С праздником, восьмая Марта!

– Вот, смотри, уже и ответ пришел.

А на маленьком экране надпись светится: "Спасибо, братишка".

Улыбнулся я сестренкиному посланию и продолжаю:

– Потому как спутник этот, несмотря на то, что на перевернутый "Вазотроллейбус" смахивает, любую информацию за полсекунды азбукой глухонемых шифрует и со скоростью света передает, куда следует. Да еще и ваши сообщения перехватывает и анализирует. Так что, первой тебе быть не получится, красавица.

Тут Марта ко мне ближе придвигается, дышать начинает прерывисто и глазки закатывать. Наверное, башковитые продувку вырубили. Поэтому я шлем ее с песка поднимаю и торопливо ей на голову напяливаю.

А командир уже всех в "Спейсобус" зовет.

Сажусь я в кресло между Мартой и Бычарой, который за ночь немного очухался.

– Пристегнись, – говорю ему строго и из рукава скафандра ключ на двадцать пять дюймов показываю.

Бычара послушно пристегивается, бубнит себе под нос:

– Ладно, начальничек, на Земле тебе все припомнится.

Ну, и взлетаем без всяких с марсианской стороны неприятностей. На орбиту выходим, а справа от нас – два спутника. Американский за собой нашего на буксире тянет, упирается.

Марта свой диск в главный бортовой компьютер загружает и передачу ведет.

Я, чтобы ее не отвлекать, отвернулся к экрану обозрения. Гляжу: выдвигается из нашего спутника антенна в виде ладони, к уху приставленной, и внимательно слушает. Но недолго слушает. Через десять секунд обратно втягивается, и высовывается вместо нее короткоствольная 170-миллиметровая гаубица. Как чугунным ядром шарахнет – американский спутник с орбиты, как корова языком. Гравитацию Марса преодолел и, кувыркаясь вокруг оторванного буксира, в бескрайние просторы Вселенной направился. А наш следует дальше своим заданным орбитальным курсом, еще и скорости прибавил.

Американцы-то в это время вокруг Марты прыгали, поздравляли с открытием, так что я не стал их расстраивать.

Вскоре Марс съежился, превратился в красную искорку, и совсем неожиданно в Космосе гроза началась. Потемнело вокруг до черноты, молнии сверкают, ветер звездную пыль гонит, а номер Первый стоит у экрана обозрения, обалдело глазами хлопает и скафандр на себе рвет, утверждая, что не может быть грозы в Космосе.

– Ты, – говорю ему, – номер Первый, на уроках космической метеорологии, наверное, в углу кривлялся, фигушки показывал. Оттого потом и с метеором стукнулся.

Он ответить ничего не успел – затрясло "Спейсобус", завертело. Ключ на двадцать пять дюймов у меня из рукава выскользнул и, описав замысловатую траекторию, угодил мне прямо по темечку. Тут и я дискуссию прекратил, то есть, можно сказать, полностью вырубился…

6

Очнулся я, а кругом светло, никакой грозы и в помине нет. Сгрудились номера с Первого по Шестой у экрана обозрения, и Бычара там же сгрудился, только Марта рядом со мной на полу сидит, голову на коленях держит – в общем, все, как положено.

А из-за спин моих товарищей очертания планеты проглядываются.

– Что, номер Первый, – ехидно спрашиваю, – решил все-таки на орбиту вернуться, от несуществующей грозы спрятаться?

– Это не Марс, профессор Супер, – глухо отвечает номер Первый и, не оборачиваясь от экрана обозрения, в сторону отходит.

– Эй! – кричу я, потому что на экране натурально Земля вертится. – Вы что же это, волки позорные, на весь перелет оставили меня на полу валяться? Не могли пораньше разбудить? Не культурно это и не по-товарищески!

– Осторожно, Супер, – шепчет Марта, – у тебя еще кровь на голове не высохла.

