Флирт с одиночеством. Роман

Флирт с одиночеством. Роман
Глеб Карпинский

Роман «Флирт с одиночеством» повествует в завуалированной форме историю некого Оуэна, от которого ушла жена. В поисках утешения последний ищет контакт с другими женщинами, заливая свою боль алкоголем и добровольным сумасшествием. Но жизнь кардинально меняется, когда он встречается с могущественным олигархом Наймондом, предлагающим ему убить главного виновника всех человеческих страданий – Бога.

Флирт с одиночеством

Роман

Глеб Карпинский

Редактор Ирина Карпинская

Оформление обложки Ирина Карпинская

© Глеб Карпинский, 2020

ISBN 978-5-4498-4635-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Надеюсь, мне удастся воспроизвести утраченное и собрать из отрывков памяти хотя бы мозаику тех событий. Это словно сцены из жизни, вырезанные острыми ножницами Сказочника…

И никогда не переводите это произведение на английский язык.

Часть 1. Мозаика утраченного

Мужские шалости

Одержимый живым интересом ко всем лицам женского пола, кроме, разумеется, жены, к последней питались к тому моменту больше родственные чувства, я открыл балконную дверь, надеясь, что глоток свежего воздуха приведет меня в чувство. Да, я погибал, погибал величественно и красиво, как погибает пред взором невежественной толпы мессия, еще не распятый, но уже расцелованный в обе щеки. Конечно, чтобы долго не мучиться, можно было махнуть со второго этажа на головы прохожих, слоняющихся под окнами туда-обратно нескончаемой вереницей, но такой выход был слишком банален для молодого, симпатичного парня с московской пропиской. Я понимал это, особенно, когда мое обострившееся в тоскливом одиночестве обоняние уловило весь этот заманчивый шарм южного города со всем своим наивным простодушием, а мои ноздри жадно втянули соблазнительный до умопомрачения запах добычи. Ноги подкосились сами собой, и я присел опьяненный на какой-то пыльный, шатающийся стул в углу не остекленного балкона, но не потому, что неожиданно понял, что обречен при таком положении возвыситься над всем этим нескончаемым потоком женских юбок и открытых декольте, а потому что и впрямь боялся перевернуться через низкую ограду. А они шли подо мной и шли, виляя своими упругими попками, совсем не замечая меня, того, кто похотливо смотрел на них, провожая их озабоченным взглядом. Затаившись, точно лазутчик, еще долго выискивал я наиболее интересные и привлекательные образы…, к которым меня влекло со страшной силой.

Помню, как мне важно было понять женщину через это падение, без этого практически было нереально снова жить и любить, и я сузил свой поиск до понимания всех причин, почему мой внешне счастливый брак распадается, и женщина, которую я люблю, открыто живет с любовником. Все это практическое исследование, бесспорно, давало мне в столь сложное и разрушительное для моей души время новый смысл существования. Оно хранило меня также и от сумасшествия, на грань которого я уже наступал двумя ногами.

Они проходили так близко, не спеша, шелестя своими юбками, топая своими каблучками, часто толпились у входа в магазин одежды, что был под моим балконом, и я мог детально с малой высоты разглядывать все, вплоть до родинок на их лебединых шеях и оголенных узких плечах, жмурится от блеска золотых украшений и восхищаться шелковистостью их милых головок с курносыми, напудренными носиками. О, как я безнаказанно вдыхал все эти одурманивающие афродизиаки, витающие в воздухе вместе с запахом жасмина! О, что я мысленно творил тогда с их не ведающими моего присутствия душами, с их не знающими еще моих ласк и горячих поцелуев телами, уже взмокшими на солнце, что самые непристойные вещи, какие только могут прийти в голову только дьяволу, покажутся сейчас забавным детским лепетом!

Да, я погибал красиво и величественно в выдуманной моим больным сознанием оргии, со всеми этими разными красивыми женщинами, берущий на смертном одре все, что не получил в прежней жизни опошленного брака по зову первой любви… И все же иногда, когда огни ада были так близко, когда шипящие брызги растопленного жира и грязи гибнущих безвозвратно человеческих душ терзали мою животрепещущую плоть ожогами и несмываемыми язвами, я верил, что в самый последний момент спасусь, что белые ангелы вырвут меня из когтей порока и понесут к Господу, славя Его милосердие… И я помогал себе украдкой руками, шептал непристойности, глупый и жалкий развратник, похититель чужого счастья, и орошал сонм этих милых женских головок живительным дождем своего обильного семени и чувствуя при этом всю преступную низость своего поступка.

