Флирт с одиночеством. Роман

– Заходите в гости, всегда рад.

– Что Вы! Без мамы я не могу!

– Так заходите с мамой. У меня дома есть раритетное пианино, правда, оно немного расстроено, но мне все равно нравится, когда на нем играют такие красивые девушки, как Вы!

– А с чего Вы взяли, что я умею играть на пианино? – удивилась дочка.

– Просто предположил.

– Вы правы, мамон никогда не скупилась на моем домашнем образовании. Еще я умею плавать, танцевать сальсу и кататься верхом на лошади, а еще… – стала перечислять свои достоинства эта молоденькая девушка, загибая свои элегантные пальчики, пока ее не перебила строгая мама.

– А еще, Яна, ты прекрасно умеешь утомить любого… Всем и так понятно, что ты идеальная невеста.

Девушка явно смутилась, и мне даже стало жаль ее.

– Чем Вы занимаетесь, молодой человек? – спросила ее мама, явно проявляя интерес к моей скромной персоне. Мы въехали как раз во дворы. Я немного замялся с ответом.

– Вы что заманиваете девушек к себе домой просьбами поиграть на пианино? – продолжила расспрос эта строгая женщина.

– Своего рода, да…. – признался, наконец, я. – Честно говоря, они обычно сами приходят и даже без всяких просьб, иногда даже создаются неудобные случаи…

– Неудобные случаи? – и она усмехнулась, спрашивая взглядом, где мой подъезд. – Неудобные для кого?

– Ну, они неудобные условно… – замялся я. – Вот, например, вчера у меня в гостях была одна девушка, мы выпили Мартини, потом поиграли на пианино в четыре руки, а потом… мы оказались на полу, страстно целуя друг друга и словно боролись. Конечно, я победил. И она спросила меня: «Не каждая девушка тебе так отдается?», а я ответил, что до нее утром была точно такая же сценка и что вечером планируется нечто подобное, и вообще теперь я с недавних пор разбираюсь и в Шуберте, и в Чайковском не хуже выпускника филармонии.

– О, как я люблю неудобные случаи… Яне, конечно, еще далеко до таких неудобных случаев, но я бы поиграла с Вами Баха.

– Вот-вот, – признался я. – Я сам не понимаю, почему все так легко со мною происходит. Тут словно все медом намазано, и я сам в этом меду. Мне иногда кажется даже, что все это из-за гипнотического дара происходит, который раскрылся, когда я расстался с женой.

– Гипнотического дара? Ха-ха, – и старшая черноволоска даже рассмеялась. – Посмотрим, посмотрим, какой Вы гипнотизер… Ну-ка посмотрите мне в глаза. Вот так, смелее. Прикажите, что Вы хотите…

Мы как раз в это время остановились у нужного подъезда.

– Сегодня в полночь, когда Вы ляжете в свою холодную постель, – нахмурился я, вглядываясь поочередно в эти очаровательные глазки и придавая своему голосу внушительность. – Вы вспомните этот обшарпанный подъезд, меня, поднимающегося к себе по этой лестнице, и мысленно пойдете за мной. Я буду ждать Вас без слов, все будет происходить молча, как по мановению волшебной палочки, я просто буду угадывать все Ваши тайные желания и выполнять их с удивительной ловкостью, порою нежно и ласково, порою жестко, без сожалений…

Потом поблагодарив еще раз своих новых знакомых, я сухо попрощался, у меня в тот момент просто не хватило мужества расцеловать их обеих, немного под впечатлением от моего дара, в щечки, и поднялся к себе, ощущая в спину их пронизывающие взгляды.

«Мама и дочь-девственница…» – улыбался я, даже не закрывая дверь, и про себя думал, что может быть лучше любви втроем?

