Любовные похождения Меченосца

Любовные похождения Меченосца
Георгий Скрипкин

Написанный мною роман посвящен одному из сибирских мальчишек, который в лихое военное время попробовал женской любви, и с этого времени его основным занятием стало обольщение женщин. Говоря в этой книге о любовных победах своего героя, я ни в коей мере не хочу заронить в сознание читателя мысль о том, что без каких-либо потуг можно завладеть большинством женщин. Нет, я просто упускаю многие моменты, связанные с поражениями моего героя. И делаю это осознанно, дабы не оскорбить мужское достоинство.

Любовные похождения Меченосца

Георгий Скрипкин

© Георгий Скрипкин, 2017

ISBN 978-5-4485-0627-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Явление на свет

Пашка родился в маленьком сибирском городке, расположенном на берегу такой же маленькой речки Балуйки в семье столяра местной табуретной фабрики Петра Акимовича Филаретова.

Жена Петра Акимовича Авдотья разродилась Пашкой как раз в канун Международного женского дня 8 марта, что сулило новорожденному счастливое и интересное будущее.

Петр Акимович был безмерно рад появлению Пашки, так как до него Авдотья приносила ему только дочерей. Пятилетняя Наталья и трехлетняя Ольга по вечерам ластились к Петру Акимовичу, обмазывая его обильными соплями, но…

– Девки что, – думал Петр Акимович, беря голенького Пашку на руки, – выскочат замуж и поминай, как звали, а тут продолжатель фамилии, Филаретов Павел Петрович. Это тебе не хухры—мухры.

А в это время не хухры—мухры Пашка включил свой напрягшийся фонтанчик и окатил отца теплой соленой струей.

– Ах ты, баловник, – покачал головой Петр Акимович, – окатил отца с ног до головы.

– Чай, мужик, – вступила в разговор Авдотья, – ишь, как тужится.

– Да уж, забирай-ка ты нашего мужичка, пока он меня не заговнял, – сказал Петр Акимович и передал сына Авдотье.

И только приняла Авдотья Пашку из рук своего мужа, как тот поднатужился, пукнул и выдал приличную кучу детской неожиданности.

По избе потянуло чем-то кисленьким, отчего лица у Натальи и Ольги неестественно перекосились. Заткнув носы руками, они отошли в дальний угол комнаты и, усевшись на скамейку, стали следить за действиями матери.

Авдотья, зачерпнув из бочки ковш холодной воды, принялась замывать обгаженную детскую попку.

Пашка от неожиданности весь съежился, потом, поняв, что над ним измываются, принялся кричать, как ошпаренный. На мат его крик явно не походил, но сестренки все же заткнули пальцами свои уши.

Чтобы утихомирить малыша, Авдотья вытащила из блузки одну из своих мощных грудей и попыталась воткнуть сосок в рот Пашке.

Пашка сначала завертел головой, словно пытаясь увернуться от груди, но, учуяв приятный запах материнского молока, ухватился деснами за сосок и принялся активно всасывать приятную теплую жидкость. Его глаза при этом медленно закрылись то ли от приятной близости материнской груди, то ли оттого, что после нервного потрясения сон сморил маленькое создание.

Уложив Пашку в люльку, Авдотья накрыла на стол, и глава семьи разрешил детям занять свои места.

В центре стола в чугунке томилась картошка, а рядом с ним лежала большая краюха хлеба и стояла деревянная тарелка с квашеной капустой. Петр Акимович взял большой нож и отрезал от краюхи хлеба несколько толстых кусков.

Да, чуть не забыл. В самый последний момент Авдотья достала из буфета початую четверть самогону и поставила ее возле Петра Акимовича.

Петр Акимович наполнил стакан мутноватой жидкостью, перекрестился и, сказав: «Ну и с богом», осушил его одним залпом. Потом зацепил рукой большой пучок квашеной капусты и забросил его в рот. Проглотив капусту, он взял деревянную ложку и положил себе в тарелку четыре дымящихся картофелины.

И только после этого Авдотья принялась раскладывать дымящуюся картошку по тарелкам дочерей. Таков был устоявшийся порядок – сначала отцу, а потом всем остальным.

