Горхолд рухнул на спину, навалившись на бегущих сзади и почти притершихся к нему сослуживцев. Встать на ноги он не сумел – соратники рьяными ударами щитов отбросили его и, не дав и секунды чтобы подняться, задавили стальными подошвами. По центру передняя часть колонны замешкалась, но с боков уже двинулись копейщики с безупречной синхронностью, метя остриями копий Глоддрику в прорехи нагрудника под ребрами по бокам. Альбинос перехватил свободной рукой одно из копий и рванул на себя, одновременно с этим снес рубящим горизонтальным ударом пошатнувшемуся горхолду голову с такой неотвратимостью, как нож мясника забивает курей. Другой не успел опомниться, как обезглавленный труп товарища был брошен в его сторону, отведя выпад копья вбок, после чего Глоддрик, не сбавляя темпа, пронзил клинком с неровным лезвием врага снизу, под латами так, что меч пошел чуть ниже пупка, а вышел изо рта, пробив нижнюю челюсть. Горхолды спотыкались о трупы, но продолжали наступать, тесня Глоддрика к стене. Но отступал он недолго. Ганраец рассвирепел, затем зашелся безумным хохотом – наконец-то пришло то самое раздолье, о котором давно мечтал его больной ум. Он лихо отбивал удары стальных копий, а контратаками отсекал конечности, протыкал насквозь горхолдов в лица или глотки, срезал головы хлесткими ударами. Тех, кто был изворотливее и прикрывался щитом, он ловил в момент атаки, перехватывал руку, ведущую меч, или древко копья, подсекал опорную ногу и молнеиносным разрезом меча разваливал незащищенные черепа горхолдов, чьи шлемы слетали при ударе о каменную поверхность моста в падении. Когда Глоддрик безжалостно забил первую десятку, горхолды больше не могли так нажимать, оттесняя Карателя дальше – к воротам. Трое горхолдов решили напасть одновременно – двое с топорами и воин посреди с парными мечами выписывал двойной восходящий удар, взрезавший воздух и стремившийся отделить голову Глоддрика от тела. Но ганраец отскочил от этой атаки так, что лишь кончики мечей слабо проскребли новые царапины на его нагруднике, затерявшиеся среди бессчетного количества старых, поистершихся от времени, затем встречным ударом перерубил древко нападающего с топором по косой, следующей атакой, дорисовывавшей крестообразный двойной удар, он прорезал его кольчугу под коротким нагрудником, выпустив кишки, а затем врезал кулаком другому горхолду, который не сумел попасть с первого раза в быстро метущегося из стороны в сторону Карателя, отбивавшегося от забитой передовой линии, на которой умещались по пять горхолдов за раз. Во второй попытке наступить горхолд слишком сильно замахнулся топором, отчего получил удар латного покрытия костяшек, напоминавшего по своей сути кастет, в кадык, но ошеломление продлилось не больше пяти секунд. Следующий удар разрубил его голову аки тыкву, что было возможно после так неудачно слетевшей каски.

