Встреча в метро

– Не похожа?

– Разве я такая красивая?

– Конечно. А как ты поняла, что она… я имею в виду статую… красива? Лицо ведь еще не закончено.

Дора смутилась.

– Не знаю. Я… Я вижу.

Малышка не обделена чувством прекрасного, отметил про себя Ив, но вслух сказал только:

– Пойду помою руки. А что будем есть?

– Спагетти.

– Под каким соусом?

– Песто.

– Ну! Что ж, давай попробуем.

– Дорри, – сказал он, когда со стола было убрано и посуда перемыта. – Дорри, послушай. – Она зарделась, бедное дитя, как всякий раз, когда он называл ее этим именем, так что он снова почувствовал прилив нежности и желания защитить ее. – У меня есть одна идея.

– Какая?

– Я хочу купить тебе платье.

Она удивилась, сразу возразила:

– Платье – вещь непрактичная. Блузки и брюки можно комбинировать, нарядов сразу как бы становится больше. К тому же они дорогие, платья.

– Я вовсе не собираюсь дарить тебе вечерний туалет от всяких Карденов или как их там. Обыкновенное летнее платье.

– Я не хочу, – вспыхнула она.

– Почему?

– Не хочу, чтобы ты делал мне подарки! Будто я… будто я…

Ив засмеялся.

– Какая же ты глупенькая!..

Не глупенькая, а гордая, маленькая ершистая Дора, как причудливо все-таки сочетаются в человеке несовместимые на первый взгляд качества, доверчивость и стремление к самоизоляции, покорность и склонность к бунту, тяга к зависимости и судорожное цепляние за независимость или, по крайней мере, ее внешние атрибуты … Собственно, это была уже не первая ее попытка отстраниться, сохранить самостоятельность, она настояла на том, чтобы утром в семь встать и отправиться в свой приют, дабы не опоздать на работу, когда он заметил, что она может бросить столовую к черту, она воззрилась на него с таким изумлением, словно ей предложили перебраться куда-нибудь в Австралию, нет, ни за что!.. конечно, она боялась, сегодня она здесь, а завтра ее отошлют туда, откуда пришла, и что тогда?.. собственно, уйти из приюта он ей не предлагал, рано, он не был настолько в себе уверен, потому промолчал и насчет столовой, и она пошла, то есть поехала на метро, так свое несчастное жалованье на метро и проездит, но что с этим делать, не предлагать же заплатить за проездной, обидится…

– Послушай, Дорри, – сказал он, – ты ведь не берешь с меня денег за то, что позируешь.

– За то, что позирую?

– Именно. Ведь натурщицы работают не бесплатно.

Она снова вспыхнула.

– Я никогда!.. я просто… для тебя… – она чуть не плакала.

– Понимаю. И я просто. Мне хочется увидеть тебя в платье до колен и в туфельках на каблуках, так, чтобы твои ножки предстали передо мной во всей красе. Вот и все. Но если это тебя оскорбляет, я настаивать не буду.

Она шумно вздохнула.

– Ладно. Но только если очень недорого. Хорошо?

– Хорошо.

Платье они купили в «Галери», и Ив предложил занести его в приют, благо, близко, хотя и видел, что Доре не терпелось его надеть, но идти в нем туда, куда он собирался, представлялось ему неразумным, собственно, он предпочел бы вовсе не брать Дору с собой, но когда она попросилась, отказать не хватило духу, в любом случае, не в этом платье, оно выглядело слишком нарядно, хотя в самом деле было недорогим, Дора с суровым видом исследовала ценники каждой вещи, на которую он указывал, пока не согласилась на эту, недорогим, но очень ей шло.

Подняться наверх она его не пригласила, тоже, конечно, из гордости, не торопилась знакомить с соседками, а вдруг будет похоже на смотрины, предложила подождать внизу в холле, она мигом, но он решил просто пройтись взад-вперед по улице и не успел даже дойти до угла, она догнала его, запыхавшаяся, но радостная, он снова заколебался, стоит ли везти ее туда, где ее былые горести несомненно оживут, но портить ей настроение здесь и сейчас не решился.

Они вышли на бульвар Османа, прогулялись до станции RER и спустились вниз.

Поезд, как и все прочие идущие в пригороды, был полон арабов и африканцев, та еще тавтология, можно подумать алжирцы, тунисцы или египтяне не из Африки, он посадил Дору в уголок у окна и сам сел рядом, отгородив ее собой от нежелательного соседства, огляделся и довольно скоро увидел плотоядные усмешки стоявших в проходе парней. Н-да! Он демонстративно сунул руку в правый карман и поиграл тем, что там лежало. Парни, пошептавшись, ретировались.

– Я давно не ездила на RER, – сказала слегка побледневшая Дора, когда они вышли из поезда. – Со школьных лет, да и то мне никогда не позволяли добираться одной, папа всегда приезжал за мной… А у тебя с собой пистолет, да?

Заметила его жест. Он усмехнулся.

– Как всегда. Правда, он игрушечный.

– Ох, Ив!

– Обратно поедем на автобусе. Дольше, но спокойней.

– А тут?

– Это белый пригород, здесь тихо.

Он повел ее боковыми улочками провинциального вида, одно-, двухэтажные домики, построенные большей частью в прошлом веке – особнячки не слишком богатых, но успешных представителей среднего класса, садики за решетками, а порой и глухими стенами, непривычно пустые тротуары и мостовые, в таких местах у всех есть гаражи, никто машин на улице не оставляет, да и людей не видно, они там, где магазины, словом, тишь да гладь.

Через каких-нибудь полкилометра они вышли на окраину, и перед ними раскинулась больница, множество корпусов разной величины, от совсем небольших построек до зданий довольно внушительной высоты, бетон и пластик, дешевые технологии, но оснащение более-менее современное, это он знал, хотя не был тут уже давно.

У скверика, разбитого перед главным корпусом, он остановился.

– В этой больнице умерла моя мать. У нее были почти такие же волосы, как у тебя, только немного короче. От лечения они выпали, не сразу, день за днем, прядь за прядью, и она все плакала и плакала, словно это было ее главной бедой. А потом умерла, спасти ее не смогли, хоть и обещали.

– А что у нее было? – спросила Дора шепотом.

– Рак.

– Но ведь его лечат!