Наполнив стакан во второй раз, Петр Акимович вновь перекрестился и произнес:

– За сына, за мою кровинушку.

Сказав это, он, как и в первый раз, осушил стакан за один глоток. Закусив картошкой с капустой, Петр Акимович посмотрел масляными глазами на Авдотью и произнес:

– Молодец ты у меня, Авдотья, сначала двух помощниц принесла, а вот теперь богатыря сподобила.

Говоря это, он наполнил свой стакан в третий раз – бог любит троицу.

Выпив в третий раз, он перевернул стакан, доел картошку и встал из-за стола.

В будние дни больше трех стаканов Петр Акимович себе не позволял. Только в воскресенье он мог расслабиться и пропустить за день стаканчиков пять, а иногда и десять.

Крепок был Петр Акимович в свои тридцать пять лет и сколько бы не выпивал водки, голову не терял, а только затягивал свою любимую песню: «Когда б имел златые горы и реки, полные вина, все отдал бы за ласки взоры, чтоб ты владела мной одна…..

А вообще, водки за новорожденного Пашку было выпито много и до его крещения, и после того.

Да и как не выпить с дружбанами да родственниками, повод-то какой. Пусть все знают, что у Петра Филаретова сын родился.

Смотрите, вот он я, Петр Филаретов, у которого не только девки получаются.

Детские забавы

Пока пили взрослые, Пашка интенсивно подрастал и уже в три года стал гонять свою шестилетнюю сестренку Ольку и подсматривать за восьмилетней Наташкой.

Интерес к противоположному полу проявился у Пашки очень и очень рано. Его сверстники только шмыгали своими сопливыми носами, а Пашка, прежде чем носом шмыгнуть, поворачивал его в сторону какой-нибудь девчонки.

Надо сказать, что некоторые из них ему очень нравились. Одни за длинные косы, другие за вздернутые носики, а третьи за соски, торчащие из—под платьев. Не оставался он равнодушным и к девчоночьим попкам, по которым, нет—нет, да и проходился своей детской ладонью.

Раньше других он сообразил сделать дырку в задней деревянной стенке дворовой уборной и через нее подсматривал за подрастающими девчонками, пока его не поймала за этим делом бабка Ефросинья. Схватив его за ухо, она принялась всячески стыдить Пашку, а под конец выдала ему такую оплеуху, что Пашкина щека полыхала потом красным цветом несколько часов кряду. Но щека полыхать кончила, и Пашка вновь принялся за свои подглядывания.

Более того, к треклятой дырке стали все чаще приникать и другие дворовые мальчишки. Дырку заделывали в одном месте, она появлялась в месте другом.

В конце концов, взрослые плюнули на вновь появившуюся дырку, и заделывать ее больше не стали.

А мальчишек тянуло к этой дырке, как пчел на мед. Обдирая руки, они пробирались к ней через густые кусты и, затаив дыхание, ждали появления желанного объекта, но иногда вместо объекта мальчишеских желаний в уборную заходил какой-нибудь мужик и выдавал там такие очереди, что у мальчишек закладывало уши и противно щекотало в носах.

Может быть, поэтому через некоторое время у Пашки пропал всякий интерес к этой притягательной дырке. Но след свой в его судьбе эта дырка все же оставила, так как тяга к девчоночьим индивидуальностям у него только усилилась.

А так как голова у Пашки была сообразительной, то тяга к представительницам женского пола сподобила его на новые ухищрения. Уже через неделю он нашел интересные места для обзора девчоночьих прелестей.

Один из наблюдательных пунктов он организовал на крыше двухэтажного дома, соседствовавшего с городской баней, и оттуда исследовал женское отделение с помощью бинокля, купленного им у какого-то старьевщика. Насмотрелся он там и на аккуратные сосочки юных, и на ядреные полушария молодых, и на обвисшие груди старушек. Насмотрись сам, дай посмотреть товарищам.

За сеанс просмотра через бинокль брал Пашка с пацанов по одной подушечке. Были раньше такие карамельки, которые казались Пашке вкуснее, чем всякие шоколады, да пастила. Хотя настоящего шоколада Пашка тогда и не пробовал.