Так Глоддрик в одиночку продолжал остервенело рубиться с напиравшими без устали рабами Заргула, которых, казалось, не становилось меньше, хотя участок моста, с которого Глоддрика никак не удавалось сдвинуть, уже был завален трупами и залит кровавыми ручьями. После очередного – пятого десятка убитых у Глоддрика открылось второе дыхание. Он обернулся вокруг своей оси, кривой клинок с рукоятью из равшаровой кости плясал на ветру в вихреобразном танце, выписывая смертоносные и едва различимые глазу удары – меч размывался в атаке Ганрайского Демона. Теперь наступал Глоддрик – смерч его сыплющихся во все стороны круговых и крестовых ударов, атак с разворота крошил плоть краснокожих, косил и валил их, сыны Азрога в исступлении пытались неумело защищаться, но им не хватало скорости. Их конечности и головы залетали за край моста, кровавые фонтаны били во все стороны, вся одежда и щитки Глоддрика были забрызганы вражеской кровью. Так было убито еще с двадцать неприятелей. Его безумный смех, лишенная рассудка улыбка и вертящийся со скоростью торнадо Глоддрик сеял смерть в передних рядах. Горхолды даже не успевали защищаться, многие из них лишь закрывались щитами, пока те не были прорублены или же их ноги не были подрезаны метким попаданием, после чего уже упавших солдат с безжалостной неотвратимостью пронзал в глаз или горло, а то и разрубал надвое туловище, если удар был совсем страшной силы, что мог пробить латы, меч Глоддрика. Когда же немолодое тело Карателя перестало выносить непрерывную нагрузку, он использовал последний импульс своего порыва, чтобы вспрыгнуть и с разворота снести головы двум самым ближним мечникам, а когда копейщики ударили ввысь, надеясь насадить его на пять наконечников, Глоддрик припал к земле и, перекатившись через плечо, подсек мечом их ноги в районе колен, свалив пятерых без остатка, болезненные вскрики которых заглохли, когда ихх затоптали товарищи. Вот снова напали мечники, Глоддрик своим знаменитым встречным ударом обезоружил врага, отрубивши ему кисть, следующий меч, летящий ему в голову, он перекрутил с хриплым выдохом и последовавшим за этим ревом вломил рукоятью в висок утратившему равновесие горхолду, которого, на его беду, повело вперед. Следующих троих он зарезал двумя косыми ударами и горизонтальным с разворота, которым перерубил предпоследнего мечника в районе пояса. Последний воин наскочил на главу Карательного Отряда, пинком отбросив падающего на колени товарища, туловище которого уже начало отделяться от линии пояса, а кишки полезли к земле. Но ударом колена в солнечное сплетение, пусть и по кольчуге, Глоддрик сбил дыхание врагу, после чего заломил шею в простецкий захват, прижав рукой голову врага к своему боку, и, дернув душащую противника руку вверх, с хрустом переломил шею красноголового солдата, который тут же обмяк и упал лицом вниз на грудь разделенного на две половины товарища. Следующая партия троих мечников и воина с топором и гарпуном с загнутым копьем напали вчетвером. Глоддрик перехватил свободной рукой кисть ближайшего воина, занесшую меч, выкрутил ее, рванул врага на себя, поставив подножку, и лицо того еще не успело повстречаться с залитым кровью камнем, как кольчуга была пробита уколом, Глоддрик всадил меч аккурат в сердце падающего врага. Другой рукой рывком его выдернув, он пошел на опережение, осыпая градом ударов мечников, которые поочередно при попытке контратаковать пострадали из-за слишком неумелых и размашистых ударов – руки их были отсечены еще в полете, а первый оказался с перерезанной свистящим верхнедуговым ударом глоткой, а другой – с разрубленной головой от нижней челюсти до мозга. Последний попытался подцепить Глоддрика гарпуном в пах, но Ганраец резанул так быстро, что воину можно было лишь посочувствовать – его нога в районе бедра была отсечена, сам он повалился назад, но не успел упасть, как обратный удар разлучил голову валящегося легионера с туловищем.

