Матильда

– У вас нет шансов, а без них Виенор не станет сражаться за вас и всё, что я могу для вас сделать, это отвезти мальчишку туда, где взял на свой корабль. Ведь это не наша война.

– Тогда придётся заставить господ в Аль-Ватане изменить своё отношение. Спасибо за прямоту, милорд. Значит ли это, что вы покидаете нас? Не знаю только, как вы сделаете это, разве что пролетите над речным горлом, где вас с нетерпением ждут людоеды. Всё так бы и было, если б вы по неосторожности не нарушили с трудом поддерживаемое равновесие. – Рейнгольд коротко переговорил со своими людьми и ответил: – Раз мы нарушили равновесие, мы и вернём его на место, отдав девчонку дикарям. Всё что мы можем сделать для вас, это помочь в захвате замка на горе. Но потом мы уйдём.

– Ну что же, спасибо и за это. Не будем больше терять времени. Корнелиус, пошли весточку в Виенор и проследи, чтобы не один голубь не вылетел больше из Цитадели и не сел в тамошней голубятне. А мы займёмся её освобождением. Пришла пора призвать к себе Хариуса.

– Кто этот Хариус? – спросил Карстона Рейнгольд, когда они возвращались с совета к кораблям.

– Его заточили где-то в недрах горы сразу же после убийства Спарбэра. Он и лекарь, и философ, и мудрец, и провидец, к тому же ещё слепой от рождения. Но как по мне так обычный колдун.

– Маршал решил победить своих врагов магией?

– В основном так при помощи наших мечей и лишь самую малость колдовских чар.

– Куда же сможет привести их слепой? – удивился военный вождь, на что Карстон заметил, перебросив соломинку из одного уголка рта в другой: – Провидцу не нужны глаза, он видит сердцем.

– Почему же такого могущественного врага мятежники оставили в живых?

– Не знаю. Но вообще-то они с убитым тобой Олафом были сводными братьями. Я видел его однажды во время приёма в королевском дворце, как по мне, так ничего общего.

Как уже говорилось, Подол населяли в основном небогатые люди, ютившиеся в деревянных мазанках, с соломенными крышами. Пожары здесь были не редко и тогда выгорали сотни построек, а на их месте, спустя какое-то время появлялись новые жилища. Все кому позволяли доходы стремились наверх, как в прямом, так и переносном смысле. Дома из камня тут были редки, в основном здания королевских построек, культовых сооружений да у десятка местных богачей, разбогатевших на торговле лесом, зерном и рыбой, но не уехавших отсюда. Не потому что так любили эти места, просто боялись оказаться чужими на новом месте.

На Подоле находился городской рынок с торговыми рядами, где купцы и ремесленники продавали свои товары, либо меняли на то, что было им нужно. Река кормила город рыбой и зерном, что поднималось вверх по течению из южных земель. Она давала влагу в засушливые годы и служила дорогой для купеческих флотилий. Здесь была торговая пристань, тут же стояли боевые галеры, на которых войско Фрайгарии время от времени совершало походы в окрестные земли.

Район бедноты лежал чуть южнее нависшей над ним горы, в скатывающейся к реке ложбине между двумя холмами, разделёнными впадающим в Ламберту притоком. Крутые песчаные склоны были изрыты с незапамятных времён длинными тоннелями, то приводящими к склепам с мощами усопших праведников, то заканчивающейся тупиком из-за обвалившегося грунта, то пересекающимися с множеством других. Это был целый подземный город и хаотичный теперь лабиринт, возможно, имел когда-то чёткую планировку. В пещерах испокон веков жили отшельники, жрецы Сигура – Бога Молотобойца, возглавлявшего местный божественный пантеон, в отречении от внешнего мира. Здесь же обычно их и хоронили в лишённых удобств кельях. И без того нелёгкая жизнь тут была ещё труднее и люди добровольно расставшиеся с миром через несколько лет такой жизни покидали его навсегда. От святости молящихся или от особенностей климата подземелий тела покойников не разлагались, их, словно вжимало внутрь, и свисающая кожа висела на их телах, будто лохмотья одежды нищего.

