Матильда

– Да это он, – ответил Юз Бредфорд; лицо его не изменилось лишь глаза стали на мгновение злыми. – Но во Фрайгарии больше нет королей, никто не сможет навязывать людям свою волю и народ теперь сам станет решать судьбу страны.

– Ерунда, – заметил на это Рейнгольд. – Народ этот стадо овец и баранов, которому нужен пастух, что будет пасти его на сочных лугах и беречь от волков. Но мне нет дела до этого. Отойдём, милорды, чтобы обсудить моё вознаграждение.

Чувствуя себя в безопасности, глава совета старейшин пошёл в сторону, Рейнгольд последовал за ним, Олаф, недоверчиво сверля его маленькими глазками, сделал шаг в их направлении, и в этот момент островитянин выхватив спрятанный под плащом короткий изогнутый меч с расширяющимся к острию лезвием, нанёс молниеносный удар ему на встречу. Голова Олафа, зашатавшись на толстой шее, упала с плеч даже прежде чем тело его, обливаясь кровью, рухнуло на песок. Всё произошло мгновенно, и ник-то ещё ничего не понимал, когда Рейнгольд ударил в грудь повернувшегося к нему старейшину. Но старик был не так прост, потому видно и дожил до своих лет, под плащом оказалась надетая кольчуга, и от силы удара он зашатался, попятившись назад, а железное лезвие согнулось. Развернувшись, Бредфорд бежал прочь, утопая ногами в песке, выхватившие мечи воины бросились к нему на помощь, но в этот момент остававшиеся невидимыми в ночи подкравшиеся островитяне принялись расстреливать их из луков.

Вместо того, что гнаться за ним Рейнгольд выхватил прикрепленный к спине боевой топор и размахнувший, швырнул в спину бегущего старейшины. Старик не успел скрыться в спасительном мраке, лезвие вошло ему в затылок, и он умер ещё раньше, чем упал на землю. Солдаты мятежных вождей Фрайгарии бились отчаянно, но преимущество было на стороне островитян, подкравшихся по мелководью в ночной темноте. Рейнгольд опасался, что кто-то из стражников забьёт тревогу, но в предрассветной тиши было слышно лишь, как входят лезвия в плоть бойцов, крики и ругань сражающихся. Опасаясь оставить вождей за крепостными стенами стражники вместо того что бы закрыть ворота бросились им на помощь, не видя в наползающем на стены мраке истинной картины боя и были либо убиты, либо бежали ища спасения в прибрежных зарослях. Когда свет плотно скрытого тучами рассветного солнца рассеял ночную тьму, всё было кончено для защитников цитадели.

Но бой, прекратившись здесь, всё ещё продолжался внутри стены. Третья, неведомая островитянам сила пробивалась им навстречу, нанеся удар в тыл оборонявшихся. Сомкнув щиты, воины Рейнгольда встали ощетинившейся копьями стеной, ожидая того, кто должен был выйти сквозь Речные ворота. Наконец, всё стихло и там. Воины Фрайгарии в густо заляпанных кровью доспехах лишь с белою лентой на бицепсе правой руки, отличавшей их от остальных, вышли наружу.

– Кто вы, милорды? – через Карстона, спросил Рейнгольд и латник зажимавший ладонью кровоточащую рану на боку ответил с достоинством: – Мы пришли приветствовать короля.

– Дайте дорогу! Да расступитесь же! – послышался дрожащий голос юного наследника, о котором все забыли в аду сражения, протискивавшегося мимо плотно стоящих островитян. Он вышел на середину и фрайгарцы какое-то время молча разглядывали его в повисшей тишине. Наконец ответивший Карстону немолодой мужчина, вероятно наиболее знатный из оставшихся в живых сторонников Спарбера, повернувшись к своим, произнёс, повторив уже громче, потрясая двуручным мечом над шлемом со свежими вмятинами, из под которого торчали седые пряди и воины отозвались всколыхнувшим утреннюю тишину эхом: – Спарбер! Спарбериан!

