Лыткаринский маньяк

Сопливый дурак, что ж ты наделал! – тяжко подумалось ему: Вся жизнь была впереди, а ты…

Поразительные рассуждения.

Да, разве, не вы, не вы ли, растоптали его будущее, походя записав в отбросы общества. Не вами ли состряпано, что смерть в петле оказалась привлекательней той жизни, что вы ему уготовили. Не саму ли его жизнь вы отменили, подсунув, вместо нее, пухлое личное дело осужденного.

Все отобрали ни за что! То немногое, наивное, что успел он увидеть за свои двадцать лет: рэп, гаджеты, беззаботную студенческую юность. Мечты о скором счастье. Надежду на взаимность полюбившегося человека.

То большое и прекрасное, чего ждет от жизни каждый: крепкую, дружную семью, карьеру. Осознание себя полезным, уважаемым членом общества. Спокойный конец честного человека, тот, что в собственной кровати, в окружении любящих людей.

Всего лишился парень по вашей воле. Лишь свободу он отказался вам отдать. Не счел возможным, чтоб вы лапали ее своими грязными граблями. Вот так, вот, майор, не счел! Наотрез отказался.

Проходя мимо дежурки, Николай Павлович застал удивительную сцену. Весь наличный состав, кто где мог, пристроился с бумагой и ручкой и строчил рапорта, общим смыслом которых было: не видел, не слышал, в душе не е… не знал.

Лишь Макаров ничего не писал. Застыл перед пультом и рассеянно смотрел на мигающие лампочки.

Совесть, редкий в этих местах гость, жестко вела свой допрос: Спас бы несчастного тот звонок? Как бесплотная идея оказалась ценней живого человека, попавшего в беду? А еще что-то про «Приспал ребеночка…»

Оправдания у Макарова были под рукой: все же, он и помочь пытался, и что просьба позвонить была последней в жизни, не знал. Но, не было желания оправдываться.

Посреди скопища мерзавцев, лихорадочно придумывающих себе отмазки, только он, несмелый, но порядочный человек, не отрицал вину. Хотел лишь знать: простил ли его парень. Хотел знать больше всего на свете. Словно от этого прощения теперь зависела вся его жизнь. И тем невыносимее было, что ответ он никогда не узнает.

Николай Павлович быстро поднялся по лестнице и, запыхавшийся, вбежал в кабинет к шефу:

– Звездец! Не выдержал оппозиционер. Вздернулся в камере!

– Как?!! – вскочил с кресла полковник: Откачать пытались? Скорую вызвали?

– Без толку. Он уже синий весь.

– Синий… – проговорил Сергей Николаевич. Лицо его побагровело, глаза забегали. Потянувшись опять к графину, он снова махнул рукой и заходил по кабинету: Синий, синий…

– Так, я в санчасть! – резко остановился полковник: Кто спросит – на больничном со вчерашнего дня. Всем передай. Понял?

С этими словами он быстро вышел из кабинета, бесцеремонно вытолкнув перед собой майора, так что тот налетел на Николая, все еще ожидавшего секретарской милости. Оба на мгновенье остановились, ошарашенно глядя на визитера. Потом пришли в себя и поспешили в разные концы коридора: Николай Павлович в свой кабинет, а Сергей Николаевич к лестнице, на выход.

– Зайцев, подъем! – громко скомандовал полковник, походя по первому этажу.

Водитель, старший сержант Зайцев, выглянул из комнаты отдыха, зевнул и ошалело уставился на суматоху, царившую вокруг.

– Давай-давай! Хватит дрыхнуть. Уезжаем! – взбодрил его начальник и быстрым шагом направился во двор. Сержант поспешил за шефом, на ходу застегивая рубашку и одевая галстук.

Автоматические ворота медленно отъехали в сторону, и служебный Хундай Гранд, без люстры, но в боевом синем раскрасе, рванул с места.