С годами мумии начинали светиться. Нет, не в привычном понимании зажжённого фонаря, а исходящим изнутри серебристым сиянием кожи, что было истолковано святостью затворника, тем более что светились отнюдь не все. К их склепам теперь приходили люди со всего королевства, исцелиться от недугов близостью святого, испросить у него совета и сны, которые паломник видел по посещению пещер, считались в народе вещими.

Обе противоборствующих стороны использовали подземные ходы для своих нужд. Человек посторонний мог не выйти из лабиринта, но были и те, кто легко ориентировался в хитросплетении рукотворных тоннелей. Маршал готовил штурм неприступных стен, строя тараны и длинные лестницы, собирая осадные машины и роя подкопы под укреплениями, Рейнгольд со своим отрядом должен был, пройдя лабиринтом подземелий ударить в тыл оборонявшихся. Что было из этого основным ударом, а что лишь отвлекающим маневром никто не знал, ведь предсказать ход битвы было нельзя. Выбор Валериана легко объяснялся тем, что не говорящие на местном языке чужаки не разболтают секретов и не станут испытывать жалости к осаждённым, среди которых у местных были друзья и родичи, а поэтому не предадут.

К вечеру на берегу возле своих Драконов островитяне выкрасили бороды в красный цвет, проверили и наточили оружие. Грант затянул длинную песню, что пел обычно во время долгих переходов и воины на разных кораблях подхватили её, коротая время и на всякий случай прощаясь с этим миром. С закатом сборы были закончены; когда безлунная ночь накрыла город, краснобородые воины неслышно спустились на берег и невидимые во мраке зашли в подземелье. Провожатый из местных совсем ещё молодой человек, но с густой бородой, в которой, не смотря на возраст, поблескивала седина, шёл впереди, освещая дорогу светом горящего факела. Город не спал, готовясь к сражению. Над ними собирались на штурм воины юного Спарбэриана, а где-то совсем рядом его противники укрепляли свою оборону, надеясь отразить этот штурм. Лишь покойники, бывшие когда-то мудрыми благочестивыми людьми, равнодушно смотрели на них пустыми глазницами мёртвых глаз.

***

Все, кто хотел, покинули Гору, ночью пройдя лабиринтом подземелий к реке, а дальше шли вверх по течению, либо прятались где-то в Скайхолле. Остались лишь те, кто не мог рассчитывать на прощение Спайбэриана. Фарлан, как и принесённый им в крепость юный лорд Рейгар тоже были здесь. Три полученных раны не были смертельны, но первая лишила возможности говорить, а третья, попавшая в позвоночник стрела, обездвижила его. Не теряя сознания, молодой мужчина всё это время лежал неподвижно окружённый сиделками. Лекарь только беспомощно разводил руками, поил укрепляющими травами, да пускал ему кровь. Всё ещё могло измениться в лучшую сторону, жаль процесс этот был не быстрым, а вот времени то у них как раз и не было.

Фарлан как человек опытный и верный, должен был отвезти Рейгара в королевство Лесного Утёса, для которого восстановление монархии во Фрайгарии означало крушение надежд на самостоятельное правление. Ведь Лесной Утёс, как и соседняя Лонжиния испокон веков являлись вотчиной Фрайгарских владык и теперь все кто выступал против тамошнего короля стали друзьями в окрестных землях.

Мать Рейнара леди Риана Ален была сестрою покойного главы совета Старейшин, муж её погиб во время боя на берегу реки вместе с братом и теперь во многом благодаря её фанатичной ненависти к Спарбэриану и его сторонникам продолжалось сопротивление. Это была высокая стройная брюнетка сорока с небольшим лет в лёгких чернёных доспехах. Обладая железной волей и твёрдым характером, она стояла на стене вместе с мужчинами, потеряв в это страшное время всех, кто был ей дорог. На седьмой день осады в королевском замке Цитадели собрался поредевший Совет Старейшин, на который пригласили командиров легионов и знатных горожан. Председательствовал лорд Бернстоун давний соискатель титула главы Совета, но теперь обретя его после смерти Бредфорда, он вряд ли был этому рад. Слово взяла леди Ален, с трудом сдерживавшая распирающие её чувства:

– Мне не понятна та граничащая с трусостью осторожность, которую мы проявляем после появления горстки чужестранцев. Численно превосходя их мы трусливо закрылись за крепостными воротами и вместо того чтобы разбить их в бою позволяем устанавливать свои порядки и грабить наши земли. Надеясь на то, что кто-то придёт и сделает за нас всю работу.

