100 очерков о Петербурге. Северная столица глазами москвича

С момента закладки в мае 1703 года крепости на Заячьем острове дорога от Москвы к берегам Невы приобрела особое значение – военное и политическое. А после Полтавской победы и успехов в Прибалтике и на северном берегу Финского залива она стала главной дорогой России и ее главным почтовым трактом, имевшим огромное значение и для переноса столицы из Москвы в Петербург, и для осуществления политики создания «окна в Европу».

И тогда, в начале 1710-х годов создается главный почтовый центр России – Петербургский, столичный, Почтовый двор, и при нем – особые части растущего города – Ямские слободы, где жили ямщики.

Почтовый двор находился там, где кончалась дорога, начинавшаяся от Москвы, – на самом берегу Невы, у пристани (она некоторое время так и называлась – «Почтовой», это название встречается и в документах 1780-х годов, когда самого Почтового двора в этих местах уже полвека как не было). Отсюда начинался перевоз на гребных судах на правый берег Невы, на Городской (Петербургский) остров, ставший ядром молодого города, к его первым кварталам, крепости и тогдашней главной городской площади – Троицкой.

Особое значение нового Почтового двора для города и государства подчеркивалось его расположением между обоими первыми царскими дворцами, стоявшими на берегу Невы, – Зимним и Летним. От Почтового двора и небольшой гавани при нем шел прямой и чистый канал к Мойке, называвшийся Красным. Теперь эта трасса – самый западный край Марсова поля, а бывшая территория самого Почтового двора, площади и гавани при нем занята выходящим к памятнику Суворову служебным корпусом Мраморного дворца и дворцового внутреннего двора.

Построенный наскоро, без всяких архитектурных затей и начавший действовать в начале 1714 года Почтовый двор был обширным, двухэтажным, почти квадратным в плане, мазанковым зданием с большим внутренним двором и с наружными, обращенными на все стороны деревянными «галереями для удобности, чтоб приезжие стоять могли» – как писал один из иностранцев, посещавших в те годы Петербург.

Здание было, употребляя нынешнее модное определение, «многофункциональным»: почтовое ведомство, гостиница для приезжих и принадлежавший приехавшему из Данцига купцу трактир. Кстати, вопреки мнению многих, старые трактиры, а их очень много было на почтовых станциях по всей Европейской России, были вовсе не харчевнями, низкопробными забегаловками, а вполне приличными общедоступными заведениями, а в названиях их соединяются немецкое «traktiem» – угощать с российским «тракт» – почтовая дорога.

Таким образом, петербургский Почтовый двор был не только «офисом» одной из важнейших государственных служб, отраслей государственного управления, но и своеобразным местом досуга горожан. Ведь именно здесь с того самого 1714 года проводились первые публичные ассамблеи – одна из важнейших «знаковых» подробностей общественного быта новой российской столицы. Для них и был предназначен большой «Ассамблейный зал» в Почтовом дворе – первое в городе (не считая, разумеется, культовых зданий) специальное помещение для публичного общения жителей, представляющих различные сословия, круги и кружки формировавшегося в те годы петербургского общества. Почтовый двор на невском берегу стал не только «информационным центром», где можно было узнать новые сведения, приходившие сюда из разных европейских столиц, не только окунуться в ту манящую сутолоку, которая в те времена непременно сопровождала «почтовую жизнь», прибытие и отправление почты. Здесь утверждались новые правила общественного поведения, новые формы проведения общественного досуга, новые нормы публичности. И в этом было исключительное значение столичного Почтового двора для развития российской светской культуры нового времени…

Почтовый двор на этом месте вблизи царских дворцов и с великолепным видом на Неву, на Троицкую площадь и крепость просуществовал недолго. Деревянное здание быстро ветшало (к тому же оно сильно пострадало от наводнения в ноябре 1725 года), оно оказалось в стороне от новых, возникавших в разных частях невского левобережья слобод и поселений. Значение Почтовой пристани и начинавшегося от нее перевоза на Петербургский остров резко упало, ассамблея постепенно перемещалась из общественного места в частные дома. Да и состоявшийся в начале 1728 года переезд двора и абсолютного большинства петербургского чиновничества и знати в Москву – все это «поставило точку» на 15-летнем «процветании» Почтового двора как важнейшего центра общественной жизни. И в 1729 году старый Почтовый двор был сломан, а почтовое ведомство перенесли в другое место. Но еще долго в разных документах мы встречаем упоминания «Старого Почтового двора» – и это было не только обозначение места, некий топографический код, – это была короткая по времени, но очень важная по сути глава истории петербургской культуры. Культуры специфической, почтовой, и культуры общественного быта.

