Знак скрепки. Теория и практика расставаний

– Ту, – молниеносно сказала Татьяна.

– Самолет, что ли?

– Татьяна Ульянова – Ту.

– Их сейчас с производства сняли, – пошутил прокуренный бодрый голос с противоположного конца камеры.

– Ну что? Ту так Ту. Нам по хер.

7

Им обоим казалось, что знакомство в реале, не по телефону, началось со слов: «Привет, Ту». – «Ну, привет, привет, привет…» Она повторяла затухающее «привет», а ему почему-то хотелось улыбнуться и сказать глупость: «Вот ты какая!» Сказал так, как хотелось, с особой интонацией, удивился, засмущался, будто встретился с дочерью, выросшей и похорошевшей за годы разлуки. И повторил «Вот».

– Какая? – переспросила она с провокационной женской стервозностью.

– Такая! – рассмотрел и твердо сказал он, пробегая ее взглядом с головы до пят, как короткую, но довольно трудную спортивную дистанцию.

Дистанция – волосы, светлые, длинные, светящиеся чистотой на ослепляющем солнце. Дистанция – лицо, приятное, худое, скуластое, острый небольшой нос, чуть впалые щеки, легкая асимметрия горящих любопытством глаз. Особая дистанция – большой рот и губы, сухие, средние, не пухлые, чуть увеличенные помадой естественного цвета. Дистанция – грудь, не маленькая, размер имел для него решающее значение, как раз что надо. Разрез, интригующая ложбинка, соски, слегка выступавшие через легкую бирюзовую майку из хорошей ткани – одета была легко, даже, казалось, не по погоде. Дистанция – живот, заметный, слегка выступающий, подчеркивающий, что «за сорок». Дистанции – зад и ноги он проскочил, пристально не рассмотрев, можно сказать, уже запыхался, как бы из последних сил – все уже нравилось, было понятно: что-то в ней есть. И почему-то было совсем не стыдно, что они познакомились на сайте, впервые видятся только сейчас, пристально, прямо смотрят друг на друга. И не стыдно ей – не стыдно ему. В негласном договоре сайта знакомств было записано: «Не стоит притворяться – мужчины и женщины друг другу нужны». Именно так они и смотрели с возбуждающей откровенностью. Ей был нужен мужчина, чтобы снова почувствовать себя женщиной, чтобы вечером вставить диск в музыкальный центр и сказать ему: «Давай потанцуем, любимый, давай, давай не ленись, родной»! Или он предложит: «Давай пойдем…»; куда он захочет ее повести, она не знала, но была согласна на все. Жажда движения, наполненной жизни всегда связывалась у нее с мужчиной – надо, чтобы он был, был рядом. Если не каждый день, то все же… Поэтому она готовилась к реальному знакомству еще с вечера, продумывая, что надеть, чем поразить музыканта, а потом решила, что будет одета просто, в спортивном стиле, но поедет на своей машине, которую долго не водила, и от этого решения добавилось и торжества, и страха. Она репетировала первые слова у зеркала, подкрашивая глаза, но увидела его, и все куда-то улетучилось, опять вся жизнь началась сначала, без плана, вот он – ее новый мужчина. Возможно, это он.

У Саши Васильева были две машины, и обе старые. У него всегда – только старые, не потому что не хватало денег на покупку новой, но… как-то так получалось. Только он решился купить, уже подобрал марку, определился с деньгами, откуда-то, всегда совершенно случайно, подворачивался человек – «приятель приятеля», «вот такой мужик – надежный!», – который в полупьяном разговоре убеждал его приобрести «совершенно новую, лучше новой и, можно сказать, бесплатно для такой ласточки». Эта история повторялась в разных словах, но каждый раз неотвратимо. Наступал момент, он решался на новую машину, знал, где и какую, и все выходило, как прежде, – «приятель приятеля» появлялся на горизонте.

Теперь уже можно написать, что новой машины у Александра Васильева никогда не было. И уже не будет. Но в тот момент он мечтал…

Тогда, на дороге, когда встретились, у него глаз загорелся каким-то ребячьим радостным светом. Если бы не начало августа, день, удушающе слепящее полуденное солнце, то точно, в ночи такой взгляд был бы заметен любому – Татьяна Ульянова приехала на «мерседесе», его новая женщина выходила из такой машины!

У него не находилось слов от восхищения – он с детства любил эту марку, вырезал из иностранных журналов фотографии с этой машиной, до сих пор помнил, как на улице Горького, ныне Тверской, около «Интуриста», в толпе зевак, наверное, целый час, а может быть, и больше, не мог отойти от припаркованного автомобиля. Да и само слово «автомобиль» по-настоящему подходило только к «мерседесу», остальные были – просто авто. Что говорить – «мерс»!