Но они не последовали за мной, и я даже злился на них, все еще с надеждой прислушиваясь к звукам ночи. Потом, когда город погрузился в сон, мне ничего не оставалось, как пить в одиночестве свой Мартини и самостоятельно представлять любовную сцену с этой строгой мамашей и ее девственной дочкой, и эта сцена была довольно откровенная, без каких-то там культурных прикрас и французских нежностей, что даже кровь ударила мне в голову и затуманила разум. О, как мне в ту ночь было злобно и одиноко в этом чужом городе, и я ничего не мог поделать, кроме как мечтать о ласках с этими двумя, так похожими друг на друга, черноволосками… В своих эротических фантазиях, а это был словно сон во сне, я представлял себя даже самым пластичным из пластичных негров с огромным боевым членом, и мои красавицы удивлялись моим незаурядным способностям и хвалили меня и поощряли за артистизм и неутолимость. Итак, я мучился почти всю ночь, до самого рассвета, и только одно меня успокаивало и утешало в столь ранние часы, это то, что томлюсь этими страстными сценами не только я один, они безусловно остались под впечатлением от моего гипноза, и сейчас, лежа в разных комнатах своего благовоспитанного домика, украдкой друг от друга лечат свою бессонницу само удовлетворяющимися ласками. О их муже и отце я почему-то забыл, но он сам напомнил о себе на следующее утро, ворвавшись ко мне в незапертую дверь с кучей вооруженных наемников.

Нет, они не били меня, от страха потерять свою жизнь таким глупым образом мне пришлось блефовать и говорить, что за мной стоят серьезные московские люди. При слове «Москва» у них навострились ушки на лысых черепах, а золотые тяжелые цепи на их бычьих шеях зазвенели немногим звонче, чем удар главного колокола по соседству. Оказывается, выследить меня было не так уж сложно, так как все перемещение машины прослеживается специальными программами, и я даже в столь щекотливой ситуации допустил и наружную слежку.

– Еще раз сунешься, куда не надо, – сказал этот главный лысый дяденька с битой в руках. – И мы закинем тебя в багажник и увезем в лес. Никакой гипноз тебе не поможет, понял?

Я только кивнул, а они ушли, прихватив с собой мой недопитый Мартини и раздубасив напоследок вдребезги пианино. Причем когда они это делали, то Вагнер отдыхал в гробу, а соседи заподозрили что-то неладное и стали стучать по батареям.

Потом, спустя где-то две недели, совсем забыв о черноволосках, я случайно наткнулся на младшую из них. Говоря случайно, я, конечно, плутую, ибо я намеренно ходил в студенческом квартале, пытаясь загипнотизировать хоть одну глупенькую первокурсницу. Она узнала меня и окликнула, и мы немного прошлись с нею между ее парами и разговорились.

– Как же Вы узнали, что я из Москвы? – спросил я, когда мы вспоминали нашу первую встречу и ее любимую маму.

– По голосу, у Вас такой забавный акцент… – улыбнулась Яна.

– Да, голос выдает, но если я пожил бы здесь с годик, то думаю, меня было бы не отличить…

– А мне нравится Ваш акцент, каждый раз, когда Вас слышу, становится не по себе и вот тут стучит, стучит… – и девушка поднесла мою руку к своей взволнованной груди, что я даже забеспокоился.

Мне тогда казалось, что за нами следят наемники ее лысого папочки. Тем более, он сам мог попасться нам на глаза, так как работал в мэрии, и мне не хотелось куковать в багажнике его машины со связанными руками и купленной по дороге лопатой. Мы даже свернули в какое-то укромное место, перебежали другую улицу, и как затравленные зверьки спрятались в каких-то цветущих, благоухающих чудным ароматом кустах. Она прижалась ко мне, и я сразу уловил ее теплые губы.

– Вы знаете, моя мама собиралась к Вам зайти.

– Неужели? Передайте ей, пожалуйста, что у меня пианино раздолбали.

– О, она не по этому поводу.

– А по какому же?

– Вы знаете, мамон дает частные уроки молодым мужчинам нашего города и часто даже бесплатно или даже за символичную цену? – улыбнулась Яна. – Так как считает, что мой будущий жених обязательно должен знать французский. Этот красивый язык любви воспитывает в человеке утонченные чувства, и если хотите, без его знания невозможна та самая полнота телесной любви, которая обычно вспыхивает между мужчиной и женщиной… Мне даже иногда кажется, что мамон сумасшедшая. Вы только поверьте, что даже на моем курсе есть ее ученики, и я даже боюсь, что прежде, чем я встречу своего жениха, он уже будет знать мою маму.

– У Вас прекрасная мама, – ответил я, снова целуя эти девственные неумелые губы.