Давайте серьезнее относиться к почте и к ее огромной и особой роли в нашей сегодняшней жизни. И давайте надеяться, что и сама «Почти России» будет серьезнее относиться к самой себе…

Ассамблеи

Ассамблея – слово французское, которого на русском языке одним словом выразить невозможно, но, обыкновенно сказать, вольное в котором доме собрание или съезд делаетца не для только забавы, но и для дела…

    Из указа Петра I. 26 ноября 1718 года

«В большой комнате, освещенной сальными свечами, которые тускло горели в облаках табачного дыму, вельможи с голубыми лентами через плечо, посланники, иностранные купцы, офицеры гвардии в зеленых мундирах, корабельные мастера в куртках и полосатых панталонах толпою двигались взад и вперед при беспрерывном звуке духовой музыки. Дамы сидели около стен; молодые блистали всею роскошью моды…»

Так Пушкин в повести «Арап Петра Великого» описывает ассамблею в царском дворце. Множество описаний таких собраний оставили и современники – сюжет этот был весьма примечателен в образе жизни петровского Петербурга.

Христиан-Фридрих Вебер: «На этих ассамблеях одна комната предназначена для танцев, другая для всякого рода игр и особенно для шахматной (в которой отличаются самые простые русские люди), в третьей комнате играют и ведут беседы, а в четвертой женщины развлекаются фантами и другими забавными играми…»

Очень подробно об ассамблее, устроенной в Почтовом дворе (на берегу Невы, на месте нынешнего Мраморного дворца) 2 марта 1721 года, рассказывает в своем донесении в Париж французский посланник Кампредон. «Царь с царицей и со всем двором прибыли в пять часов вечера; для царицы, придворных и просто приглашенных дам имелся отдельный покой с изящно накрытым столом, куда не входил ни один мужчина, кроме прислуживавших.

Вдоль стен большого зала были расположены три длинных стола, каждый на 60 персон, установленных холодными мясными блюдами; царь поместился за столом, за которым сидели моряки. Распорядитель праздника, князь Меншиков, сидел в конце стола, за которым вперемешку, без всякого соблюдения чинов расположились сановники в голубых лентах, знатные персоны и иностранные министры, представители духовенства, казацкие депутаты…

Во время ужина царь несколько раз вставал, провозглашал тосты, время от времени выходил в покой царицы и подпевал певцам. Потом вдвоем с царицей протанцевали польский (полонез), и принцессы танцевали…»

«Великую ассамблею», устроенную 12 октября 1719 года в честь 2-летия царевича Петра (сына царевича Алексея), газета «Ведомости» описывала так: «В 4-м часу пополудни в новопостроенных галереях (в летнем саду) была великая ассамблея, и весь день, даже до полуночи, была пушечная стрельба и иллюминация…»

Таким образом, ассамблеями именовались не только домашние собрания, проводившиеся по определенным правилам и церемониалу, но и широкие многолюдные празднества в честь каких-то памятных, значительных дат или событий. Этим подчеркивалось общественное значение ассамблей.

Но кроме ассамблей были в Петербурге и различные вечеринки, банкеты (термины эти встречаются в документах тех лет), маскарады.

«Большой маскарад, – пишет Вебер о январском маскараде 1715 года, – к которому двор готовился три месяца… был назначен на 400 человек, при этом каждые четыре лица должны были иметь свой костюм и особый музыкальный инструмент. Вместе должны были быть представлены 400 различных костюмов и музыкальных мелодий.

Сам царь был одет французским крестьянином и вместе с тремя генералами искусно выколачивал на барабане… Из церкви процессия направилась во дворец, где веселое пирование продолжалось несколько дней и сопровождалось катанием на санях, во время которого также проделывались разные забавные потехи… Подобного маскарада, может быть, никогда не бывало на свете…»

Мы ошибемся, если будем считать введенные Петром в петербургский быт ассамблеи только развлечением. Это была, как говорил наш знаменитый историк В. Ключевский, «и биржа, и клуб, и танцевальный вечер». Ассамблейный церемониал был раз и навсегда установлен и строго соблюдался.