– Эти варвары не так просты, как кажется. Твой брат пытался противостоять им и не смог. Мне понятны твои эмоции, Риана, – ответил на это лорд Бернстоун. – Возможно, ты и права и мы, закрывшись в крепости, отдали инициативу в руки маленького ублюдка…

– Ну почему же только это? – перебила его женщина. – Вы отдали ему всю Фрайгарию. Моего брата и мужа убили, подло убили, заманив в засаду, я же хотела это сделать в честном сражении.

– Может быть и так. Но если бы мы ринулись в бой, перебили бы наёмников и легли сами, что было бы со страной? Наши враги, подстрекаемые Виенором, только и ждут момента разделить королевство на части и править ими через посаженных на трон царьков.

– Да мне плевать, что будет потом! Зачем мне жизнь, в которой у меня не будет ни брата, ни мужа, ни сына? Они погибли, защищая не королевство, а защищая нас, и вот теперь ты призываешь меня смириться!

– Я понимаю тебя женщина. Но ненависть к Спарбэру и его сыну застилают твои глаза, и ты не видишь реального положения дел. Шпионы докладывают, что союзники, обещавшие своё содействие не придут нам на помощь, выжидая. Орды людоедов готовятся перейти Валы, а дикари на севере собираются нарушить мирный договор и захватить наши земли.

– Так что же нам теперь, поклясться в верности Спарбэрину – марионетки в руках вельмож Виенора?

– Миледи, Вы думаете лишь о личном горе, но сейчас речь идёт о том, что будет с Фрайгарией, – вступил в разговор лорд Рамстон, постоянный член совета, человек уважаемый и преданный её покойному брату.

– Если бы это сказал кто-то другой, то я бы подумал, что ты решил поменять стяги, Герхард, – заметил на это лорд Стейбор с подобием усмешки на своём лице, обезображенном полученным в детстве ожогом. – Вам легко говорить, ведь на ваших руках нет крови убитого короля.

– Не короля, а тирана, безумца, залившего кровью этот город, для которого интересы Виенора были выше нужд собственного народа.

– Как бы мы его не называли, это мало что меняет. Ситуация на сегодняшний день такова, что мы в окружении набирающих силу врагов и помощи ждать нам неоткуда. Черни всё равно на кого гнуть спину и всё чего хотят обычные люди, что бы быстрее утвердилась хоть какая-нибудь власть; когда это произойдёт, народ с радостью поддержит победителя.

– Что же Вы предлагаете милорд? – спросила леди Ален, сверля сверкающими глазами главу Совета. И без того бледное лицо её стало мертвенно белым, а тонкие губы широкого рта сжались в тонкую линию. Перед тем как ответить, лорд Бернстоун немного помолчал, собираясь с мыслями, а затем произнёс:

– Только не записывайте меня в предатели. Я не боюсь, смерти и единственное что меня пугает, это то, что я оставлю после себя. Что бы сохранить королевство, не бросая его в хаос междоусобной войны, мы должны пойти на соглашение со Спарбэрианом.

– Вы хотите сдать Цитадель?

– Что толку удерживать крепость, если кроме неё ничего больше не принадлежит нам? – парировал говоривший замечание вдовы. – Если хотите это будет почётная капитуляция, с условием что всем, кто этого захочет, предоставят свободный выход из города. И это не трусость, а лишь обращение к здравому смыслу – Скайхолл для нас потерян. Если и не навсегда, то, по крайней мере, в настоящее время.

