Любовные похождения Меченосца

Во время чтения записки по Пашке пробежала такая волна стыда, что он быстро протрезвел и, даже не попробовав молока, выскочил на улицу. Только глотнув свежего воздуха, он полностью пришел в себя и быстрым шагом направился в сторону своего дома.

С этого момента он стал стороной обходить дом, в котором жила Анфиса, но с Анфисой ему в дальнейшем пришлось встретиться еще не один раз.

В другой раз Пашка пришел в гости к сорокапятилетней учительнице местной школы Альбине Витальевне. Помня о том, как он совсем недавно оконфузился у Анфисы, Пашка слегка пригубил ежевичной настойки и, закусив ее сладким пирожком, испеченным по этому случаю Альбиной Витальевной, приступил к своим любовным приставаниям.

Когда он стал снимать с Альбины Витальевны белую блузочку, она захотела выключить свет, но Пашка уговорил ее этого не делать и продолжил раздевание при свете. В процессе раздевания он так возбудился, что готов был вонзить свой торчок даже в прорезь грудей, но, сорвав с нее лифчик, на одной из грудей увидел большущее родимое пятно, усеянное густым волосяным покровом. При виде пятна его возбуждение как ветром сдуло. Уж, как только ни пыталась Альбина Витальевна поднять Пашкин торчок, тот никак не хотел возбуждаться. Так, промучившись с торчком часа два, Альбина Витальевна оставила тщетную попытку возбудить Пашку и не совсем вежливо попросила его убираться домой.

А следующий курьезный случай произошел с ним в декабре, когда сибирские морозы накрыли маленький городок, и люди прятались от него в многообразии теплых одежд.

Провожал он тогда домой озорную и симпатичную Верку, которой отроду было около двадцати пяти лет. До войны выйти замуж она не смогла, потому что была слишком разборчива, а уж во время войны выйти замуж и вовсе не представлялось возможным.

Но молодая кровь будоражила Веркино тело, и в один из таких моментов на глаза ей попался свеженький Пашка.

Так как жила Верка с мамой и сестрами, то пригласить домой Пашку она не могла, поэтому тискаться они решили в сарае. И если до Пашкиного хозяйства добраться было попроще, то до Веркиных прелестей нужно было добираться через несколько преград, и основной преградой были зимние рейтузы с начесом, да еще и на резинках.

В общем, пока Пашка добирался до Веркиных прелестей, вся охота у него пропала, что ужасно расстроило Верку, и ее острый язычок прошелся язвительно по Пашкиному самолюбию.

Такого обхождения Пашка стерпеть не смог и, обозвав Верку нехорошим словом на букву б.., ретировался из сарая. Правда, после этого он еще долго жалел, что испортил отношения с такой симпатичной девчонкой. Иногда ему даже хотелось подойти к ней и, извинившись, вновь затащить ее в сарай, но, зная Веркин характер, Пашка так и не решился сделать такой шаг. Он даже в мыслях предположить не мог, что Верка дожидалась в тайне его нового приглашения.

После того случая Пашка решил не допускать эмоциональных всплесков, которые могли бы обидеть представительниц прекрасного пола.

«Я должен быть внимательным и нежным, я должен видеть в женщине только достоинства и не замечать недостатков», – сказал он сам себе.

Еще один случай стоит вспомнить потому, что в Пашкиной памяти этот случай оставил неизгладимый след.

Зимой, когда жители городка уже запаслись дровами, Пашка присмотрел для себя новое дело, а так как Никодим совсем не хотел заниматься этим делом, то за определенные проценты выпросил у него лошадь с санями. По утрам он стал выезжать на санях в сторону рынка и там поджидал озабоченного клиента, которому требовалось подвезти до дома крупногабаритный товар.

Одной из таких клиенток оказалась жена местного снабженца Анастасия Гавриловна. Было Анастасии Гавриловне лет тридцать – тридцать пять и отличалась она от затраханных работой и проблемами женщин своими пышными формами и непривычной ухоженностью. В этот день Анастасия Гавриловна приобрела в местном лабазе какую-то резную тумбочку, и обходительный Пашка согласился довести Анастасию Гавриловну вместе с тумбочкой до ее дома.