В зимнее время (а это был обычный сезон их проведения) ассамблеи начинались не ранее пяти часов вечера и заканчивались не позднее восьми. Место их проведения заранее объявлялось «письмом или иным знаком, куды всякому вольно пойтить, как мужскому полу, так и женскому». Состав гостей также определялся петровским указом: «знатные персоны», «вышние чины» – придворные вельможи, генералы, иностранные дипломаты, чиновники высоких рангов, «знатные купцы и начальные мастеровые люди» – особенно петровские корабелы. «То ж разумеетца и о женском поле, их жен и детей»…

Хозяева дома, где устраивалась ассамблея, особого участия в ее ходе не принимали; встречая гостей уже в комнатах, они потом «растворялись среди них». «Хозяин не повинен гостей ни встречать, ни провожать, ни потчевать, но только несколько покоев очистить, столы, свечи, питье приготовить». Одежда и прически гостей должны были быть «на европейский манер»…

Идея равенства всех присутствующих должна была определять дух ассамблеи, ее настрой. «Вольно сидеть, ходить, играть – ив том никто другому прешкодить (препятствовать) или унимать, также церемонии делать вставанеем, провожаньем и протчим отнюдь не дерзает под штрафом… но только при приезде и отъезде поклоном почтить должно…»

Непринужденность самочувствия, раскованность в поведении, полная свобода в выборе занятий и развлечений предписывались всем. Упоминание в указе о «штрафе» (знаменитый «Кубок Большого Орла») – не шутка и не пустая угроза. Известно, например, что в 1723 году адмирал Крюйс был оштрафован на 50 рублей (огромная по тем временам сумма) «за небытность на водяной ассамблее» – и такое тоже бывало…

Кто из гостей курил в курительной, кто играл (в шахматы или шашки – картежная игра запрещалась), кто беседовал у столов с напитками (вино, водка, пиво, мед, кофе, чай с вареньем, лимонад, шоколад), кто устремлялся в танцевальную залу – большую, нарядную, с большими окнами и зеркалами на стенах. Танцевальная программа тоже была определена: два менуэта, английский контрданс – своеобразная «пантомима ухаживания», полонез, «грософатер» – массовый танец…

Ассамблея при Петре I. С картины художника Хлебовского

Царь, бывший по рассказам искусным танцором, сам часто открывал танцы, беря на себя роль распорядителя, обучал танцам престарелых сановников, сам «изобрел» новые танцы – «цепной», например, или заключительный танец с поцелуями и поклонами. Но иной раз Пётр не танцевал, а молча, погруженный в свои мысли, тряся головой и дергая плечами, бродил по залам, наводя на гостей уныние, беспокойство и даже страх…

Потом начиналась вторая часть танцевального вечера: танцующие пары, возглавляемые скрипачом или несколькими музыкантами, обходили все основные помещения дома. Потом – музыкальный антракт, деловые разговоры мужчин и девичья болтовня с молодыми кавалерами. Ведь, как говорилось в царском указе, «съезд делаетца не для только забавы, но и для дела. Ибо тут может друг друга видеть и о всякой нужде переговорить, также слышать, что где делаетца, при том же и забавы».

А потом – ужин и разъезд с обязательным объявлением о дате и месте проведения следующей ассамблеи. Впрочем, «тут быть сколько кто хочет и отъехать волен, когда хочет»…

Петровский указ полицеймейстеру столицы Антону Девиеру, «каким образом ассамблеи отправлятиш надлежит», издан был 26 ноября 1718 года Однако в быт Петербурга ассамблеи вошли гораздо раньше. Уже в немецкой брошюре, содержащей описание Петербурга в 1710–1711 годы, встречаются упоминания о «собраниях» у петровского «мундкоха» (личного повара) Яна Фельтена (отца знаменитого архитектора) и о том, что царь уже в эти годы иногда устраивал ассамблеи в питейном доме на берегу Невы, позднее перестроенном в Почтовый двор. На основании разных первоисточников мне удалось составить «календарь ассамблей» (явно неполный) в феврале 1714 года, причем в зимние и осенние месяцы этого года ассамблеи проходили и «в доме царского величества», и у царевича Алексея, и у сестры Петра царевны Наталии Алексеевны в ее новом дворце на Московской стороне (ныне – угол Шпалерной улицы и проспекта Чернышевского), и у Меншикова в его доме-дворце на Васильевском острове, и у генералов Вейде и Долгорукого, и у вице-губернатора Якова Римского-Корсакова.