– Ну что же, Герхард. Не скажу, что мне это нравится, но, к сожалению, ты прав и плен для нас единственный шанс спасти свои жизни, – ответила леди Ален, направляясь к нему; остальные молчали, переваривая услышанное. Подойдя к настороженно смотревшему на неё главе Совета миледи вдруг обняла его и, приблизив своё лицо к уху слегка уступающего ей в росте мужчины произнесла: – Беда лишь в том, что мне не нужна такая жизнь.

Вытащив кинжал, висевший на боку Бернстоуна, молниеносным движением вдова воткнула снизу вверх калёное лезвие почти по рукоять под левую лопатку и, удерживая в своих объятиях, молча смотрела, как умирают его глаза. Опустив бездыханное тело на пол, она прошла к накрытому плотной тканью трону из кости Тар-Тара и, не снимая покровов, опустилась в него. Вначале встроенный в мрамор трон хотели разрушить, но потом решили оставить мрачным напоминанием о свергнутой тирании и все четыре года, прошедшие с гибели Спарбэра он возвышался над залом собраний одиноким памятником человеческой гордыне.

– Вы только что убили главу Совета, миледи. Значит ли это что теперь вы наша королева? – сухо произнёс лорд Стрейбор, и по его изувеченному лицу было трудно судить об отношении к произошедшему.

– Я убила предателя, Рендон. Мы не сдадимся как трусы на милость победителя, но и не погибнем один за другим, удерживая бесполезные стены. Все кто этого хочет, смогут покинуть Гору. Я же останусь пусть даже в одиночестве, и если Боги позволят, уйду отсюда последней. Я сожгу замок дотла, оставив обгоревшие головёшки маленькому ублюдку, лишившему меня всего, что было мне дорого, но не предам памяти погибших героев. И позови сюда Фарлана. Готовьтесь к исходу, милорды.

Один за другим лорды Совета покидали тронную залу, стараясь не глядеть на лежащий посреди неё трупп, а женщина, в чёрных доспехах занявшая трон на выложенном мраморными плитами постаменте, молча смотрела на них, держась за рукоять стоящего между её ногами меча.

***

Тело несчастного Бернстоуна убрали из тронной залы, а саму её привели в порядок смыв кровь. Воробьи обыденно чирикали на карнизе у окон, а солнечные лучи облизывали подножие трона, оживляя холодный мрамор живительным теплом, и казалось, не было вдруг начавшейся войны, и армия Спарбэриана не стояла лагерем под стенами замка, готовясь к штурму.

– Можете думать что хотите, но поверьте, я сделала так, потому что это был единственный шанс сохранить присутствие духа в сердцах наших сторонников.

– Если вы об убийстве Герхарда, то скажу вам честно, я не любил его.

– А вы вообще любите хоть кого-то? – спросила леди Ален, глядя как закатные лучи играют в хрустальном бокале с вином в её руке. – Впрочем, мне нет дела до этого. Я призвала Вас, потому что Вы пытались спасти моего сына, хотя поступи иначе ник-то не упрекнул бы Вас, Фарлан. И поэтому я хочу, что бы Вы закончили начатое.

– Вот именно что пытался и лучше бы я не делал этого ведь Ваш сын, миледи, принял две летящие в мою спину стрелы. Когда прикажете выступать в восточные земли?

– Если вы об Лесном Утёсе, то можете идти туда сразу же как только выполните мою просьбу. Но пойдёте Вы туда без моего сына.

– Рейгар останется здесь? – удивлённо спросил воин, и женщина, пригубив вина из бокала, отчего её бледные губы сделались алыми, ответила помрачнев: – Вот для этого мне и нужна Ваша помощь.

Израненный юноша лежал в маленькой, богато обставленной комнате, в которой с ним неотлучно находились две сиделки. Его бросало то в жар, то в холод и тогда пожилые матроны из прислуги миледи раскрывали настежь ставни или же укутывали страдальца верблюжьими одеялами.

– Оставьте нас, – приказала миледи, и сиделки с почтительным полупоклоном тут же покинули комнату. Леди Ален долго смотрела на сына, забывшегося во сне после чаши обезболивающего настоя, а потом, наконец, сказала, стерев выступившие слёзы: – Начинайте, сэр или это продлиться до бесконечности.