Лыткаринский маньяк

– Нет. Понятия не имею. А что это?

– Так я и думал.

Начальник ОБНОНа встал, забрал со стола сверток и молча ушел. Но отсутствовал он недолго. Взяв из обезьянника Повлоцкого и Смыслоедова, он вернулся уже через несколько минут. Теперь, у него в руках были ручка, бумаги и папка.

Войдя в комнату, он деловито положил это все на стол, и подошел к студенту. Подтянутый и строгий, как конферансье:

– Я Луценко Федор Романович, начальник ОБНОН.

Что-то неуловимо знакомое почудилось Антону в этой презентации. Старинное имя какого-то древнего персонажа. Но, чье именно, он не вспомнил. Сейчас его больше занимало, что вообще происходит. Только был здесь, не представлялся, а теперь так официально…

– Нечаев Антон Леонидович?

– Да…

– Сейчас, в присутствии понятых, будет произведен ваш личный досмотр. Перед его началом предлагаю добровольно выдать предметы и вещества, запрещенные к гражданскому обороту. У вас есть при себе что-нибудь запрещенное?

– У меня? Меня уже обыскивали… Нет.

– Ясно. Лицом к стене, ноги шире, руки ладонями к себе.

Антон неловко принял требуемую позу.

Не особо-то и виртуозным движением, Федор Романыч засунул что-то ему в карман, после чего тут же вынул и, победным жестом, продемонстрировал понятым.

Ей богу, даже неудобно. Испанский стыд какой-то! Хоть бы на какие курсы походил. К тем же братьям Сафроновым.

Антон обернулся и увидел, что начальник ОБНОа держит двумя пальцами сверток, который показывал ему накануне.

– Это не мое! Вы… Я… я его и в руках-то не дер… – осекся Антон на полуслове. Предыдущий спектакль вмиг обрел смысл: Боже мой!

– Не твое, говоришь? Ничего, экспертиза покажет, чьи на нем пальчики! Понятые, все видели? Только что, в вашем присутствии, у гражданина Нежданова был обнаружен и изъят сверток с веществом белого цвета, предположительно, героином. Нежданов, что-то можете пояснить по данному факту?

Нежданов был не в силах что-либо пояснить. Несмотря на молодость, давление у него подскочило и перед глазами плавали яркие круги.

– Ваше право! Так и запишем: от объяснений отказался. Понятые, подойдите!

Федор Ромыныч быстро заполнил протокол досмотра, положил сверток в пакет, перевязал его канцелярской ниткой и приклеил бирку. Понятые расписались на этой бирке, в протоколе, и они покинули комнату для допросов. Все действо заняло не более пятнадцати минут. Зато последствия вытягивали совсем на другой срок.

– Привет Валежникову, гаденыш! – прорычал Федор Романыч перед тем, как дверь за ним закрылась.

– Я не… – начал Антон уже в пустоту.

– Конвой, в камеру его! – послышалось снаружи.

Он остался один. Затянувшийся балаган становился уже немного забавным. Никто ведь не объяснял, какими последствиями грозят ему эти незатейливые сценки.

Выйдя из комнаты для допросов, Федор Романыч взял объяснения с понятых.

Что сказать? Оба прекрасно видели, какой неловкий фокусник начальник ОБНОНа. Но, объяснения нужные дали. То есть, не дали, – не глядя подписали то, что он написал за них.

Как соучастники подлости, они достойны осуждения. Но достойны, если не видеть их вживую. А если видеть… Два несчастных алкаша в состоянии, когда им надо спать мертвецким сном. А, вместо этого, их все терзают, таскают куда-то.

Яркий свет и громкие голоса для них хуже любой пытки. В правозащитники они совершенно не годились, а перед Федором Романычем смотрелись чисто детьми. Куда им спорить!

Вернувшись в полумрак КПЗ, они почувствовали себя рыбой, отпущенной в реку.

– Чем занимались, соколы? – строго спросил Василий Иванович.

– Понятыми были на обыске. У нашего студента какой-то сверток изъяли.

– Значит, верно я его учуял. Началось!

Кого он учуял и что началось, горе-понятые решили не уточнять. Но, рассказали, чему были свидетелями в комнате для допросов. Василий Иванович молча выслушал их.

Федор Романыч составил рапорт об обнаружении признаков преступления, сколол материал и положил на пульт: Регистрируйте.

– Давай, Макаров, регистрируй. – продублировал его слова дежурный. Бери журнал, штамп в верхнем ящике. Тренируйся!

Пока ОБНОНовский начальник подбивал бумаги, никакого конвоя так и не появилось.

Федор Романыч с чувством схватил ключи и сам повел Антона в камеру, картинно одев на него наручники. В браслетах не было никакого смысла, кроме свербящего желания унизить. Намекнуть, мол, привыкай! Теперь это твои аксессуары надолго.

Провел мимо КПЗ, уже в персональную конуру. Из-за решетки обезьянника вытянулись руки и молча передали Антону бутылку минералки и гамбургер. Студент стал опасным преступником, совершившим особо тяжкое преступление, и в КПЗ ему больше не место.

В камере, Федор Романыч снял наручники и пошел обратно, желая, не хуже тех пьяниц, поскорее оказаться в темном кабинете на диване.

Но, проходя мимо КПЗ, был остановлен самым бесцеремонным образом.

– Эй ты, лысый! А-ну, подойди сюда. Ты что творишь? Ты присягу, вообще, давал? Неужто, там о таком написано!

От такой наглости Федор Романыч опешил и застыл на месте. Потом пришел в себя:

– Чего ты там сказал? Ах, ты, бомж вонючий. Сейчас я тебе расскажу про присягу. Сейчас!

С этими словами он бегом устремился в дежурку, схватил ключи и вернулся к обезьяннику:

– Сейчас-сейчас. Ах ты, сученыш! Думаешь, раз дурак, то все можно? Я на твои справки плевал. Будешь пятый угол у меня искать!

Заедающий замок открылся и Федор Романыч влетел в КПЗ. Василий Иванович встал ему навстречу.

Подскочив к нему вплотную, начальник ОБНОНа стал изрыгать ругательства, дыша перегаром и внутренними нечистотами. Группировался, готовясь дать наглецу в морду.

Василий Иванович брезгливо поморщился, но, в остальном и бровью не повел, глядя Федору Романычу прямо в глаза.

Алкоголики с ужасом забились в угол: сейчас это ходячее стенобитное орудие всю камеру разнесет!

– Что, ударишь? Давай, попробуй. Только сразу убивай. Останусь жив – тебе не жить. Найду, зубами жилы перегрызу. Мне терять нечего. Напоследок еще одну галочку заработаю. – с гробовым спокойствием сказал бывший следователь: Тогда не победил и сейчас обрыбишься!