Меня зовут Дикси

Меня зовут Дикси
Григорий Лолиш

Растянувшись в цепь, мы двигались вдоль реки. Устье было каменистым, из воды торчали гладко окатанные валуны. Течение разбивалось о них, плясало, пенилось, образовывало водовороты.Буйная растительность доходила до самой реки, но у берега вилась тропа, проложенная теми, кто подобно нам, предпочитал пересекать границу без отметки в паспорте.Мокрый от пота и водной пыли, я шагал по тропе контрабандистов на затерянной в горной сельве мексикано-гватемальской границе…

Меня зовут Дикси

Григорий Лолиш

© Григорий Лолиш, 2018

ISBN 978-5-4493-5229-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРОЛОГ

Меня зовут Дикси. На самом деле моё имя звучит не так, но вот уже много лет все называют меня Дикси. Я к этому привык. Cтранно подумать, что меня могли бы звать не Дикси, а как-нибудь по-другому, пусть даже моим настоящим именем.

Я родился и вырос в южном городе, столице одной маленькой виноградной республики, как раз там, где заканчивается Европа и начинается Азия.

Как все южные города, мой город был пёстрым, многоликим и шумным. Он живописно раскинулся меж отрогами горного хребта, и, завернув за угол оживлённой улицы, нередко можно было обнаружить нависшую над тобой скалу или небольшой овраг, заросший дерезой.

Город теснили горы, но он не сдавался. Оседлав предгорья и уцепившись за каменистые кручи своими кварталами и микрорайонами, он тянулся всё выше и выше.

Улицы разбегались по холмам, пересекались ручьями, упирались в фруктовые сады. Школьниками мы совершали набеги на эти сады и возвращались домой перемазанные черешневым соком. Дикие абрикосы и тутовые деревья росли на каждой улице, и когда они плодоносили, мы вволю лакомились их сладкими плодами, расположившись на развилках ветвей в трёх, четырёх, а то и пяти метрах над землёй…

Сейчас, когда спустя много лет я сижу перед компьютером в ожидании начала торговой сессии на фондовой бирже, жизнь представляется мне открытой на сегодняшнем дне книгой. Это и есть сегодня. Текст здесь проступает на глазах. Предложение, ещё одно, абзац, второй, третий… Забежать вперёд нельзя, там чистые, ещё не разбитые на главы и абзацы страницы.

Зато назад можно листать сколько угодно. Там моё прошлое ? детство, юность, зрелые годы. Там первая любовь и первый седой волосок, там ссоры, драки, синяки, слёзы, ошибки, поражения и победы…

Я зарабатываю на жизнь игрой на фондовых биржах. Кто-то называет это биржевыми спекуляциями. Мне не нравится слово спекуляции. Я предпочитаю называть это ёмким словом игра.

Сидя перед монитором, ощущаешь время и пространство полнее, чем когда находишься за рулём автомобиля, в супермаркете или за стойкой бара. Вот хотя бы сейчас: через несколько минут откроются биржи США и Канады. А в Европе торговая сессия в самом разгаре. В Азии ? в Токио и Пекине ? биржи закрылись несколько часов назад.

Торговая сессия началась. Таблицы котировок заполнились зелёным и красным цветами. Зелёный цвет означает подъём, а красный ? падение.

СМИ то и дело обновляют ленты новостей. События, факты, комментарии мгновенно впитываются алчущими денег финансистами и трейдерами, которые не отрывают глаз от мониторов с котировками. Под влиянием новостей они скоропалительно открывают и закрывают позиции, то есть покупают или продают. Миллионы фьючерсных контрактов, опционов и акций переходят из рук в руки, и эти сделки ежесекундно изменяют цены в таблицах котировок.

Я смотрю на монитор и впитываю информацию, как губка.

Цены на нефть идут вниз. Натуральный газ дорожает второй день подряд.

Доллар США растёт. Вернее, падает курс других валют по отношению к курсу доллара. На фоне усиления доллара золото несколько подешевело. Механизм воздействия новостей на рынок прост. Кто-то что-то сказал. «Что-то» моментально стало информацией. Её подхватили и разнесли ленты новостей. Теракт в Ираке. Катастрофа истребителя НАТО над Западной Европой. Недружественное поглощение крупного автоконцерна. Как это отразится на рынке?