Внеся тумбочку в трехкомнатную квартиру, Пашка, как вкопанный, застыл в проеме двери гостиной и, раскрыв рот, стал рассматривать невиданную доселе обстановку. Больше всего его поразил аквариум, который стоял возле окна, и в нем плавали разноцветные рыбки. Таких рыбок он сроду не видел, как не видел никогда и аквариума.

Заметив Пашкино оцепенение, Анастасия Гавриловна посоветовала:

– Да ты поставь тумбочку-то, а потом уж рот разевай.

Пашка на автомате выполнил ее совет и, поставив тумбочку в угол, подошел к аквариуму.

Пока Пашка любовался рыбками, Анастасия Гавриловна разделась и, подойдя к нему, обдала его такой приятной волной каких-то заморских духов, что у того дух перехватило.

Справившись с собой, Пашка показал на одну из рыбок и спросил:

– А как зовут эту рыбку?

– Эту? – переспросила Анастасия Гавриловна, задев Пашку своей пышной грудью, – это гуппи.

– А эту? – показал Пашка на другую рыбку.

– А эту, – Анастасия Гавриловна втиснула свою грудь в Пашкину спину, – это меченосец.

– Меченосец, – повторил Пашка, – какое красивое имя.

– А хочешь, я расскажу тебе об этой рыбке? – предложила Анастасия Гавриловна.

Пашке, конечно же, захотелось выслушать рассказ о меченосце. Он снял фуфайку, сел на стул и приготовился слушать, но Анастасия Гавриловна согласилась рассказать о рыбке только в спальне.

А в спальне она не только рассказала ему о меченосце, но и показала, как эти рыбки совокупляются. Целых три часа продолжались практические занятия по совокуплению, и эти занятия Пашка запомнил на всю оставшуюся жизнь. Во—первых, потому, что еще никогда не видел такого красивого женского белья, во—вторых, потому, что Анастасия Гавриловна научила его таким способам совокупления, которых Пашка и представить себе не мог и, в—третьих, потому, что после практических занятий Анастасия Гавриловна одарила его не только большими деньгами, но и пузырьком одеколона. Здесь можно бы было и продолжить: и в—четвертых, и в—пятых и т.п., но первые три позиции были наиболее запоминаемы.

С этого дня одеколон для Пашки стал одним из основных атрибутов, который помогал ему успешно завлекать представительниц прекрасного пола. От его «Красной Москвы» впадали в беспамятство как девственницы, так и зрелые женщины сибирского городка.

Кроме того, после встречи с Анастасией Гавриловной он к месту и не к месту стал вспоминать про меченосца, за что от сверстников получил кликуху Пашка—меченосец.

Со временем от этой кликухи осталась только вторая часть, и Пашка стал Меченосцем.

Любовь на линии фронта

Когда Меченосцу исполнилось 18 лет, он вновь пришел к военкому, и тот с превеликим удовольствием отправил его в действующую армию. В это время Меченосец уже знал, что его отец, Филаретов Петр Акимович, пал смертью храбрых где-то под Сталинградом.

По дороге на фронт Меченосец представлял себе, как он будет яростно сражаться с фашистской нечистью. Почему-то фашистская нечисть представлялась ему в образе чертей, с ног до головы обвешанных доспехами и оружием.

В своих видениях Меченосец смело бросался на вражеские укрепления и крушил врага своими крепкими кулачищами. Ох, и досталось же в сновидениях от него фашистам.

Правда, несколько раз фашистская нечисть представилась ему в образе белокурой блондинки, и тогда он, со всей пролетарской ненавистью, обрабатывал белокурую бестию в хвост и в гриву. После такого сражения просыпался Меченосец весь мокрый, то ли от пота, то ли от избытка семени.

Наконец, их эшелон прибыл на Украинский фронт, но бойцы не успели поучаствовать в победоносном освобождении Кривого рога. Три дня тому назад наши доблестные войска отбили у фашистов этот украинский город. Никакая война не смогла остановить весеннего цветения, и разрушенный город утопал в бело—розовом море цветущих яблонь, вишен и абрикосов.