Танина машина – не новая, ей было пятнадцать лет, но выглядела как в пятидесятые годы выпускница на школьном балу – все с иголочки, торжественно. «Мерс» – черный, блеском похожий на лакированные туфли, с круглыми, убедительно вставленными фарами, в отличной сохранности, с кожаными серыми сиденьями, автоматической коробкой передач, со всеми опциями, какие только возможны у самой легендарной в мире машины. «SL250I» – единственное нестареющее богатство, которое досталось Ульяновой от бывшего мужа, он про него просто забыл при разводе, отсуживая особняк на Рублевском шоссе и квартиру в Москве. Когда вспомнил о «мерседесе», записанном на жену, было уже поздно, суды прошли, и он решил, что «Мерседес» SL250I будет для нее дополнительным наказанием, пусть помнит, чего лишилась, поймет, что такое самой заработать копейку на полный мерседесовский бак.

Васильев посмотрел на автомобиль и спросил:

– Давно на нем ездишь?

– Давно, но нечасто, – ответила Татьяна. – Совсем нечасто.

Ей не хотелось рассказывать, что ездить на такой машине слишком дорого, к тому же она боится, что его угонят, и большую часть года, почти всю зиму, «мерседес» стоит у старинной богатой подруги Люси Земляковой под Москвой, в теплом большом гараже, где за автомобилями, их там пять или шесть, ухаживает специальный человек. Так что ее автомобиль, по старой дружбе, получает обслуживание наивысшего класса, потому и сверкает теперь как новый, а может, даже лучше. Только иногда летом Ульянова позволяет себе вспомнить прошлое и прокатиться. Иногда с ветерком. Теперь ее транспортом стали метро и автобус. Единственное, что она сказала тогда:

– Я люблю скорость…

– У тебя отличная машина, ты не писала в анкете, что водишь. Я всегда мечтал о «мерседесе», думаю, как разбогатею – куплю. Но теперь уже – все.

– Попробуй прокатись, если хочешь…

– Нет. Не сейчас, как-нибудь потом. Мой дед говорил: «На чужой бороде бриться не учатся».

– На какой бороде? – не поняла сразу смысла поговорки Татьяна.

– На чужой…

– Поняла, поняла, поняла…

Ульянова имела, как считал ее бывший муж, идиотскую, раздражающую его привычку повторять слова; как бы затухая, каждое следующее слово произносилось чуть тише предыдущего. В пылу ссор он кричал: «Я все знаю, что ты мне одно и то же повторяешь сто раз, как малахольная!» А Васильеву эта ее привычка иногда затухать на одной фразе сразу понравилась, показалось даже эротичной, напоминала исчезающий, затухающий в его инструменте звук. Ему нравилось со времен еще детской музыкальной школы при Дворце пионеров (там он начинал), как многозначительно и нежно гибнет последняя нота в изгибе саксофона.

Васильев посмотрел на свой побитый, не раз перекрашенный, выгоревший, некогда красный фургончик «форд-торино» и вроде извинился:

– Мой дом на колесах. Из Германии пригнали – без пробега по России. Рабоче-крестьянская машинка. Неубиваемая. Я на ней – по концертам, всегда что-то везти приходится, еще друзья подкинут инструменты, колонки, аппаратуру всякую.

– Очень боевая машина!

– Боевая машина джаз-пехоты, – подхватил Васильев. – Генералы на таких не ездят.

– Что будем делать? – оборвала Ульянова. – Вы уже придумали?

– Нет-нет. Стоп. Давай сразу на «ты», тем более мы уже столько по телефону проговорили. Мне вообще как-то непривычно на «вы», никогда в жизни ни в одной конторе не работал: ребята собрались – ребята сыграли. Все. Никаких – «вы»!

– Хорошо. Ты уже решил, куда мы пойдем?

– Нет. Обычно ко мне садятся в машину, и мы куда-то едем…

– …и часто к тебе садятся? – перебила она.

– Садятся, бывает. Ты хотела, чтобы ко мне уже никто не садился?

Ульянова улыбнулась.

Васильев подошел к «мерседесу», не спрашивая, открыл дверцу, как мальчишка, осмотрел салон, отвесил глухие комплименты автомобилю и, захлопывая дверь, спросил:

– Как поедем? На твоей? На моей? Тут есть один ресторанчик, почти на выезде из города. Может, ты машину бросишь здесь?

– Лучше я за тобой, – ответила Татьяна.

– Тут недалеко.

Васильев, размахивая большими руками, стал объяснять, как проехать, на каком светофоре поворачивать.

– Едем, – прервала его Татьяна. – Я ничего не понимаю. Ты только не отрывайся далеко – и все.

Сели по автомобилям. Васильев развернулся, потому что был припаркован на противоположной стороне, и, слегка нажав на гудок, предложил Ульяновой следовать за ним. Он вел машину уверенно, знал этот район хорошо, да и вся Москва была для него легкочитаемым городом. В молодости он привык искать никому не известные улицы – везде, кажется, выступал. Татьяна с трудом успевала перестраиваться из ряда в ряд, не допуская большого отрыва от красного фургона. Как ни старался Васильев избежать пробок, на одном из перекрестков они все же встали. Александр не увидел в боковых зеркалах черного «мерседеса», со страхом потери выскочил из машины и тут же (он стоял сзади через два фургона) увидел машину Ульяновой, подбежал к ней; Татьяна приспустила стекло, и он зачем-то спросил:

– Нормально?

– Нормально.

– Не отстаешь?

– Ничего. Еду.

Неожиданно дали зеленый, пробка истерично двинулась, и Васильев побежал обратно.