Странно, что я стал биржевым трейдером. Делячество всегда было мне чуждо. Я никогда не умел «доставать», «пробивать», «толкать» и «выгадывать». Я любил рассвет у лесного озёра с вьющейся над поверхностью воды утренней дымкой. Любил наблюдать за, проносящимися на бреющем полёте над поплавком стрекозами, слушать стрекотанье кузнечиков на густом июльском лугу. Мне нравилось следить за перемазанными пыльцой полосатыми шмелями, копошащимися в цветах. И если хорошенько подумать, то я стал зарабатывать на жизнь игрой именно потому, что работать на себя означает быть свободным.

Но в этом нет никакой моей заслуги. Если бы в далёкой Мексике я не встретился с достойным сеньором Рикардо Мартинесом, всё могло сложиться по-другому.

Нашему с ним знакомству предшествовала цепь удивительных событий, подробный рассказ о которых последует сразу за прологом. А пока я немного расскажу о себе. С чего бы мне начать? Событий было так много…

Я сосредоточенно смотрю на монитор, на таблицы, графики, новости, но где-то в глубине сознания, словно орава мальчишек на заднем дворе, мелькают воспоминания. Я автоматически ворошу их, как страницы книги, и прошлое вспоминается целыми фрагментами, события включаются в памяти одно за другим, словно поочерёдно вспыхивают фонарики на новогодней электрогирлянде.

Детский сад, школа, служба в армии… Картины прошлого ? это волны, которые равномерно, одна за другой, набегают на литораль памяти и откатываются назад, разгладив блестящий песок, на котором иногда остаётся какое-нибудь яркое воспоминание в виде раковины или куска коралла.

***

Летние каникулы мы с родителями проводили в местечке Манглиси, расположенном в горах, в шестидесяти километрах к югу от города. Это царство хвойных рощ, которые чередуются со смешанными лесами. Рощи и перелески здесь наполнены солнечными лучами. Воздух в них сух и упоителен. Он насыщен ароматами хвои и еловой смолы.

Сдача комнат городским курортникам, которые вывозили сюда на лето своих отпрысков, была одной из статей дохода местных жителей.

В этом крохотном городке, окружённом со всех сторон вековечным лесом, со мной произошла одна из тех историй, которые запоминаются на всю жизнь и оказывают сильное влияние на детское восприятие мира.

Тем летом мы, как обычно, снимали комнату в одном из крестьянских домов. По утрам меня будили крики петухов, я вскакивал и, наскоро сполоснувшись из висевшего на веранде рукомойника с подвижным носиком, ещё до завтрака мчался наружу, торопясь с головой окунуться в прекрасный мир дачной жизни. Всё здесь разительно отличалось от размеренного городского существования.

Новый мир обрушивался и подавлял своим размахом, едва только я переступал порог. В воздухе веяло хвоей, к этому примешивались запахи навоза и сырого сена. По двору бродили куры и утки, в загоне похрюкивало семейство свиней, мычали коровы, лаяли собаки.

Селяне просыпаются с первыми лучами солнца, и кто-то уже стучал молотком, кто-то переговаривался с соседом через забор. Над всем этим великолепием деревенского утра простиралась бескрайняя лазурь, о которую ветерок размазывал редкие облака.

Сосновый бор начинался в нескольких десятках метров от ворот. А перед самыми воротами в загончике из металлической сетки лежал Фридон. Это был огромный свирепый пёс, чистокровный кавказец, размером с телёнка ? из тех самых лохматых пастушьих овчарок, которые в одиночку справляются с парой волков.

Когда кто-то посторонний проходил мимо сетки, Фридон вставал и провожал его долгим сосредоточенным взглядом. Обходилось без истеричного лая и капающей с клыков слюны. Единственное, что выдавало Фридона в такие минуты, ? это раскрытая пасть и налитые кровью глаза.

Мне было тогда лет девять, и я отчаянно боялся Фридона и его раскрытой пасти. Когда приходилось проходить мимо его загона, я съёживался, чтобы казаться поменьше, и, глядя перед собой, торопился поскорее миновать жуткий участок.