***

Нижняя часть города оказалась в руках сторонников короля, но большинство заговорщиков укрылась в казавшейся неприступной Цитадели. Высокие выложенные каменными плитами земляные валы и частокол из толстенных просмоленных брёвен со сторожевыми башнями по периметру, производили впечатление крепости, которую невозможно было взять штурмом. Колодцы с питьевой водой и обширные запасы пищи давали надежду укрывшимся в ней людям на то, что затянувшаяся осада вынудит напавших рано или поздно снять её и уйти восвояси. Силы обеих сторон были примерно равны, но осаждённым не нужно было штурмовать мощные укрепления и поэтому их положение не выглядело безнадёжным.

Подол населяли в основном бедняки не особо любившие утвердившийся дуумвират военного вождя и главы совета старейшин, вероятно потому, что они уже не особо помнили, как жили раньше и надеялись, что с возвращением королевской власти жить станет лучше. Особенно если поспособствовать этому. Беднота радостно приветствовала появление Спарбэриана, ехавшего во главе конного отряда на невысокой смирной кобыле, пожалуй, не рассматривая ребёнка всерьёз. Многие от безысходности становились под его знамёна, хотя были и те, кто отказывался это делать, укрывшись на горе, когда ещё была такая возможность.

Королевство пришло в движение. В Скайхол устремились люди искренне преданные сыну строго короля, искатели приключений и авантюристы, а отсюда в города вольных провинций те, кому было не по пути с новой властью. Которую, впрочем, нужно было ещё взять. Долгая слабость государственной власти угрожала социальным устоям королевства зарождающейся анархией. Шайки разбойников, сбиваясь в отряды, грабили сторонников короля под флагами дуумвирата, а тех, кто поддерживал покойных вождей под королевскими штандартами. Часть городского гарнизона, стаявшая на Подоле оказалась захвачена в своих казармах сторонниками Спарбэриана и теперь безоружные солдаты, ожидавшие решение своей участи, выстроившись в длинные шеренги, стояли на виду городской черни и укреплений Цитадели.

Заявивший о праве на трон наследник сидел на равнодушно щипавшей траву лошади, с почти сползшей ему на глаза короной наследного принца на голове, в основном слушая то, что ему говорил встретивший его во главе отряда воин. Залечивший рану, но так и не сменивший потрёпанную в бою амуницию, видимо считая, что она приносит ему удачу. Воин был довольно высок и сейчас оказался вровень с сидящим в седле мальчиком. Выслушав его, сын сверженного короля согласно кивнул и тогда ветеран, повернувшись к ожидавшим своей участи солдатам прогремел громовым голосом, чтобы каждый мог слышать его:

– Моё имя Валериан, если кто-то не знает этого. В прошлом я был командором личной гвардии законного владыки Фрайгарии и всех земель от южного моря до северных льдов и теперь, с милости наследника престола короля Спарбериана назначен его Маршалом. Каждый из вас сегодня, сейчас должен сделать для себя выбор с кем он – с узурпатором или с законным королём. Люди, объявившие себя хозяевами королевства мертвы, вот они, – не оборачиваясь Валериан, указал вытянутой в сторону рукой на две чаши с отрубленными головами Олафа и Бредфорда, чьи не закрытые глаза слепо смотрели на стоящих солдат. – Их смерть снимает с вас узы клятв данных им, и теперь вы должны решать сами, с кем вы. С законным королём или с предателями. Те, кто спустя годы узурпации по-прежнему верен своему суверену, пусть сделают шаг вперёд и либо пополнят королевское войско, либо пойдут домой. Что сейчас равносильно бегству с поля боя.

– Что будет с теми, кто не выйдет? – спросил кто-то и оратор ответил, взглянув словно выцветшими серо-голубыми глазами на почти очистившееся от туч небо:

– Те получат шанс.