И вдруг я представил, как кто-то так же, как и я, украдкой и исподтишка смотрит на меня, и тоже чувствует преступный замысел своих намерений ко всему этому миру. Я вздрогнул и посмотрел вверх, жутко смущенный, застигнутый врасплох, разоблаченный в своей непростительной похоти, мои глаза пытливо искали этого невидимого друга, от которого почему-то зависело все, в том числе и моя репутация, и моя судьба… Но нигде его не было видно, и я скоро понял, что он сидит не на третьем или пятом этаже, или даже на крыше, а намного выше… И я даже услышал смех, и что меня больше всего удивило, что это был смех ребенка, маленького человечка лет пяти-семи, светловолосого мальчика. Он смеялся так заразительно над моим недоумением, над всей этой суетой муравейника южного города, что мне невольно стало не по себе. Я не мог сдержаться и тоже стал смеяться, а люди внизу смотрели на меня как на сумасшедшего. И вдруг мне стало жалко себя, жалко весь мир, этот жестокий и в то же время лучший из всех миров мир, слезы текли из моих глаз ручьем. Я увидел мальчика, одновременно смеющегося и плачущего. «Создатель! – воскликнул я.– Прости! Я согрешил!»

– Мне иногда кажется, что Бог вовсе не молчит, а разговаривает, только не с нами, а как бы это тебе объяснить, мой друг… через других людей, что ли. Ведь все наши мысли, даже самые ясные и понятные, от желания пососать сиську матери до последней просьбы умирающего, чтобы его оставили в покое, скорее всего уже когда-то были в той или иной форме. Они вторичны и третичные, но изначально берутся от самого Бога, посылаются Им в наши больные головы или сами сбегают от него подобно бешеным собакам… Так Он разговаривает сам с собой, словно типичный параноик или великий философ, прежде чем попадают в наше сознание и трансформируются в данном случае в русскую речь…

– Сказочник, а может быть это действительно так, и через наши мысли разговаривает Бог?

– Это произошло в одном давно забытом городишке на железнодорожной станции. Дело было к вечеру, в зале ожиданий сидели в основном старики. Все были одеты в валенки и какие-то серые одежды. Продавали какие-то пирожки, грызли семечки прямо на пол, парочка бомжей копалась в мусорке. Я сидел и медленно замерзал. И вдруг вошла приятная женщина в легкой детской куртке. Она села поодаль и стала пить из банки пиво. У нее был очень печальный вид и добрые глаза. Когда она выпила всю банку, то поставила ее на соседнее сидение, и надпись хорошо читалась. «Охота». Словно она охотилась на мужчин. И что ты думаешь, она заставила меня приревновать к какому-то парню, вошедшему в зал почти перед прибытием поезда. Тот был в ковбойской шляпе и помятом кожаном плаще, словно вышел из сэкондхэнда. Он сел рядом со мной и стал читать толстенную книгу про гоблинов и хоббитов. Женщина посматривала то на меня, то на него и даже больше на него, потому что иногда наши взгляды пересекались, и она отводила глаза.

P.S. Хочешь, ты при встрече коснешься меня?

Сила гипноза

Мне приснился странный сон, пусть это будет сон, ибо только во сне можно увидеть очаровательную женщину, хорошо следящую за собой, довольно зрелую для молодого человека, как я, и серьезную во всех отношениях. Помню, что сразу бросилось в глаза при встрече с этой особой, так это ее шикарные черные волосы. Не каждый день можно встретить такую обворожительную красоту, развевающуюся на ветру, точно буйная грива скачущей галопом по степи арабской лошади.

– Вы не подскажете, как выйти к… – обратился я к ней, уже час с лишним плутавший по этим одноэтажным кварталам с цветущими садиками.

– Мы можем Вас подвезти, если хотите, – услышал я тогда зов ее доброго сердца, и весь этот шарм от пышности ее волос подействовал на меня впечатляюще, особенно когда она взмахнула головой, садясь в машину.