В один прекрасный день я не знал, чем заняться с утра. Все соседские мальчишки, с которыми мы обычно в это время дня гоняли мяч, мастерили луки со стрелами или играли в войнушку, куда-то запропастились. Не находя себе никакого занятия, я с самым унылым видом слонялся по двору подальше от Фридона. В какой-то момент мне подумалось, что неплохо бы прошвырнуться до сосновой рощи. Там я мог встретить кого-нибудь из приятелей и великолепно провести время до обеда, играя в индейцев.

Выскочив на улицу, я вдохнул полной грудью воздух свободы и со всех ног понёсся к центральному входу в сосновую рощу.

Добравшись до двух каменных львов, я помчался по посыпанной розовым гравием тропинке. Подошвы моих сандалий вздымали пыль и взрывали аккуратно уложенные крохотные треугольнички и параллелепипеды гравия. Вскоре я добрался до просторной поляны, где стояли будка с газированной водой и маленький деревянный домик с вывеской «Фотоателье №7».

По поляне слонялись несколько курортников. Но никого из знакомых ребят я там не обнаружил.

Разочарованный, я поплёлся обратно. На углу безлюдной улицы околачивались дворняги. Псы были небольшие и меня не особенно обеспокоили, но на всякий случай я перебрался на противоположную сторону улицы.

Когда я поравнялся с собаками, одна из них, та, что покрупнее, резво потрусила через дорогу прямо на меня, а вторая, помельче и полохматее, принялась истошно гавкать в сторону улочки, на углу которой она торчала.

Я опешил. Завидев, что первая псина бежит прямо на меня с самым недружественным видом, я припустился бегом. Пробежав пару метров, я на бегу оглянулся и струхнул по-настоящему. Из улочки, в которую призывно гавкала лохматая, выдвинулась целая стая из четырёх или пяти собак. Все они немедленно приняли участие в событиях. Действующие лица выстроились в быстро бегущую цепь, головным звеном которой был малолетний автор этих строк.

Во главе остальных псов бежала довольно крупная собака, в которой можно было сразу определить восточно-европейскую овчарку с примесью дворняжичьей крови. Отставая от неё на полкорпуса, мчались остальные. Сердце подпрыгнуло и провалилось куда-то вниз. Я увидел, что дистанция между мной и собаками тает, как мороженое, и изо всех сил заработал ногами в отчаянной надежде дотянуть до двора.

Мне оставалось пробежать каких-нибудь пятнадцать метров. Но собаки были сильнее. Я уже слышал за спиной горячее дыхание овчарки и внутренне сжался, ожидая, что она вот-вот вцепится зубами мне в ногу. Как назло, на улице никто не появлялся. Я задыхался и сбавил скорость. Сзади послышался короткий рык. «Всё!» ? подумалось мне. Я остановился и, судорожно глотая воздух, медленно повернулся назад.

Овчарка резко остановилась и застыла в метре от меня. С её нижнего клыка капнула слюна. Всё поплыло, словно в замедленной съёмке. Остальные собаки тоже резко остановились, словно налетели на невидимое препятствие. Лохматая собачонка из арьергарда нерешительно тявкнула, развернулась и побежала обратно. Овчарка в упор смотрела на меня… и тут я понял, что она смотрит не на меня, а куда-то дальше, на что-то за моей спиной.

Я повернулся и чуть не потерял сознание от ужаса. В нескольких метрах за моей спиной стоял Фридон. Он был огромен. Шерсть на его загривке поднялась дыбом. Складки кожи на пасти, дрожа, приподнялись, обнажив клыки. Я оказался между двух огней. Фридон пошёл на меня. Я закрыл глаза, повернулся к Фридону спиной и, сев на корточки, закрыл руками голову. Последнее, что я увидел, был удаляюшийся хвост овчарки, которая уступила добычу более сильному.

Что-то влажное ткнулось мне в шею. «Интересно, проглотит всего целиком, как удав, или съест по частям?» ? подумал я. Что-то влажное ткнулось в шею ещё раз. Я приоткрыл один глаз и повернулся. Фридон сидел, свесив от жары язык, и глядел на меня. Когда я повернулся, он лизнул меня в руку, которой я прикрывал лицо.

Тогда я сделал для себя один очень важный вывод, в истинности которого не раз убеждался впоследствии. Я понял, что мы воспринимаем действительность искажённо. Мы смотрим на обычные вещи, но наше воображение порой делает их более сложными, чем они являются в реальности. На самом деле всё куда как проще.