Из нескольких сотен пленников, выстроенных перед пытавшимся отвоевать свой престол королём лишь, несколько десятков остались на месте, надеясь, что Боги не будут к ним слишком жестоки. Спарбериан медленно ехал вдоль строя вставших под его знамя солдат и каждый, присягая ему на верность, преклонял перед ним колено. Воспользовавшись возможностью, Рейнгольд спросил новоявленного Маршала:

– Как же вышло, что тот, кого ты клялся, защищать ценой свей жизни, давно мёртв, а ты выжил?

– Вот именно что выжил. Не спрашивай меня о том, чего не могу объяснить, и уж тем более не упрекай в трусости – так решили Боги, – ответил Валериан с затвердевшим лицом внимательно глядя как мальчик едет вдоль строя опускающихся на колено мужчин, на что островитянин заметил вполне миролюбиво, не желая лезть ни в своё дело: – Пусть будет так. Скажи лучше как оказался за стеной со своим отрядом в самое подходящее для этого время.

– Он сказал мне, – повернувшись, Маршал кивком головы указал на Карстона и тот недоумённо спросил: – Я?

– Да, ты был здесь в день полнолуния, сказав, что король вскоре прибудет на корабле с чёрным парусом, а сигналом к атаке послужит звук походного рога на рассвете. С тех пор луна потеряла половину своей плоти, но я не забыл ни тебя, ни твоей глупой соломинки. Вот только говорил ты тогда не так хорошо на фрайгарском.

– Но как такое возможно? – негромко спросил Ренгольда Грант, недоумённо глядя на Карстона. – Ведь в это время мы стояли ещё в Виеноре, и проводник всё время был с нами, за полтысячи миль отсюда? Кто мог знать, что мы окажемся здесь, и ты протрубишь в чёртов рог, когда мы сами ещё не ведали этого?

– Что толку гадать о том, чего уже не свершилось? Я знаю лишь что зовут его Мастер Тысячи Лиц и то, что дорога домой не будет скучной, – так же в полголоса ответил Военный вождь, глядя как Спарбэриан, дойдя до конца шеренги колено приклонённых пленников развернул лошадь и доехав до середины остановился.

– Все вы нарушили данную прежде клятву, но истинный король этих земель, милостивый и справедливый прощает вам этот грех. Принимая его на себя перед Богами. Вы преданно служили узурпаторам, но вы служивые люди и ваш долг защищать спокойствие граждан Фрайгарии. И если не запятнали себя кровью невинных, а храбро сражались с дикарями и людоедами, король видит в вас не преступников, а лишь заблудших чад, вернувшихся в семейное лоно. Слава Фрайгарии и её королю! – закончил свою речь присоединившийся к юному монарху Валериан и помилованные солдаты, поднявшись, покинули это место. Воинов же не пожелавших преклонить колено перед Спарберианом ждало обещанное Маршалом испытание, и они по-прежнему стояли на огромном пустыре перед Цитаделью.

– Вам нет места в нашем кругу, но и просто так мы не можем отпустить врагов своих. Пусть Боги рассудят нас и либо возьмут под свою защиту, либо отвернуться от вас, – обратился к ним сидя на гарцующем жеребце Валериан, в то время как перед ним выстраивались лучники, в количестве равном стоящих мятежников. То были не простые солдаты, которым особо нечего терять при смене власти, а командиры среднего звена из знатных семей, поддержавших свержение Спарбэра, для которых на кону стояла не только собственная жизнь, но и честь рода.

Для них приготовили испытание стрелой, по сути, казнь, дававшее лишь призрачный шанс на спасение. По звуку горна, осуждённые, стоя в тридцати шагах от лучников должны были бежать к воротам крепости, находящейся от них примерно в восьмистах ярдах. Придельная дальность полёта стрелы из длинного боевого лука состояла ярдов триста-четыреста, а прицельная и того меньше. Поэтому шанс на спасение, пусть и мизерный всё-таки был. Каждый стрелок имел в колчане пять стрел и должен был стрелять только в своего человека.

