Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен

– А вы заметили, поцики, что жизнь какая-то хреноватая стала, а? – начал новую шутку Продолголимонов. – Что-то одни мрази кругом. Что-то все только и пытаются тебя то наколоть, то поиметь, а то и все вместе разом. И вот кого ни возьми – тот подонок конченный, сволочь ублюдочная и плесень подзалупная. Может, просто взять таких ушлепков, которые нам жизнь вымораживают, да в расход, а? Что скажете, обдолбыши?

– ДААА!!! – откликнулась толпа.

– Тогда давайте по-быстрому выясним, кто же эти бесславные мрази, которые вокруг нас. На счет три все поднимаем руки. Раз! Кто мразь? Два! Кто подонок? Три! Это…

– НЕ ЙААА!!! – закончил фразу дружный голос толпы, и вся площадь содрогнулась от взрыва хохота.

– А что, братюни, – сказал Продолголимонов, когда смех немного утих. – Может, ну ее в задницу – такую дерьмовую жизнь? Может, нахлебались мы уже говен, а? Может, взять, да и изменить жизнь к лучшему? Что скажете, чувачата? Кто возьмет и сегодня же перестанет страдать хренотой? Кто хоть денек не облажается? На счет три поднимаем руки! Раз! Кто докажет, что он не тухлая амеба? Два! Кто сумеет напрячь хотя бы одну мозговую извилинку? Тр…

Продолголимонова перебил отчетливо прозвучавший голос азиата. Целый огород голов повернулся в его сторону.

– Это мать мою гребаный Я! – сказал азиат, влезая на сцену.

– Уважаемый, пожалуйста, покиньте сцену и не мешайте мне продолжать выступление, – попросил Продолголимонов.

– Хлебальник завалил на ясно на? Не то на мать твою гребаный понял?

Азиат говорил громко и с явной угрозой.

– Если вам нужен автограф, то я с удовольствием дам его прямо сейчас.

– На хутор с бабами свой гребаный фотограф мать его затрамбуй, – азиат приблизился вплотную к стэнд-ап комику и теперь, покачиваясь, сверлил его косящим взглядом.

– Ладно. Ваша взяла, делайте, что хотите, – пробормотал Эдичка «Это Не Я», после чего на секунду задумался и крикнул зрителям. – Вы все видели, кто прервал мое выступление. Ну же, кто? Раз! Два! Три! Это – Не Я!!!

– Ах ты ж гнида мать твою, – обозлился азиат. – Да ты ваще кто по жизни, а? Отвечай, сучья погремушка, кто ты такой? Кто тебе дал право тут клиторок разевать? Я знаю тебя. Ты мать твою никто, и звать тебя ваще никак!

Продолголимонов обиженно поднял брови: – Зачем же переходить на личности? Если вас судьба обидела и обделила, то нечего свой геморрой между здоровыми ягодицами пытаться пристроить!

– ШТА?! – крикнул азиат. – Ну тебе гребаный не жить мать твою! Кто тут трупешник, а? Сейчас на выясним! Я просчитаю до мать их трех. Раз!

Толпа замерла. Азиат был на голову выше Эдички и втрое толще его, однако многие сомневались, что в случае драки победит узкоглазый, – слишком уж сильно его штормило.

– Два!

Продолголимонов состроил свое фирменное насмешливо-болезненное выражение лица.

– Три!!

– Это не я! – к восторгу публики сказал Эдичка. После чего раскланялся и удалился за кулисы.

– Вот так будет с каждым, кто влезет на мою гребаную сцену! – сказал азиат, показывая спине комика средний палец.

Толпа, не поняв, что произошло, делала единственное, на что была способна – бушевала. Люди свистели, хлопали в ладоши, плевались, били друг друга и кидались чем ни попадя.

– Бей! Спасай! Четенько! От души!

– Уроды! Красавчик на! Довели страну!

Только доктор Гаспарян не кричал и не совершал никаких телодвижений, кроме недовольного покачивания головой. Чем он был недоволен, неизвестно.

– Кто это? Кто это? Кто этот китаеза? – интересовались зрители.

– Это порно актер? Поэтому он тут трясет своим канатом!

– Мы никогда его не видели! А порно мы видели все – от и до!

– Кто ты?

– Почему ты выступаешь с голым тросом?

– Не гоните, ребзя! Ща дядя вам все подъяснит по грамоте!..

Особенно грязный и вонючий бомж протиснулся сквозь толпу. Это был тот же оборванец, который вчера вечером разговаривал с мелкими барыгами и таксистами. Доктор Гаспарян узнал его.

– Вам чо, в глаза нассали? – хрипел бомж. – Это сраный фарцовщик с вьетнамского рынка! Я сам видел, как он одному обмудку паленые джинсы впарил, а сам при этом селедку жареную жрал! Толстухи совсем обурели! Вместо артистов показывают нам какую-то йухню! А мы что, нанимались, что ли, смотреть на бездарей?

Азиат затрясся пуще прежнего и из желтого стал багровым.

Недоумение толпы сменилось гневом:

– Конечно! Одним дерьмом другое со сцены выпихнули!

– Он любовник Продолголимонова. Эдичка – педичка!

– Долой!

– Отстой!

– Верните наши деньги! – хоть представление и было бесплатным для публики, эту фразу подхватило и скандировало большинство присутствующих на площади Справедливости.

Доктор Гаспарян достал пистолет, чтобы сделать несколько предупредительных выстрелов в головы близстоящих, но было поздно. Кто-то из толпы уже успел стащить его оружие вместе с кобурой так искусно, что Серж ничего не почувствовал. Человек двенадцать, взбежав на сцену, окружили азиата.

– Трахните его во все щели! – завизжала старушка в монашеской рясе.

Азиат протянул руку с оттопыренным средним пальцем.

– Вот вам, сучата! Сами вы бездарности и дерьмо гребаное мать вашу!

Его голос покрыл крики, шум и свистки. Сделалось тихо, и в тишине спокойно и просто прозвучали слова азиата:

– Я артист Канатов.

Произошло замешательство.

Кольцо нападавших распалось.

– Ах! – вздохнула толпа. – Вот это поворот!