Лыткаринский маньяк

И положил трубку.

– Говнюк!

– Опять, это его «Разберемся!» За версту ясно, – ни в чем он разбираться не будет.

– Да и будет… стремно как-то. Наши дураки двух слов связать не смогут. Начнут их на допросах крутить-вертеть, они и запутаются. Вон, этот, Фомиченко! Много ему надо, что б поплыть?

– Да, может и к лучшему. А-то, расколют, как детей. И будет оппозиционер еще и потерпевшим ходить. Про полицейский беспредел рассказывать! – согласился Анатолий Ильич: Ну его в баню!

– Что делать будем?

– Давай отпустим. Завтра он сюда вернется с Валежниковым и всем кагалом. Опять на всю область прославимся.

Майоры пристально посмотрели друг на друга. Одна мысль посетила их сейчас на двоих. Звали мысль Федор Романыч.

Не могу сказать, что они бросились к телефону наперегонки. Смутное ощущение, что это перебор и форменная дичь, все-таки было у обоих. Что это даже не из пушки по воробьям, а прямо ядерной ракетой в муравейник!

Думаю, принимай они решение в одиночку, отделался бы Антон подпиской и условным сроком. А может и просто испугом обошелся. Но, коллективное сознание отличается от индивидуального. И показаться перед коллегами жестче, чем ты есть, всегда предпочтительнее славы размазни.

В общем, пара минут на принятие решения у них ушла.

Наверное, когда-нибудь, кто-то или что-то, раздающее всем по заслугам, тоже задумается перед отправкой их в кипящий котел. Даст и им пару минут на позднее раскаяние.

Но, минуты истекли, и Николай Павлович набрал по внутреннему телефону начальника ОБНОа.

Гудков десять прошло, прежде чем Федор Романыч ответил. Не привыкший скромничать на мероприятиях, он сразу взял с места в карьер, приговорив на корпоративе флакон водки и теперь спал богатырским сном у себя в кабинете. Проснулся он, соответственно, тяжело и не в лучшем расположении духа.

– Слушаю!

– Романыч, спускайся в дежурку, началось! От Валежникова человек явился. Всех по матушке обложил, права качает, провоцирует, короче. Наши сладить с ним не могут. Давай, спускайся. Гражданин Нежданов. Твой клиент!

Будто Вию, подняли Анаколии тяжелые веки начальника ОБНОНа, указав, в каком углу притаился горемыка Хома.

– Провоцирует? Это он зря. Как обычно? – уже чуть бодрее осведомился тот.

– Как обычно – мало. Заряжай-ка, Романыч, по тяжелой!

Что такое «по тяжелой» майоры не разъяснили и даже думать об этом не хотели. Словно это нежелание оправдывало их, переводило стрелы на Романыча.

Да, на него. Федора Романовича Луценко.

Нет никакого желания копаться в его личности, а придется. По мне, так это он не должен отражаться в зеркале. Потому что всему живому, включая тени и отражения, надо бежать от Федора Романыча, как черту от ладана.

Он и политика никак не пересекались. Валежников, оппозиция и прочие малопонятные слова были ему до лампочки. Романыч просто любил котиков и не любил остальных. Людей, оленей, дятлов… Всех!

Но, можно просто не любить. А он не любил активно, с использованием служебного положения и нехитрых манипуляций руками. И показатели из своей нелюбви делал отличные.

Будь я у них штатным психологом, посоветовал бы Федору Романычу терапию: представлять граждан милыми, пушистыми котами.

Начальство его не жаловало. В открытую не презирало, но стояло в шаге. Никто не считал его методы нормой.

Каждый раз, получая продукты его жизнедеятельности, они внутренне содрогались. Молились, чтоб их собственные оболтусы не повстречали, где-нибудь, такого же Федора Романыча.

Его жертвы тоже не безмолвствовали. Но, их вопли не могли разрушить заговор молчания.

Ибо палки, палки… Палки, как деньги – не пахнут. А в отчетности смотрятся не хуже, чем добытые законным путем.

Поэтому, неприязнь загнали внутрь, а на поверхности были грамоты, благодарности и поощрения. Блестящий, олимпийский рубль!

Так, посмотришь: к чему пустая интрига? Федор Романыч и есть Лыткаринский маньяк. Индивидуальное воплощение коллективного безумия. По всем показателям проходит.

Завел в практику людоедские приемы. Ломал судьбы и калечил жизни. Действовал, в терминах Уголовного Кодекса, с особой дерзостью и исключительным цинизмом.

Не проходит он по одному, единственному признаку. Но, по тому, без которого звание маньяка не присвоишь: никто не умер от его делишек.

Хуже или совсем плохо, но все остались жить на этом свете. Скрежетали зубами, отбывали срок и возвращались. Были даже те, кто умудрялся оформить дубль.

Писали, орали… Но, выйдя, никто из подшефных ему не мстил и не преследовал. Ни в коем случае не призываю, но как-то странно для истинно невиновных людей.

Так может, и не все на ровном месте?

Наркоманы – граждане ушлые: проглотил чек с героином, скинул пакетик с травой и ву-аля! Попробуй, докажи! Теперь они случайные люди в случайных местах. А обществу все равно, как именно они исчезнут. Фокусы Федора Романыча оно стерпит и простит скорее, чем разбитые стекла машин и похищенные из них барсетки.

Выходит, это подлое и бездушное, но, все-таки, орудие.

Вот, только, в чьих руках…

Да, хорошо рассуждать о нем издалека. Но, когда Федор Романыч поблизости, на философию перестает тянуть. И, чем он ближе, – тянет все меньше и меньше.

Дверь открылась и на пороге появился невысокий, коренастый мужик, одетый по гражданке, с пистолетом в оперативной кобуре. Лысая голова, с коротко стриженными остатками растительности, была похожа на стенобитное орудие. И очевидно, что стену бы он пробил не только лбом, но и лицом, так что б оно не пострадало.

Тяжелый, немигающий взгляд впился в Антона, и у него внутри все сжалось. Что-то, однако, было в этом образе необычное. Виновато поглядывая на визитера, Антон заметил, что на руках у того надеты синие медицинские перчатки.

Первой пришла мысль, что это как-то связано с предстоящим избиением. Но, как перчатки могли поспособствовать экзекуции, было совершенно не понятно: Может, заразу какую боится подцепить?

Федор Романыч остановился в дверях и перемялся с ноги на ногу, подгадывая, чтобы на ходу выбить из-под задержанного стул, сразу указав на его место в предстоящем диалоге. Но, рассмотрев Антона, счел это лишними хлопотами: Очевидно, доминировать здесь будет несложно.

Пройдя к столу, он сел напротив, достал из кармана увесистый целлофановый сверток с чем-то белым, перевязанный сверху черной ниткой, и положил перед задержанным:

– Знаешь, что это такое? – начал без вступления Федор Романыч.

Тон его был таков, что ответить «Да» само просилось на язык. Но, Антон правда не знал и растерянно ответил:

– Нет…

– Ты не спеши, рассмотри получше.

Антон взял сверток, покрутил его в руках и положил обратно.