Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен

Сотни людей дернулись и застыли.

И только кто-то растерянно спросил:

– А почему ты узкоглазый китаеза?

– Я – Единственная Настоящая Звезда в этой гребаной Вселенной. Но вам, утыркам, мать вашу этого было не понять. Вам хватало бледнокожих и чернозадых артистов, в массе которых я тонул, не получая в полной мать ее мере гребаного заслуженного внимания. Теперь же, после трансрасовой операции, которую провернул один человечек… – лицо Канатова внезапно осветила несвойственная ему ласковая и чуть наивная улыбка. Артист послал покрасневшему от смущения Сержу воздушный поцелуй. – Так вот, теперь я Единственная Азиатская Звезда в этой стране, и вам мать вашу больше не удастся игнорировать меня!

– Конечно, это точно он!

– Канатов!

– Охренеть! Канатов цел! Канатов жив! Канатов китаеза и он снова обдолбан!

– Да в жопу Канатова!

Случилось нечто непредвиденное и едва ли приятное, потому как ничего приятного в принципе не могло произойти в таком месте и в такое время. Задние ряды пришли в движение. Люди, ворча, расходились. Смотреть на Канатова и, тем более, слушать его им не хотелось.

– Стойте на! Куда вы, ничтожества мать вашу! – вопил Канатов. – Я – КАНАТОВ!

Не смотря на крики артиста, а, может быть, и благодаря им, площадь опустела в считанные минуты.

– Я захвачу власть в стране, и тогда вы все у меня мать вашу попляшете! – угрожал Канатов. На тот момент его единственными слушателями были доктор Серж и капитан дворцовой гвардии граф Конский, вылезший из только что подъехавшего лимузина. Форма графа была щедро залита гидравлическим маслом, вытекшим из раскуроченного робота.

– Слышь, Конский, а чего это у тебя камзол весь обвафленный? – заорал со сцены Канатов.

Капитан Конский имел страшно высокий голос. Им он без труда мог бить стаканы и оконные стекла, а также причинять сильную физическую боль всякому существу, имеющему уши.

Он поправил фуражку, смахнул с плеча чешуйки перхоти, ссыпавшейся с робота, и спросил своим страшно высоким голосом:

– Как дела, мальчик? Смотрю, все хулиганишь. Все ерепенишься. Да, Канатов? – артист Канатов, в голову которого этот вопрос попал, как шаровидная молния, испуганно выпучил глаза, повалился на сцену и зажал уши руками. Сквозь его пальцы тонкой струйкой побежала кровь.

– Ты мне не нужен, сорванец. Я ищу твоего дружочка Сержика. Слышал, вы очень мило скоротали прошлую ночку. Так где наш сладенький Сержик? – капитан Конский чуть понизил голос, чтобы Канатов не лишился чувств. – Если будешь упорствовать и играть в супер геройчика, боюсь, мне придется сказать парочку словечек, которые взорвут твою прелестную глупенькую головку.

– Я здесь. Кто меня спрашивает? – неожиданно для самого себя произнес доктор Гаспарян. Он думал, что успеет сбежать незамеченным, но теперь сам, не веря в происходящее, дрожа всем телом, шел навстречу капитану. «Вот что любовь творит» – с грустью и гордостью подумал Серж. Конский улыбался ему в той же славной манере, в какой крокодил улыбается антилопе, пришедшей на водопой.

– Вы доктор Серж Артурович Гаспарян?

– Это не я, вы ошиблись, – пискнул доктор, но тут же подавил приступ страха. – Да! Я доктор Серж Артурович Гаспарян! И вчера мне открылась чудеснейшая вещь во всей вселенной! Я – гей!

– Прелестно, голубчик, рад за вас, – Конский погладил доктора по щеке рукой, вымазанной гидравлическим маслом. – А теперь будьте паинькой. Садитесь в машинку. Видите ли, одному маленькому хорошенькому доктору нужно срочно вернуться в его миленький домик и заняться одним пустячковым дельцем.

Доктор рухнул на сиденье лимузина, Конски с куклой пристроились рядом с ним. Дверца захлопнулась, автомобиль рванулся с места и через секунду скрылся за углом.

Ни капитан Конский, ни шофер не увидели, как артист Канатов поднялся на ноги и принялся показывать всевозможные непристойные жесты тому кварталу, где исчез лимузин:

– Я вас всех на дерьмо располовиню! Раскрошу на тридцать процентов! Хлебальники посрываю и об колено – на! Будете знать мать вашу, как моего гребаного докторчика тырить!

Из-за кулис высунул голову Продолголимонов:

– Это же был слуга Трех Толстушек. А они твоему доктору никакого вреда не причинят, ты же знаешь. Отпустят с миром, да еще и денег в придачу дадут целый мешок.