Увидеть кровавое зрелище пришли толпы людей с Подола и, наверное, все кто оказался сейчас в осаждённой крепости, стоя на её стенах. Воины наспех собранной армии Спарбэриана растянулись редкой цепью по внутренней части пустыря, отделяя пленников от зевак, и когда всё было готово, горнист подал сигнал.

Добрых три десятка несчастных побежали по открытой местности к крепостным воротам. Самыми опасными были первые триста ярдов и воины, сохранившие верность убитым вождям старались как можно быстрее преодолеть их. Лучники натягивали тетиву с заложенной стрелой, расстояние было ещё небольшим, и пока стрельба велась почти прямой наводкой. Засвистели стрелы, их калёные наконечники впивались в спины беглецов и те падали на поросшую травой землю. Половина из них оказалась убита или ранена первым выстрелом и лишь немногим удалось выбежать из опасной зоны. Теперь увеличивая дальность, луки держали, подняв вверх и, хотя стрелки были закалёнными в боях бойцами, точность выстрела уже была приблизительной.

Фарлан, командир городского гарнизона был немолодым побывавшим в многочисленных схватках воином, прошедший путь от солдата до командира легиона и одним из немногих, кто смог добраться до крепости. Стрела лишь оцарапала ему руку и, хотя крови пролилось не мало, кость не была задета, а мясо ещё нарастёт.

– Видимо ещё не пришло наше время, раз Боги сберегли нас, – сказал ему совсем ещё молодой парень с песочного цвета длинными волосами, ложившимися на плечи. Его округлое розовощёкое лицо до сих пор не изжило мальчишеской наивности, а большие карие глаза смотрели на мир с каким-то удивлением. Он мало походил на воина, скорее на изнеженного сибарита, кем впрочем, и был, по сути. Фарлан не помнил его имени, но знал что он командир конников и сын богатых родителей, вступивший в войско наперекор их воле. Парень, прикрыв ладонью бившее в глаза солнце, вглядывался в небо, скорее почувствовав, чем увидев летящую стрелу.

Смертоносное жало на прочном древке из склеенных планок почти по оперение вошло ему в приоткрытый рот и, пробив гортань, вышло сквозь шею. Попади она чуть ниже в металл нагрудного панциря, конник остался-бы жив, ведь на излёте арбалетные болты почти теряют свою смертоносность. Наверное, это была случайность, но Фарлан не думал об этом; юноша был ещё жив и взвалив его на спину, бывший командир легиона понёс его к открывающимся воротам, согнувшись под тяжестью добрых двухсот фунтов веса. Железной пластиной была обшита только передняя часть доспех, и Фарлан чувствовал как, толкая его к земле, в тело конника жадно впиваются стрелы.

***

Прошло шесть дней. Цитадель оставалась по-прежнему неприступной и Спарбэриан под присмотром Валериана, временно взявшего на себя управление отвоёванными территориями собрал совет в здании оцепленного солдатами храма Богу-Громовержцу. Рейнгольд и часть приближённых к нему островитян, в компании Карстона, служившего им переводчиком, тоже были здесь. Уговоры мятежников ни к чему не привели, на предложение сдаться они ответили категорическим отказом, вероятно надеясь ещё переломить ситуацию, и это по-настоящему тревожило Маршала. Под покровом ночи головы мёртвых вождей были воткнуты напротив ворот на длинных пиках, как доказательство их смерти. День шёл за днём, но сдаваться засевшие в крепости люди не спешили. Тела казнённых воинов всё также лежали на пустыре; мухи и летнее тепло сделали своё дело – кишащие червями раздувшиеся трупы смердели запахом разложения, но ветер дул в сторону осаждённого замка и Маршал приказал не убирать их.

Если в начале у мятежников ещё были шансы в решающей битве разбить армию юного Владыки, то теперь момент был упущен. Из провинции ежедневно прибывали пусть не воины, но мужчины готовые взять в руки оружие. У бывших крестьян и ремесленников отсутствовали навыки военного дела, но как вспомогательные части они вполне могли пригодиться. Мятежники не имели даже такого резерва.