Мясорубка продолжалась, Глоддрик взмок, его сердце начинало покалывать, а дыхание – сбиваться. Когда количество убитых горхолдов перевалило за девяносто, он стал двигаться в разы медленнее, каждое движение причиняло все большую мышечную и суставную боль, но Глоддрик до конца работал на пределе своих возможностей, его стиснутые зубы и растянутые в яростном оскале губы внушали панический ужас наступавшим на мост воинам Азрога. Но вот Глоддрик не успел защититься – он снова отвел мечом вражеское копье в сторону, ребром ладони перебил трахею врага и, перехватив меч лезвием вниз, отрубил голову, другой копейщик пошел на него щитом, стремясь отогнать хоть на шаг, но Глоддрик уперся в ответ, рывком отвел щит и боднул врага головой в лицо, расквасив ему нос. И вот тут-то его настигла беда. Слишком шустрый враг с двуручным мечом зашел сбоку, когда Глоддрик бил другого головой, и хирургически точным движением подрезал сухожилие на левой ноге. Глава Карательного Отряда захрипел, но лицо его не скорчилось от боли, лишь шире стала безумная улыбка несмотря на то, что здоровая нога его подогнулась, не выдерживая веса. В падении на колено он ухитрился использовать инерцию падения набок угодить лезвием врагу в голову. Точный удар разбил шлем в сочленении, крепление лопнуло, и пластины каски разлетелись в разные стороны, а удар вышиб мозги из черепной коробки врага. Когда Глоддрик упал на колено, этим воспользовался один из горхолдов, чтобы всадить наконечник алебарды ему под ключицу. Глоддрик рукой, несмотря на пульсирующую боль, ухватился за вражеское орудие, дернул алебарду вбок, подрубил врагу ногу и, когда он упал, разрубил голову, но следующий пилум вонзился в боковину меж ребер. Затем было брошено другое копье и, прошив кирасу в районе правой части груди, неглубоко вошло, едва не задев легкое. Глоддрик зарычал, раж охватил его до предела. Он истекал кровью, его хромающая нога отозвалась адской болью, когда он оперся на нее, а когда оттолкнулся от той, сухожилие которой было подрезано, боль заставила до онемения челюсти сжать зубы, но он смог рывком подняться на ноги, отбить нисходящий удар меча врага и разрезать его шею. Пилум вонзился ему в бедро хромой ноги, Глоддрик в ответ пронзил грудь пикинера вверху, под шеей, на участке, не защищенном кирасой. Он снова упал на колено, онемевшая нога с резаным сухожилием и изувеченная, из которой вытекло порядочно крови, обе уже не выдерживали его вес. Глоддрик попробовал подняться, но на него посыпался град мечевых ударов, он отбивался и задел лицо одного из меченосцев, ослепив его, но мощным ударом топора его зазубренный меч с искрением был разломлен, а когда еще два клинка вонзились Глоддрику в брюхо, он харкнул кровью, однако обломок меча не выпустил. Другой рукой он нашарил валяющийся под ногами врагов топор и размашистой атакой расколол одному голову, а другому – отсек ступню, после чего добил уже падающего горхолда, обезглавив. И тут он, не выпуская топора и рукояти с оставшейся частью меча, издал протяжный вопль, походивший более на крик раненого хищника, чем человека. Этот вопль перешел в одержимый хохот, Глоддрик захлебывался в безумном смехе, захлебывался и кровью, которая заставила его зайтись болезненным кашлем, а затем харкнуть обильным кровавым сгустком. Когда же он поднял взгляд на горхолдов и ощерился своей известным на весь Союз оскалом буйного человека, одержимого нечистой силой, горхолды в страхе отпрянули. Сейчас они боялись его больше, чем Заргула.

Однако один из офицеров растолкал солдат и всадил пилум с разбегу Ганрайскому Демону, в бессилии стоявшему на одном колене, под сердце, не задев его по оплошности. Не сбавляя натиска, он рванул пилум кверху, подняв Глоддрика на ноги, и погнал к краю моста, намереваясь скинуть. Глоддрика хватило на последнее усилие – когда вражеский офицер уже толчком выбрасывал его вместе с пилумом, Ганрайский Демон вцепился обеими руками врагу в глотку, обхватил его ноги своими и, задействовав силу толчка и падения за ограду, перебросил через себя врага, после чего сам полетел в реку лавы.

Вот он с бешеной скоростью летит в пропасть, ров, наполненный кипящей лавой. Жизнь не проносилась перед глазами, как это рассказывали на войне многие солдаты, ведь жил он совсем не так, как хотел бы. Единственное, в чем нашел смысл своего существования Глоддрик, была защита Союза. В падении он отвел взгляд от стен черного дворца, уменьшающихся на глазах и скалы, на которой он был сложен, чьи рельефы проносились подобно каменному водопаду. Он обратил глаза в небо и где-то далеко, там, где пелена иссиня-черных туч еще не закрыла небо, увидел просвет солнечных лучей.

– Союз… – протянул он обессилевшую руку к свету, где-то там солнце освещало его родные края, края, которых он никогда не увидит, – моя родина… моя… родина…

Он расслабил руку и закрыл единственный глаз. Впервые в жизни Глоддрик испытыл безграничное блаженство, его разум находился в абсолютной безмятежости, ничто больше не беспокоило старого воина. Лишь теплый образ дорогой сердцу страны грел его душу.

«А все-таки я жил не зря» – подумалось Глоддрику за секунду до того, как его умирающее от ран тело окунулось в огненный ров. А через еще несколько мгновений замок обрушился, его осколки посыпались кучей камней, образовавших гору вместе с обломками моста, похоронившими горхолдов, которым не посчастливилось преследовать вторженцев. Ров, в котором сгорел человек, принесший себя в жертву ради успеха замысла Юкиары и Арстеля, вскорости был завален камнями. От Ганрайского Демона не осталось ничего, кроме воспоминаний.

***

Он выломал ворота мощным взрывом огненного шара, взрывная волна отбросила стражу на десять шагов, те же кинулись со всех ног сообщить своему повелителю о непрошенном госте. Однако этого не требовалось. Заргул заметил взрывы, стоя на балконе тронной залы, а затем перенесся на стену. Стоя в нескольких шагах от пролома в стене, на месте которого только что находились ворота, император сложил на груди руки и с пренебрежением оглядел Алагара точно насекомое, раздумывая, стоит ли оно того, чтобы быть раздавленным его стопой.