– О, да, – на сцене показался меткий стрелок-испанец. – Трех Толстушек знают и уважают даже в тех далеких краях, откуда я родом. За доктора можешь не беспокоиться.

К ним присоединился директор представления:

– Дружище, ты сорвал мое шоу, ты его попросту уничтожил, растоптал и убил. Но, черт побери, я поражаюсь твоей фантазии, безбашенности и тупизне – ради пары упоминаний в газетах стать азиатом и вывалиться на сцену голым. Ты настолько отвратителен, что я даже восхищаюсь тобой. И, поверь, с доктором точно не случится ничего плохого.

– Трое на одного, да мать вашу?! – взвыл Канатов. Бешено вращая глазами и размахивая кулаками он ринулся на Продолголимонова, испанца и директора.

– Эй, Канатов, не дури! Мы же добра тебе хотим! Успокойся, давай, мужик! Остынь! – говорили все трое, испуганно пятясь.

Испанец вытащил пистолеты: – Я против насилия! Не вынуждай меня отстреливать тебе голову!

Директор шоу достал из кармана газовый баллончик, каким защищаются от собак и алкоголиков, а Эдичка упал на спину и притворился мертвым. Но эти трюки не подействовали на обезумевшего артиста Канатова – он продолжал наступление.

Испанец взвел курок, но тут же опустил пистолет и горестно вздохнул: – Кого я пытаюсь обмануть? Мне никогда не заставить себя выстрелить в живое существо.

В следующую минуту Продолголимонова, испанца и директора уже не было ни на сцене, ни на площади. Перепрыгнув через ограду, они мчались прочь по продовольственному рынку. Тучный и нетрезвый желтый Канатов умудрялся не только не отставать, но и сокращать дистанцию.

– Живьем! – кричал он. – Живьем затрахаю до смерти!

Стрелок-пацифист, Эдичка и директор добежали до отдела экзотических фруктов и сообразили, что попали в тупик. За прилавком с мангостином, личи, рамбутаном, плодами хлебного и драконового деревьев рынок заканчивался глухой стеной.

Троица поняла, что столкновения не избежать.

– Будем обороняться, – сказал директор. – Хватайте эти здоровенные шипастые фиговины и швыряйте их в Канатова. Может быть, нам удастся его прогнать или даже вырубить.

– Это не фиговины, а «король фруктов» – дуриан, – сказал испанец. – Его мякоть обладает приятным нежным вкусом, а запах можно сравнить с ароматом гниющего мяса или тухлых яиц. В Таиланде про дуриан говорят «вкус рая, запах…»

– Зада, – перебил его Продолголимонов. – И мы окажемся в этом заду по самые уши, если сейчас же не закидаем Канатова вот этими здоровенными шипастыми фиговинами!

Сражение началось. Все трое вооружились крупными плодами, весящими килограммов по пять каждый, и разом кинули их в приближающегося Канатова.

Дуриановые снаряды угодили в живот, пах и голову Канатова. Они разрывались не хуже бомб, и все тело артиста моментально покрылось густым слоем зловонной мякоти.

Голый азиат растерялся.

Чтобы закрепить успех, директор потянулся за следующим дурианом. Он схватил плод, потянул его, чтобы тут же отправить в лицо Канатову, но – увы! – дуриан не поддался. Мало того, он заговорил человеческим голосом:

– Это не дуриан, а моя голова. Я продавец веселящего газа. Автор вычеркнул меня из текста, но я договорился с редактором, что на последней страницы он устроит мне пенсию с выходным пособием. Но что-то пошло не так. Почему то я застрял здесь – в середине книги. Видимо, интервал между строчек маловат. Бумагу экономят, твари жадные! Может, подтолкнете меня, а? Узкий проход к последней странице длинной кишкой тянется через всю эту дурацкую книжонку.

Директор не верил своим ушам: дуриан выдавал себя за голову человека, впавшего в немилость автора, но сумевшего найти общий язык с редактором! Тогда он наклонился над прилавком и внимательно посмотрел на чудо. Глазам пришлось поверить. Глаза человека, к двадцати семи годам успевшего стать диретором исключительно своими заслугами, не врут.

То, что он увидел, действительно не имело ничего общего с дурианом. Это была грустная физиономия продавца веселящего газа. Как и все лица, она походила на лицо – с одним носом, одним ртом, двумя глазами, лбом, подбородком и ушами по бокам.

Продавец торчал между строчек, описывавших прилавок с экзотическими фруктами. Далеко вверху над его головой светлело пятно – выход из тоннеля, ведущего к последней странице.

– Здорово! – сказал директор.