Ее тон, казалось, говорил: «Нужно жертвовать приятным для полезного».
Он продолжал держать ее руку, с беспокойством спрашивая себя, каким образом перейти к ласкам. Он не испытал бы ни малейшего смущения, если бы имел дело с невинной молодой девушкой, но острый и лукавый ум Мадлены, который он в ней угадывал, смущал его. Он боялся показаться ей глупым, слишком робким или слишком наивным, слишком медленным или слишком торопливым.
Он слегка пожимал ее руку, но она не отвечала на его призыв. Он сказал:
– Меня очень забавляет мысль, что вы – моя жена.
Она удивилась:
– Почему же это?
– Не знаю. Это кажется мне забавным. Мне хочется поцеловать вас, и меня удивляет, что я имею на это право.
Она спокойно подставила ему щеку, и он поцеловал ее так, как поцеловал бы сестру.
Он продолжал:
– В первый раз, когда я вас увидел, – помните, во время обеда, на который меня пригласил Форестье, – я подумал: «Черт возьми! Если бы я нашел такую жену!» И вот я нашел ее.
Она прошептала:
– Это очень мило. – И пристально поглядела на него со своей неизменной тонкой улыбкой.
Он подумал: «Я слишком холоден. Это глупо. Нужно действовать более решительно». И он спросил:
– Каким образом вы познакомились с Форестье?
Она ответила с лукавым вызовом:
– Разве мы для того едем в Руан, чтобы вспоминать о нем?
Он покраснел:
– Я глуп. В вашем присутствии я становлюсь неловким.
Это польстило ей.
– Неужели? Почему это?
Он сел рядом с ней, совсем близко. Она вскрикнула:
– Ах, олень!
Поезд проезжал Сен-Жерменским лесом, и она увидела испуганную козулю, которая одним прыжком перескочила аллею.
Пока она смотрела в открытое окно, Дюруа наклонялся к ней и прильнул к ее шее долгим поцелуем, поцелуем любовника.
Она не двигалась в течение нескольких секунд; потом подняла голову:
– Вы меня щекочете. Перестаньте.
Но он не отнимал своих губ и нежными, долгими, возбуждающими прикосновениями ласкал своими завитыми усами ее голую кожу.
Она отодвинулась:
– Перестаньте же.
Он обхватил правой рукой ее голову и, повернув к себе лицо, накинулся на губы, как ястреб на свою добычу.
Она продолжала вырываться, отталкивая его, освобождаясь из его объятий. Наконец это ей удалось, и она повторила:
– Да перестаньте же.
Он не слушал и снова обнял ее, целуя жадными дрожащими губами, стараясь опрокинуть ее на диван.
С большим усилием она вырвалась и быстро встала:
– О, перестаньте же, Жорж. Мы ведь не дети и отлично можем подождать до Руана.
Он сидел весь красный, охлажденный ее разумными словами. Потом к нему снова вернулось его хладнокровие, и он весело сказал:
– Хорошо, я буду ждать, но до самого приезда вы не услышите от меня и двадцати слов. Подумайте хорошенько – мы проезжаем сейчас только Пуасси.
Она ответила:
– Я буду говорить одна. – И спокойно села рядом с ним.
Она подробно изобразила ему, какая жизнь ждет их по возвращении. Они будут жить в той же квартире, где она жила со своим первым мужем; к Дюруа перейдут также обязанности и жалованье Форестье в редакции «Ви Франсез».
Впрочем, еще до свадьбы она с точностью делового человека договорилась с ним обо всех подробностях финансовой стороны их жизни.
Они вступали в союз на условиях раздельного владения имуществом, и все возможные случайности – смерть, развод, рождение ребенка или нескольких детей – были предусмотрены. Молодой человек, по его словам, имел четыре тысячи франков; но из этой суммы полторы тысячи были взяты в долг. Остальное было плодом сбережений, сделанных им за этот год в предвидении счастливого события. У молодой женщины было сорок тысяч франков, которые, по ее словам, оставил ей Форестье.
Упомянув о своем первом муже, она похвалила его:
– Это был очень расчетливый, очень аккуратный, очень трудолюбивый человек; он сумел бы быстро разбогатеть.
Дюруа не слушал ее больше, занятый другими мыслями. Иногда она умолкала, погрузившись в раздумье, потом продолжала:
– Через три или четыре года вы сможете зарабатывать от тридцати до сорока тысяч в год. Столько бы получал и Шарль, если бы он не умер.
Жорж, которому наскучили наставления, ответил:
– Мне кажется, мы едем в Руан не для того, чтобы вспоминать о Шарле.
Она слегка ударила его по щеке.
– Это правда. Я провинилась.