Задумчивый запах корицы
плывёт, как туман, над водой.
За церковью чудо-девицы
хмельных украшают собой
мужчин. Сей ночной водевиль
окутал фасады и шпиль.
Немецкий проулок. Тут крысы
свой правят весёлый шабаш.
Царапая лапками крыши,
по лестницам узким на баш —
ни лезут. Над миром повис
их торжествующий визг.
Роса на дверях и на окнах,
на стульях, перилах, камнях;
газеты вчерашние взмокли
на самых невинных строках.
То вечность в обличье воды
глядит из привычной среды.
Стокгольм, Санкт-Петербург
«Ледяной поток уносит…»
Ледяной поток уносит
прежних мыслей чехарду,
не догонишь и не спросишь,
отчего и почему.
Жизнь повсюду разбросала,
превратила просто в зна—
комых тех, кого давала
раньше в лучшие друзья.
Даже недругов не стало;
не имею ничего,
чем бы жизнь меня держала,
обижала б
и ласкала, —
НИЧЕГО.
Санкт-Петербург
«Не смеётся теперь и не плачется…»
Не смеётся теперь и не плачется.
Безучастная смотрит душа
из меня, эти бледные качества
называя бесстыдным чудачеством
и шепча о себе: «Хороша
всё же я, несмотря ни на что,
после жизни земной или до».
Так живу, ослеплённый ей начисто,
без оглядки на мир, – на себя
полагаясь. Совсем не грустя,
не смеясь, не тревожась. Иначе то
приведёт к раздвоению в старчестве.
Иногда мир с преступной душой
есть уступка, лукавство с собой.
Санкт-Петербург
«Жду, затаившись, явления строчки…»
Жду, затаившись, явления строчки.
Ходики тикают, время не спит.
Сентябрь, рассыпающий снег многоточьем,
имеет сконфуженный вид.
Муза молчит непритворным молчаньем.
Ходики тикают, длинные дни
жизнь разбавляют прекрасным отчаяньем
на фоне чернильной возни.
Время не спит. Я старею, старею,
но даже в проекте ещё не готов
памятник мой. Уважаемый тов.
муза! Являйтесь скорее!
Заречный
«Чудовищно природы увяданье…»
Чудовищно природы увяданье,
но как приятно стихотворцам воспевать
смердящий труп, ведь это умиранье
способно вдохновенье пробуждать.
Повсюду – смерть, повсюду – её лики.
Мертвы деревья, травы и цветы.
Танатос[40 - Танатос – олицетворение смерти в древнегреческой мифологии.] бродит, в примирении великий,
и тушит свет последней красоты.
И всё это торопятся в движенье
строки рифмованной поэты заключить.
Спасибо, смерть, за чудо-настроенье!
Как стихотворцам осень не любить?