– Зачем ты вернулся? – обратился к нему Хранитель подземелий Азрога, – что хочешь доказать? Чего бы ты ни добивался, Алагар, единственное, что ты отыщешь здесь – это смерть, пусть и благородную. Преклонись передо мной, присягни Азроговому трону на верность, и я дам тебе шанс заслужить прощение.

Заклятие перемещения сработало, и вот уже Алагар оказался на стене. По одну сторону был город с крепостью поражающих размеров и сетью переплетенных бесчисленными каналами мостов и дорог однотипных и весьма убогих домов, где жили горожане, казарм и оружейных мастерских возле них, по другую – бескрайние просторы голой черной земли, которую без конца подогревала магма как из-под земли, так и снаружи. Два чародея, в свое время одолжившие силу подземелий в обмен на свободу воли своего разума, стояли друг против друга.

– Этого не произойдет никогда, и ты знаешь об этом. Деспотия Многорогого обречена на неудачу. А сородичи идут за тобой лишь из-за безволия, что порождает сила подземелий. Но она лишила воли и тебя.

Заргул расхохотался, уперев руки в бока:

– Как же вы все малодушны. Подземелья Азрога открывают глубинную силу в каждом, кто отважится принять их дар. Но люди, как и остальные народы Ранкора, слишком ограничены, чтобы оценить по достоинству возможности, предложенные судьбой моему народу. Из этого следует одно – вы созданы, чтобы жить под нашим началом. Лишь мудрость народа подземелий и железная рука его вождя смогут навести порядок среди вас.

– Твои слова очередной раз доказывают, что Азрогова скверна помутила рассудок славного народа, – сказал Алагар, – народы Ранкора готовы принять в свою семью и твой народ, забыв причиненные тобой страдания, мы могли бы сосуществовать в мире, но это невозможно, пока ими правит император-деспот. Взывать к голосу разума в тебе бессмысленно – слишком глубоко отравлен твой разум силами подземелий и их демонами. Но я помогу тебе очиститься, – разумеется, процесс очищения предполагал собой смерть носителя подземной скверны.

Заргул скривился в насмешливом оскале, вздернув точеный подбородок:

– Ты мне нравишься, Алагар, из тебя бы выше толковый фаворит. В тебе есть сила духа, бескомпромиссность и идейность, только выбрал ты не ту сторону. Лучше сдайся и покорись – против меня у тебя нет шансов.

Маг взялся за черный посох обеими руками, выставив яйцевидный кристалл перед собой:

– Победа или поражение не имеет значения. На моей стороне правда. Этого уже достаточно, чтобы не отступать.

– Да будет так, – изрек Заргул, разведя руки в стороны, – если ты хочешь повторить судьбу своего учителя, я не возражаю.

Кристалл на посохе Алагара заискрился алым светом, одетый в обноски чародей шагнал по узкому настенному проходу. Из его магического проводника вырвалась шаровая молния, размерами с валуны, которыми заряжали катапульты. Искрящийся шар электричества бил молниями во все стороны и со скоростью света летел в сторону Заргула. Император слабо смеялся, он принял атаку на руки, поймав молнию, словно мяч, после чего из его алых ладоней сорвались два электрических разряда, точно бросившиеся кобры, они бы порвали Алагара на части, но лишь врезались в глыбу, которую Алагар силой телекинеза и резким взмахом посоха отломал от части стены за проломом и запустил перед собой. Молнии врезались в обломок, разнеся его в каменное крошево, но атака была заблокирована. Йоши-Року когда-то учил, что в бою, если силы неравны, сильное преимущество дает перехват инициативы. Алагар последовал совету покойного мастера, он дернул посох вперед, перед навершием заклубился воздух, превратившись в ветряной порыв, в котором закрутился вихрь. Ветряные лезвия смерча, созданного колдовством Алагара, секли каменное покрытие настенной дороги, устремившись в сторону императора подземелий, рассекающие пространство вихревые клинки его превратили бы его в тонко нарезанное мясо, но Заргулу оказалось достаточно выбросить руку над головой, чтобы создать незримую защитную стену, которая тут же взорвалась от столкновения с вихрем. Сила взрыва заставила Алагара покачнуться и отступить на шаг.