От мысли, что эти губы не знают греха, меня аж бросило в жар, и я совсем потерял чувство опасности и долго ласкал ее там под джинсами. Сначала она закатила глаза и словно умирала в моих объятиях, так наверняка казалось со стороны, потом она вдруг вспомнила, что ей пора на пару и под благовидным предлогом выскользнула, оставив меня с носом.

– На днях мы с мамой, может быть, к Вам зайдем… – засмеялась она, довольная.

– Заходите, конечно, только без папы. Мы можем поиграть в шахматы…

Потом они действительно пришли. В тот день у меня взорвалась газовая колонка, и я делал вид, что чиню ее вместе с хозяином квартиры, добрым старым армянским евреем и каким-то таким же древним газовщиком. Моя помощь в основном заключалась в передаче инструмента и каких-то железок, и еще я все время безропотно слушал их старческую болтовню о счастливой молодости, которая ушла навсегда. Кстати, хозяин квартиры поведал мне историю о том, как он разбогател. Оказалось, что давным-давно, будучи лейтенантом железнодорожных войск ему удалось вывести каким-то чудом из пылающего Берлина для одного уважаемого генерала ценные музейные коллекции книг и другого раритета, и в качестве оплаты за услугу часть этого добра осталась в городе N, в последствии все это было выгодно заложено в ломбардах и реализовано. Пианино, кстати было как раз из того числа, и старик как раз сокрушался по поводу порчи имущества, но не сильно, и даже сказал, что восстановит все за свой счет, так как ему все равно сейчас делать нечего.

Когда вошли черноволоски, мне даже пришлось их ему представить, и мы все даже поболтали о важности воспитания молодежи в патриотическом духе. Потом старики вежливо удалились, оставив меня наедине с гостями.

– Как Вам повезло с хозяином квартиры, – заметила старшая черноволоска. – Мировой дедуля. Я бы Вас точно за порчу такого бесценного произведения искусства выгнала к чертям собачьим да еще на счетчик поставила.

– Я всегда готов нести справедливое наказание, сударыня… – почтительно наклонил я голову. – Но в жизни есть такие вещи, которые стоят выше любой материальной выгоды и измеряются совсем другими ценностями…

– Какие же, молодой человек. Будет любопытно узнать.

– Мужская солидарность, например. Да, да, Вы поражены, но она существует. Я сказал ему, что в этом скверном деле замешана очень красивая женщина, и он тут же простил меня.

– Я и говорю, мировой дедулечка… – сказала она и прошлась по паркету, не снимая с себя каблучков.

За ней последовала Яна. Они напоминали мне сейчас оторвавшуюся от основной группы кучку туристов в экскурсионном зале какого-нибудь Эрмитажа. У меня в квартире действительно было что посмотреть: и диковинные статуэтки разных народов мира, и книги с переплетами из человеческой кожи, и ржавые доспехи какого-то конкистадора, тут я всегда с гордостью говорил, что они по слухам принадлежали самому Колумбу, и показывал дыру от индейской стрелы, но больше всего гостей увлекли шахматы из слоновой кости, и я предложил им сыграть в партейку на раздевание. К моему удивлению, мама играла превосходно и разыграла турецкий гамбит, что я вынужден был скоро сдаться и оголить торс, а вот ее дочка путалась в ходах фигур, и я даже хотел поставить ей детский мат, но посчитал это чересчур негостеприимным и намеренно стал затягивать партию, пока ее мама что-то срочно стряпала на кухне. Я забыл сказать, что они пришли не с пустыми руками и с явной мыслю накормить меня до отвала всякими деликатесами. На мои возражения, что не стоило так беспокоиться, строгая мамочка сказала, что путь к мужчине лежит через его желудок. И она чертовски была права, я сразу возжелал ее прямо за кухонным столом, и если бы не ее дочка, овладел бы немедля, одновременно уплетая бутерброды с икрой осетрины и запивая все довольно неплохим коньяком.

– Ну, нет, так лошади не ходят… – поправил я неверный ход Яны.

– Откуда Вы знаете, что так не ходят? Я с детства занимаюсь на ипподроме и знаю, что иногда они ходят именно так, – настаивала на своем девушка, и я заподозрил даже, уже не тайная ли она блондинка. Она в свою очередь обиженно выпячивала губки, и я вынужден был согласиться, сорвав с них украдкой поцелуй.

– Хорошо, желание женщины для меня закон…