В Кривом роге Меченосец сумел убедиться в том, что украинские дивчины действительно гарны. Правда, они были не только гарны, но и очень разборчивы. И только «Красная Москва» помогала Меченосцу в их успешном обольщении. Но несколько раз пришлось Меченосцу испробовать и силу крепкой девичьей руки. Как ни напяливал он на лоб свою пилотку, она все равно оказывалась в придорожной пыли после увесистых ударов украинских молодок.

Но Меченосец был не из тех, кто при первом сопротивлении отступал с поля любовного противостояния. Его сладкие речи продолжали ласкать слух строптивой дивчины до тех пор, пока она ни отдавалась в шаловливые руки наодеколоненного Меченосца. А уж руками Меченосец творил чудеса. Из его объятий не торопилась вырваться ни одна из попавших в них молодух.

Его эротический массаж доводил до безумия самую твердокожую женщину. От жарких ласк ее кожа размягчалась, груди не сдерживали своих сосков, и они вырывались на свободу, еще больше возбуждая шаловливые ручки Меченосца. Это возбуждение моментально передавалось всему его телу, и тогда он пускал в ход свой шершавый язык – лучший массажер из всех массажеров. С этого момента охи и ахи купающейся в ласках девицы заглушали артиллерийскую канонаду, какой бы сильной она ни была.

Но, на войне, как на войне. Наши войска активно наступали, вытесняя фашистов с родной земли и, наконец, перейдя границу, приступили к освобождению Польши.

Всюду на польской земле наших бравых бойцов встречали цветами и жаркими поцелуями симпатичные польские женщины. Июльский ветерок охотно играл подолами их легких крепдешиновых платьев, словно нарочно дразня пропитанных пылью и гарью советских воинов. И большинству из них хотелось прижаться к молодому девичьему телу и хоть на секунду забыть о том, что где-то грохочут пушки, строчат пулеметы и рвутся бомбы, унося в мир иной не самых плохих представителей человечества. Но не всем суждено было пережить эти секунды. Как всегда, к числу избранных относился и наш Меченосец.

Польские женщины поразили Меченосца, прежде всего, тем, что неуловимым движением руки или брови они могли довести человека до третьей степени возбуждения. Вторая степень возбуждения наваливалась на мужчину в процессе расстегивания полячкой верхней пуговицы облегающей блузки, а первая степень возбуждения с попытками затвердевшего торчка вырваться на волю парализовала бойца, когда полячка наклонялась перед ним, обнажая свою белоснежную грудь. А если полячка садилась перед бойцом и закидывала ногу на ногу, показывая подвязки и шелковые чулки, несчастный немел и порывался забраться на воображаемую стену.

Вот она, поражающая сила женского соблазнения, которой польские женщины владели в совершенстве. И Меченосец с наслаждением подставлял себя под шквал этой всепобеждающей силы. Он вытворял тогда такие чудеса, что женские руки с остервенением скребли его просаленную гимнастерку, а ноги сходились у него за спиной, стараясь удержать его как можно дольше. А когда женские объятья ослабевали, он покрывал тело женщины горячими поцелуями, и ее ноги вновь сходились у него за спиной.

Да, опыт, полученный у Анастасии Гавриловны, очень пригодился восемнадцатилетнему Меченосцу. Она научила его не только способам совокупления, но и умению сдерживать подступающее к выходу семяизвержение.

А после любовной игры прощальный поцелуй без слез и сантиментов, и команда «вперед». Вперед на запад, в логово самого фюрера. До окончательной победы оставалось еще шесть с половиной месяцев, но об этом бойцы только догадывались.

В Германии Меченосец столкнулся как с нескрываемым страхом, который поселился в глазах некоторых немок, так и с менторской холодностью многих из них.

Ему пришлось применить весь арсенал доброжелательных улыбок и вынуть из заначки запас приятного обхождения, чтобы растопить холодные сердца высокомерных и снять пелену страха у испугавшихся.

Первыми поддались на доброжелательные улыбки испугавшиеся. Оставив свою робость за порогом дома, в спальне они окончательно успокаивались и проявляли такой темперамент, что широкие кровати начинали натужно скрипеть в такт ускоряющемуся движению их пухленьких попочек. Каждый оргазм заканчивался обязательным гортанным «гут» и подбадривающим похлопываньем по плечу Меченосца. С этого момента у ранее напуганных загорелись глаза, и они были готовы заниматься сексом с утра до вечера и с вечера до утра.