Адъютант императрицы

Рекруты стояли безмолвно; они понимали, что при всякой попытке к сопротивлению они должны были погибнуть; но на их губах выступила пена, глаза налились кровью и страшные проклятия замерли на их устах.

Между тем первый рекрут был уже выбрит; глубокий стон вырвался из его груди, когда его отпустили; с отчаянным плачем, как ребенок, он кинулся наземь, словно хотел скрыть свое посрамленное лицо от солнечного света.

– Неладно вы делаете, ваша милость, – не вытерпел снова Матвей Скребкин, – оскорбляя так храбрых мужей. Такова не может быть воля царицы; ей в войске нужны только мужественные и храбрые солдаты, а не обесчещенные рабы!

– Ах, ты, невежа! – воскликнул генерал Траубенберг, – второй раз ты осмеливаешься вмешиваться не в свое дело! Теперь мое терпение лопнуло; твоя грязная борода должна пасть так же, как и других, а затем пусть цирюльник пощекочет тебя кнутом, пока ты не станешь как шелковый. Живо, взять и обрить его! Это очень хорошо, – усмехнулся он, – что сам сотник будет служить благим примером всем остальным!

Вахмистр нагнулся к генералу и что-то прошептал ему на ухо.

– Верно! – воскликнул Траубенберг, – я совсем забыл про это; хорошо, что наглец сам напомнил мне. – Эй, ты, забывал свои обязанности сотник! – вполне грозно продолжал он, – я знаю, что в твоей станице скрывается дезертир; у тебя в доме он нашел приют; ты ведь знаешь законы, тебе должно быть известно, что такое преступление достойно смерти.

– Мне ничего не известно об этом, – возразил Матвей Скребкин, – невозможно, чтобы могло случиться что-нибудь подобное; никто не появлялся в станице, никто не скрывается в моем доме!

– Ты лжешь, несчастный! – закричал генерал Траубенберг. – Конечно, надо было этого ждать от тебя. Хорошо же, у меня нет времени разыскивать беглеца в твоей поганой лачуге; зато у тебя будет время все припомнить в гурьевской тюрьме, а кнут освежит твою память.

Вахмистр снова сказал на ухо генералу несколько слов. Траубенберг кивнул головой и, насмешливо смотря на мрачного сотника, сказал:

– У тебя есть дочь; может быть, она знает лучше, что происходит в твоем доме. Пошли-ка патруль в дом этого мятежника, – приказал генерал вахмистру, – и вели привести сюда девку; отправь ее потом в Гурьев и пусть она там посидит в тюрьме, пока не сознается, где скрывается дезертир, о котором она, наверное, знает больше, чем этот старый хрыч!

– О, ваша милость! – воскликнул Скребкин, – не делайте этого; побойтесь Бога, защищающего невинных; не грязните имени императрицы таким постыдным делом!..

– Свяжите негодяя, посадите его на стул и обрейте его! – закричал Траубенберг. – А ты, – обратился он к вахмистру, – сейчас же пошли в станицу патруль за девкой!

Пока вахмистр выбирал людей, стоявшие за солдатами пожилые казаки подняли дикие, угрожающие крики. Мера их терпения была исчерпана; они бросились к линии гренадеров и пытались прорвать ее.

– Гайда, канониры! – закричал Траубенберг, – к орудиям! А вы, подлые разбойники, смотрите на свои дома, как картечь снесет их с лица земли!

Действительно все взоры обратились на станицу. По дороге оттуда спешно шли два монаха, а в средине между ними шагал человек в казацкой одежде; вокруг талии у него был повязан ярко-красный пояс.

Помощники цирюльника бросились на Матвея Скребкина, изо всех сил отбивавшегося от них.

Карре раскрылось, чтобы выпустить патруль; в то же мгновение Емельян Пугачев, расталкивая солдат, кинулся в сопровождении монахов внутрь четырехугольника.

– Стой! – закричал он громким голосом, далеко разнесшимся вокруг. – Стой, проклятый еретик! Довольно насилия! Пришел Господь судить и наказать вас; Он пробудил истинного царя, чтобы поразить обманщицу, завладевшую русским престолом. Мера твоя исполнилась; ты будешь первой жертвой справедливого возмездия!

Мертвая тишина царила кругом; каждый точно прирос к своему месту; сам генерал Траубенберг не нашел сразу слов ответить на эти угрозы.

Но лишь одно мгновение длилось молчание; в следующую минуту могучим прыжком Пугачев бросился на генерала, в его руке сверкнул длинный кинжал, выхваченный им из-за пояса, и он с силой вонзил его в грудь генерала.

Кровь горячей струей брызнула из раны; мучительный стон вырвался из груди Траубенберга и он упал навзничь. Его руки судорожно цеплялись за траву, глаза закрылись и лишь хриплые звуки вырывались из груди.

Пугачев наступил ногою на его грудь.

– Вот так будет со всеми еретиками, со всеми приспешниками обманщицы и со всеми врагами святой Руси! – громко воскликнул он.

В воздухе разнесся страшный вопль, в котором смешались ужас, дикие угрозы и торжествующая радость.

Солдаты застыли в ужасе; казаки прорвали их линию и столпились вокруг Пугачева.