Она всегда носила свои волосы распущенными, немного вздыбленными, как после хорошего секса в каком-нибудь общественном туалете с первым встречным, но я сразу оговорюсь, что я был не из того числа счастливчиков, которых она, должно быть, заманивала целыми пачками в свои ловкие сети одним лишь слабым изгибом брови или гневным топаньем ножки.

– У Вас чудесные волосы, никогда прежде такого чуда не видывал, – сказал я привычный для нее комплимент, на который она, должно быть, ответила едва уловимой улыбкой, которую я поймал в отражении салонного зеркала.

Стоит сказать, что я сел в машину на заднее сиденье не из скромности, а потому что на пассажирском сиденье уже сидела молоденькая девушка, судя по всему, ее дочь. На вид этой девушке, так похожей на свою мать, было около восемнадцати. Такие же черные густые волосы, немного вьющиеся от летнего зноя, спадали шелковистыми кудрями до самых плеч и чуть ниже, разве что седина еще не коснулась их. Спины у обеих были оголены, кажется, до поясницы, и глядя на эту дерзкую откровенность, они не носили лифчиков, так и хотелось пробежаться по ним игриво шагающими пальчиками, пересчитать все позвоночки нежными поцелуями.

– Вы прямо на бал, девушки… – позволил я себе вольность, и они объяснили мне, что я попал чуть ли не в самую точку, так как они едут в театр, на какой-то современный мюзикл на чисто французском языке, гастролирующий по России.

– Мамон хочет посмотреть на поющих негров, – заметила ее дочка в самом конце восторженной беседы, и в ее робком ответе не было ни тени шутки.

– А что на них смотреть? – удивился я. – Разве они хорошо поют?

– Они довольно пластично движутся, – ответила многозначительно мать и посмотрела на меня так, как будто я был парализованный инвалид. – Мне всегда нравилась их пластика…

Мы как раз выехали на знакомый мне перекресток, оказывается, я блуждал совсем рядом с трамвайными путями.

– Вот тут мы вас высадим, – сказали мне, на минутку припарковываясь у остановки. – Спасибо, что составили нам компанию.

– Это Вам спасибо! Желаю Вам прекрасно повести вечер, – ответил я и, признаюсь честно, неохотно вышел из машины, чуть слегка захлопнув дверцу.

Мне показалось, что мне даже подмигнули напоследок, и подмигнули обе барышни, то есть дали надежду на новую встречу, но я слишком долго собирался с ответом, и блестящая от чистоты машина быстро укатила куда-то в сторону центра. К тому же пришел следом мой трамвай, и я еще долго был под впечатлением от этого непродолжительного знакомства.

Через какое-то время я все же решился и отправился к театру, где давали это негритянское представление. Нет, конечно, меня не интересовала пластичность певцов, и я совсем не надеялся приобрести для себя ложе в партере. Тогда не только центр города был увешан плакатами и афишами, рекламная акция прокатилась до самых трущоб, и казалось, все сливки общества пришли сюда, чтобы покрасоваться друг перед другом новомодными брендами и бандитскими татуировками. Я сразу увидел их в фойе. Стильные платья сложно не заметить на фоне разношерстных шорт и однотипных пляжных маечек, тем более женщина из моего чудного сновидения, должно быть, выбирала свой вечерний туалет из самых последних коллекций, завезенных сюда из Европы, и, может быть, в ограниченном количестве. Я сразу понял, что не каждая представительница этого провинциального города может позволить себе такую роскошь, и уж тем более золотые украшения, бриллианты и бижутерию Сваровски, которые ожили и заиграли под яркими хрустальными люстрами. Женщина с такими шикарными волосами принадлежала к особой неприкасаемой элите, о которой я, конечно, слышал, но боялся спросить, и то, что она меня подвезла, было скорее прихотью, нежели проявлением доброго чувства. С таким же успехом она могла бы бросить обглоданную кость со стола бездомному псу, случайно оказавшему поблизости, и я даже смутился от досады и пожалел, что имел особую дерзость преследовать ее и ее девственную дочь в столь романтический вечер. Уже зазвучал первый звонок, и народ в фойе стал рассеиваться, проходя к входам в основном зал. Все показывали билеты, а я ничего не мог предпринять, кроме как сделать вид, что ожидаю кого-то. Благо, мои недавние знакомые не заметили меня за колонной, и встали в спонтанную очередь, вслушиваясь, как на сцене уже заиграла какая-то до боли знакомая французская мелодия.