– Что слышно в провинциях? – с позволения короля задал вопрос худощавому мужчине средних лет Валериан. Корнелиус был его доверенным человеком и только что вернулся в город.

– Есть две новости, одна хорошая вторая не очень. Начну с первой. Почти вся Фрайгария присягнула на верность своему королю. Поместные лорды и землевладельцы обещают помогать нам людьми и ресурсами, есть ещё небольшие очаги сопротивления, но вскоре мы уничтожим и их.

– Только не перегибайте палку милорд, – заметил на это Спарбэриан. – Это моя земля и мои люди, мои заблудшие чада и я, как и мой отец, буду суровым, но справедливым правителем.

– Совершенно верно, Ваше Величество, – заметил на это Валериан. – Вот только мы до сих пор топчемся перед горой, и чем быстрее закончится двоевластие, тем лучше будет для всех. Узурпаторы, засевшие там, не только не думают о сдаче, а пытаются организовать сопротивление, рассылая голубей туда, где ещё сохраняют им верность. Если это хорошая новость, Корнелиус, то какова же плохая?

– Лонжиния и Лесной Утёс не желают признавать Спарбэриана Владыкой. Напротив, они собирают силы, что бы с разных сторон напасть на нас.

– Если бы они хотели покончить с нами, то не ждали б, когда мы возьмём цитадель, – возразил ему Маршалл.

– Если они чего-то и ждут, то лишь людоедов, собирающих свою армию за валами.

– Но с ними у нас мир!

– Был мир, пока наши краснобородые друзья не отняли у них Жертвенную деву. Да и заключали они его с Олафом, а не со Спарбэрианом. – Все смолкли, переваривая услышанное. Если раньше ситуация была просто плачевной, то теперь стала просто катастрофической. Против трёх армий и засевших в крепости мятежников Спарбериану уж точно не выстоять и когда о приближении неприятеля станет известно всем, его с трудом собранное войско тут же разбежится.

– И что же Вы предлагаете милорд? – побледнев, спросил готовый расплакаться малолетний король, обращаясь к Валериану, единственному человеку, не считая островитян, похоже не павшему духом.

– Не ждать пока вся эта свора набросится на нас, а разбить их поодиночке. Но вначале нужно выдавить гнойник, что созрел у нас перед носом!

– Правильно ли я понял, вы хотите разгромить каннибалов? – спросил при помощи Карстона Рейнгольд. Он не очень хорошо говорил на местном диалекте, а сейчас нужна была точность. – Каким же образом? У них тысячи воинов, у вас сотни – валы не удержат их.

– Я не собираюсь пускать людоедов на земли Фрайгарии и уничтожу их на собственной территории, которая когда-то была нашей вотчиной, – ответил Маршал и, глядя на удивлённо вытянувшиеся лица членов совета добавил. – Я не сошёл с ума, это трудно, но вполне нам по силам. Нужно лишь вернуть им девчонку и заключить союз с Виенором.

– Она мой друг, милорд, я не предам её. Лучше уж убейте меня, – ответил на это Спарбэриан и наконец, заплакал.

– Вы мужчина, Ваше Величество, но вы ещё и король, отвечающий не только за женщину, а за всё королевство – это тысячи людей, дальнейшая судьба которых зависит сейчас от Вас. В войне, которую мы начали, погибнет ещё много мужчин и женщин – так много, что из голов можно будет сложить подпирающую небо пирамиду. И в ней сложит голову ещё так много ваших друзей, что вы сможете выплакать все Ваши слёзы. Так что оставьте их на потом. Смиритесь с этим, приняв за неизбежное, и лучше давайте думать, как сделать так, что бы армия Виенора приняла участие в нашей войне.

– Тамошний король обещал мне своё содействие, – перестав плакать, произнёс мальчик, со злостью глядя на советника и тот тут же ответил ему:

– Обещанного ждут три года, а столько времени у нас нет, и ваше правление закончится не начавшись. Что скажут на это наши единственные союзники?