– Уж хотя бы кровь за столько времени могли остановить, – ворчу я обиженно и снова на колени к ней укладываюсь.

– Вы упали с кресла две минуты назад, профессор, – продолжает номер Первый неуклюже оправдываться. – А минуту назад Земля появилась, как будто занавес отдернули. Лучше сами подойдите, посмотрите, что на Африке написано.

– Да что там может быть написано? Так и написано: «Африка», – говорю раздраженно, но встаю и подхожу к экрану обозрения.

А там через всю желтую Африку красивыми печатными буквами выложено:

«С возвращением на Землю в 2238 год, наша долгожданная экспедиция!»

И, главное, по-русски написано.

– Что скажете, профессор? – спрашивает номер Первый дрожащим голосом.

Я же твердо и политически-грамотно отвечаю:

– А что говорить? И так ясно: иностранец писал – наши фразу бы не так построили. И одну цифру перепутали, опять же. Да и не стали бы наши из Африки плакат устраивать, хотя бы по причине временных экономических трудностей. Налицо какая-то подло спланированная провокация.

А командир за голову хватается, не верит.

– Ничего они не перепутали! Вы обратите внимание, профессор Супер: на Антарктиде льдов нет, потому, наверное, Африка и Австралия стали желтыми. Да и остальные континенты словно желтой пылью посыпаны. За эти две минуты двести лет прошло. Я так думаю, провалились мы в Черную Дыру и летели не в Пространстве, а во Времени.

Ну, а я своей версии придерживаюсь:

– Мы с номером Восьмым в Черную Дыру уже проваливались, но успели к "Спейсобусу" вовремя. А что желтым везде посыпано – не иначе, пекинские происки. Вот я и говорю: провокация!

Вдруг прямо в Центральном посту голос раздается и по-русски чешет без акцента малейшего:

– Внимание, космонавты долгожданной экспедиции. Просим вас занять свои места. Начинаем автоматическую посадку "Спейсобуса" в Калифорнийский областной музей-космопорт Американской Союзной Республики.

Тут уж мне к сказанному добавить нечего, и номер Первый хмуро отворачивается.

И снова рассаживаемся, как в день вылета: мы – с одной стороны, американцы – с другой, только нет у нас больше обучающих компьютеров, способных превратить конфронтацию в jбщение. И пока номер Восьмой решительно стирает с лица косметику, номер Пятый усердно в лапшу стрижет технические описания, а номер Первый торопливо готовит корабль к самоликвидации, мы праздно наблюдаем за приземлением "Спейсобуса".

Посадили "Спейсобус" в глубокую воронку, цветными плитами выложенную. Натуральный стадион: мячи летают, объективами утыканные, народу вокруг – не протолкнуться, только не свистят и бутылками по "Спейсобусу" не кидаются. И морды какие-то совсем не оккупантские, а наоборот, подозрительно дружелюбные. Улыбаются, цветы под ноги бросают, норовят руки пожать или просто дотронуться.

Номер Первый ближайшего за локоть хватает.

– Простите, сэр, как вас зовут?

– Смит Сяо Пин Александрович, – отвечает тот с почтительной улыбкой.

– Так вы не американец? – огорчается номер Первый.

– В настоящий момент – американец, конечно, – удивляется Александрович. – Ведь мы же находимся в Американской республике. А, вообще, последнее время на Туамоту живу, в Островной Тихоокеанской республике. Я сюда только сегодня прилетел, потому что торжественные встречи, как и горькие проводы, мое главное увлечение.

Номер Первый плохо врубается – видно, мало занимался с обучающим компьютером. А мне и самому интересно, и помочь командиру хочется, поэтому говорю непонятно чьему Александровичу:

– Ты не виляй, давай, вчерашний туамотовец, а объясни герою долгожданному: почему все по-русски спикают, и, главное, воевала ли Россия с Америкой?

Задумался Александрович, наморщился.