«Наверно, дочка ее учится в университете на престижном курсе, а она сама жена какого-нибудь местного бандита, а еще вероятнее, важного чиновника, влюбленного в нее, как в свою лучшую собственность, среди которой, как атрибут успешной жизни, есть непременно шестисотый Мерседес с затонированными пуленепробиваемыми стеклами. На нем эта пассия ездит на всякие светские мероприятия в сопровождении своей неразлучной доченьки».

Я уже хотел было незаметно выскользнуть из театра, как снова мой взгляд упал на их шикарные волосы и откровенные вырезы на платьях. Когда мужчины видят такую откровенность со спины, то часто теряют голову, так и я признал, что не смогу сегодня сомкнуть глаз, и что нужно попробовать всю силу своего гипноза, который я практиковал в последнее время от безделья и скуки. Я подошел к ним сзади, втиснулся между ожидающих своей очереди гостей театра и еще какое-то время любовался стройностью их идентичных фигур, особенно отточенных ножек, облаченных в каблучки, и даже путался и гадал, кто из них передо мной дочь, а кто мать. Прозвучал второй звонок, и контролер на входе поторопился. В этой суматохе я, как мне казалось, незаметно пробрался внутрь и попробовал затеряться в темноте зала, который оказался как ни странно наполовину пуст. Но меня сразу обнаружили, и это были, к сожалению, не мои знакомые черноволоски, которые уже рассаживались где-то в первых рядах, а тот самый пресловутый контроллер, который нетактично положил свои грубые руки мне на плечи и ни в какую не соглашался подчиниться силе моего гипноза. Мне грозило, наверно, как минимум избиение, но только слабый довод того, что я журналист из Москвы, подействовал на него успокаивающе, и он предложил мне пройти куда-то наверх, в администрацию, за разрешением. Так все благополучно обошлось без скандала, и хотя разрешения мне никакого не дали, по крайней мере, я ожидал на улице с некой долей надежды, и единственным неудобством в этой ситуации был холод, который меня, еще не успевшего привыкнуть к местному климату, а к вечеру здесь резко становилось прохладно, гнал прочь в теплое место.

Скажу, что в суматохе второго звонка я умудрился коснуться оголенной спины одной из них, стоящей ко мне ближе всего, и был приятно удивлен, что кожа у нее оказалась нежнее персика. Мне также хотелось прикоснуться и ко второй спине, но мне не дали, и нужно было думать о незаметном проникновении. Но об этом чуть позже.

Она, скорее всего, была учительница младших классов, судя по ее внимательному взгляду и строгости лица, и я невольно пасовал перед нею, даже, когда она сделала вид, что удивилась, когда заметила меня продрогшего насквозь у выхода из театра.

– Ах это Вы? Что Вы тут делаете?

– Жду Вас, – признался я. – Мне кажется, я обронил у Вас в салоне машины свои ключи от дома.

Она даже рассмеялась, до чего мой слабый довод казался ей неубедительным и мальчишеским лепетом. Еще, как я уже говорил, у нее хорошо было развито чувство вкуса, которое она безусловно прививала и своей дочери, а также и умение держаться с мужчинами, причем в роли так называемой королевы. Так что превратить любого мужчину за пару минут в своего безропотного пажа ей не составляло никого труда, и все, как послушные ученики, слушались ее учительского тона и воспринимали каждый ее довод, разрушающий их сомнения, как уже доказанную аксиому или руководство к действию.

– Как Вам поющие негры? – спросил я, провожая их до машины.

– Отвратительно, – ответила за нее дочка. – Особенно финальная часть, когда все погибли, а он танцевал на их костях рэп. И, заметьте, это Мольер!

В салоне их машины я действительно, к своему счастью, нашел заветную связку ключей, и меня даже решили подбросить до самого дома.

– А Вы живете в шикарном месте! Прямо напротив мэрии, – заметила дочка. – У меня институт тут рядом.