Отец Юлиан с высоко поднятым крестом подошел к Матвею Скребкину, сзади которого в оцепенении от всего происшедшего стояли подручные цирюльника.

Офицеры также сгруппировались в одну кучку и обнажили шпаги.

– Взять убийцу! – воскликнул адъютант. – Бей мятежников! стреляйте в них, стреляйте!

Солдаты взяли ружья на прицел, со всех сторон на казаков направились дула; но никто не решался спустить курок, так как при общем залпе солдаты могли попасть в своих же, стоявших на противоположной стороне.

Адъютант вышел вперед и скомандовал раскрыть каре и построить солдат в одну линию; но его команда была заглушена Пугачевым, который, высоко подняв руку, обратился к солдатам со следующей речью:

– Гренадеры, канониры! ведь вы же – сыновья святой церкви, вы – дети святой великой Руси!.. Будьте стойки, не марайте себя незамолимым грехом измены истинному царю, помазаннику Божию!.. Владычество окаянной еретички, называющей себя Екатериной Алексеевной, кончилось; вы не должны больше служить обманщице; вы избраны Господом вместе со мной стать первыми поборниками освобождения православной веры. Благочестивый отче Юлиан, святой служитель церкви, носящий в руке знамение спасения, скажи этим ослепленным, кто говорит с ними, против чьей груди они направили свое оружие.

Адъютант скомандовал снова, но никто не слушал его, так как отец Юлиан выступил вперед; осенив крестом Пугачева, он произнес:

– Господь совершил чудо; истинного царя Он изъял из темницы… Солдаты, посмотрите на него!.. Разве среди вас нет никого, кто служил с ним? Разве никто не может узнать его?

– Да, это – он, – раздался из рядов солдат чей-то голос – это – он! Борода изменила его, но я узнал его. Я его видел, когда мы шли походом против датчан; это – Петр Федорович, которого мы все считали умершим, которого нам возвратил Господь!

Из строя вышел старый солдат. Он упал пред Пугачевым ниц, положил к его ногам свое ружье и поцеловал край его кафтана.

– Да, да, это – он, мы узнаем его! – раздались еще другие голоса.

Ряды солдат смешались и они столпились вокруг; канониры бросили пушки, и в следующее мгновение все стояли на коленях и раздался мощный крик:

– Да здравствует наш царь-батюшка! Да здравствует Петр Федорович!

Офицеры мрачно смотрели на все происшедшее.

– Взять и заковать их! – велел Пугачев. – Им также простится все, если они будут просить моей милости и вступят в ряды моего войска; если же они будут упорствовать в своем заблуждении, то завтра же их постигнет жестокая кара за их измену. Вас же, дети мои, – продолжал он, простирая к ним руку, – я приветствую, как свободных людей: в моем царстве никогда не будет рабства, прикрепляющего людей к земле и подчиняющего их воле другого господина. С этих пор один лишь царь будет над вами, а над царем – правосудие Вечного Бога. Сегодня радостно начнем первый день нашей воли, а на завтра двинемся в путь и захватим ваших братьев, чтобы в победоносном шествии вырвать престол у еретички!

Все громче раздавались восторженные клики. Все теснились вокруг, стараясь поцеловать руки и платье Пугачева; все с воодушевлением кричали:

– Да здравствует наш царь-батюшка! Да здравствует Петр Федорович!

Матвей Скребкин подошел к Пугачеву, рядом с которым стоял отец Юлиан.

– Не видел ли я тебя здесь года три тому назад, Емельян Иванович Пугачев? – серьезно спросил старый сотник, проницательным взором смотря на него.

– Да, ты видел его Матвей! – ответил за Пугачева отец Юлиан, – ибо он давно уже бежал из заточения; но его враги ядовитым питьем отравили его душу и разум, так, что он забыл все, что было, и сам думал, что он – Емельян Пугачев. Однако его недруги не могли изменить черты его лица; над помазанной главой царя волшебные чары не могли проявить вполне свою силу, а молитвам благочестивых служителей церкви удалось прогнать их колдовство и снова возвратить ему память. Ты действительно видел Емельяна Пугачева, но Емельян Иванович Пугачев был царем Петром Федоровичем; не сомневайся, когда Сам Господь показывает здесь Свое чудо; не сомневайся, когда служитель престола Божия приказывает тебе верить!

Медленно, не отрывая внимательного взора от лица Пугачева, склонил колена и Скребкин; и он поцеловал его руку и также воскликнул:

– Да здравствует наш царь-батюшка! Да здравствует Петр Федорович!

Тем временем офицеры были связаны и к ним был приставлен караул.

– Идем же, идем! – воскликнул Пугачев, – сегодняшний день – день радости; ступайте за мною в станицу! Гренадеры и канониры будут гостями храбрых казаков. А вы отведите пленников в крепость и возвестите там своим братьям, что явился истинный царь, чтобы вести их в бой и добывать волю!

Солдаты повезли связанных офицеров по дороге в Гурьев. Пугачеву подали лошадь; он вскочил на нее и, окруженный ликующими казаками и построившимися по его приказанию солдатами, направился в Сарачовскую.