А вдоль забора, наперерез ему, не менее бодро, набирал скорость черный микроавтобус с довольными работягами. Траектории их явным образом пересекались. Еще секунда, и…

Нет, они не столкнулись физически. Оба резко затормозили, остановившись друг перед другом, под прямым углом. Но, это было ДТП пострашнее. Ментальное, я бы сказал.

Выругавшись, сержант занес руку над рулем, чтоб посигналить наглецам. Но, начальник перехватил ее: Не надо.

Взгляд полковника был устремлен сквозь лобовое стекло минивэна, за которым Петрович с Игорьком, оба в черных робах и вязанных шапочках с отворотом, напряженно смотрели на него с немым вопросом: прибьет или нет?

Вот и конец. Сейчас откроются двери… – пронеслось под фуражкой у Сергея Николаевича и, вдруг, все стало далеко и неважно. Перед глазами побежали яркие картинки: детство, покойники-родители, первый звонок.

Первая влюбленность, жена, выходящая из роддома с перевязанным кульком. Вручение диплома, первое назначение, первое дело…

И еще много первого пробежало, чем не принято гордиться и не хочется вспоминать. Кадры прожитой жизни мелькали, стремительно подходя к сегодняшнему дню, по всей видимости, последнему.

Слева, за грудиной, в такт сердцебиению, быстро нарастала щемящая боль: Раз, два, три… И нет сил ее терпеть. Четыре, пять, шесть… И не стало возможности с ней жить.

– Как больно, старшой! Как больно-то. Все, сынок. Вот и все…

Сергей Николаевич выгнулся вперед, хватая ртом воздух, тело его напряглось и задрожало. Потом глаза закатились, руки опали плетьми, и он обмяк в кресле.

– Что с вами, товарищ полковник? – растерянно спросил старший сержант. Но, с ним уже ничего не было, как не было уже и самого товарища полковника.

Водитель посмотрел на звезды на погоне шефа: Звезда и смерть Хоакина Мурьеты. – почему-то вспомнилось ему.

Постояв немного перед застывшим на месте Грандом, Петрович осторожно тронулся и медленно проехал мимо полицейских ворот. Потом прибавил газу и выдохнул с облегчением:

– Ну вот, все полицию ругают. А они, смотри, какие вежливые. Ведь, явно спешил, а пропустил!

Дома его ждали жена, старая, одноглазая кошка и сын Володька. Нескладный, прыщавый подросток. На уме ничего, кроме рэпа, гаджетов и свободы.

Вскоре после этих событий, Федора Романыча со службы попросили. Напрямую ни с чем не увязывали, но дали понять. Прозрачно, как это умеет делать руководство.

Старая, как мир, история повторилась: козел отпущения принял на себя грехи и был изгнан за ворота.

Успокою зоозащитников: козел при этом не пострадал. Переводом ушел во ФСИН, сохранив звание и получив равноценную должность. Чем он там занимается, точно сказать не могу, но он доволен, хоть и не имеет теперь отношения к наркотикам.

Новое начальство тоже довольно. О Лыткаринском маньяке здесь никогда не слышали. У Федора Романыча идет льготная выслуга и место, наконец, полностью соответствует его мировоззрению.

Макаров, после смены, сдал однофамильца в оружейку, и больше его в отделе никогда не видели. Удостоверение, жетон и заявление об уходе он прислал по почте.

Как теперь он выплачивает ипотеку и содержит жену, доподлинно не известно.

Известно только, что однажды придет день. Солнечный, хороший. И какой-то невзрачный пьяница, чье лицо покажется смутно знакомым, улыбнется ему и скажет:

– Будь счастлив, Макаров, и не переживай!

Он тебя простил.

P.S.

Через год, в отделе произошел любопытный случай.

По традиции, Николай Павлович, новый начальник ОВД, затеял частичный ремонт. В этот раз краски и сухие смеси добрались до левого крыла четвертого этажа, в кабинеты уголовного розыска.

В одном из них находился сейф, весом под двести кило, с залитым между стенками бетоном. За счет этого он был несгораемым, неразрезаемым и неподъемным и стоял на одном месте со времен открытия райотдела.