А после царского указа только в декабре 1718 года состоялось пять ассамблей (у адмирала Апраксина, у вице-адмирала Крюйса, у канцлера Головкина, у вице-канцлера Шафирова, у графа Петра Толстого). Всего по документам можно насчитать около 80 домов, где с 1714 по 1724 год проводились ассамблеи. Таким образом, в петербургском общественном быту это явление случайным или редким считать никак нельзя.

Ассамблеи стали важным фактором формирования общественного и культурного быта молодой российской столицы. Они выполняли множество важных функций. И первой, важнейшей была функция социальная. Петербург – центр страны, в котором складывалась и укреплялась «партия реформаторов», был настоящим «гнездом Петровым». Сплочение, объединение «птенцов» этого гнезда происходило в особых условиях, шло непрерывно, «в трудах державства и войны», в деле и на досуге. В процессе сплочения, в процессе выработки и уточнения идей реформы ассамблеи играли очень важную роль.

Вместе с тем они являлись первым информационным, коммуникационным центром. Здесь сообщались, «обращались» различные новости – политические, деловые, светские: в процессе общения рождались новые подробности, новые сюжеты, возникали новые повороты. И этой стороны значения ассамблей также нельзя преуменьшать.

В ассамблейном церемониале и традициях была реализована потребность общества в развлечениях, в организованном досуге; развлекательная функция ассамблей нередко выдвигалась на первый план, воспринималась некоторыми историками как главнейшая, едва ли не единственная. Это неверно, но роль ассамблей в выработке новой «культуры досуга» несомненно очень значительна.

В молодой российской столице, в новом городе, в новых условиях формировались новая культурная модель, новые культурные стереотипы. Это была модель, в которой доминировала элитарная, дворянская культура, но в тот период между ней и культурой массовой, «простонародной» культурой деревни и городского посада еще не появлялось того глубокого разрыва, который возник позднее. Новая культурная модель определяла новый стиль жизни, общения, поведения, была «школой» этого стиля.

Время реформ, европейская ориентация этих реформ требовали умения жить по-новому – открытости, преодоления традиционной замкнутости и кичливости, требовали «светскости» (ведь и само понятие «свет» в его социальном смысле возникло именно в эту пору российской истории). Во всем непростом ходе этого процесса явственно просматривается заметная роль ассамблей.

Естественно возникает вопрос: были ли у насаждавшихся петровскими указами и личным примером царя ассамблей какие-то «корни» в русской культуре – или это новшество было целиком «подсмотрено» в Европе и потом искусственно «пересажено» на еще не подготовленную для этого российскую почву.

Размышляя над этим, неизбежно вспоминаешь коллективные формы досуга, распространенные на Руси, традиционные для русской культурной традиции. Ассамблейная форма опиралась на эту традицию, продолжала ее, придавая ей иной внешний облик и разрушая «замкнутые» элементы российской культуры, соседствовавшие с ее коллективными формами. Ассамблеи, как, впрочем, и вся культурная реформа Петра, были насаждением, копированием новой, европейской формы, в которую укладывалось традиционное для национальной культуры содержание.

И еще одно очень важное обстоятельство – личная роль Петра как инициатора, хозяина, «распорядителя» и непременного участника петербургских ассамблей. Мы редко задумываемся над тем, что этот странный монарх нарушил все вековые законы и традиции, в соответствии с которыми он считался «наместником Бога», непонятным, малодоступным, таинственным и сакральным. Пётр Великий «спустился с трона» на грешную землю, окунулся в гущу жизни, жизни простой, жизни солдат и матросов, работных людей, «мужиков». Он был первым русским царем, кто знал жизнь «подлого люда»… Недаром он так часто бывал в гостях не только у вельмож на ассамблеях, но и у простых людей – документы сохранили множество свидетельств на этот счет. Ассамблеи – одна из многих форм общения монарха с народом – с разными его слоями: от князей и генералов до простого корабельного подмастерья. Ведь владение профессией, достоинство профессионала были в представлении Петра главным критерием ценности человека. Это проявлялось и в духе петровских ассамблей.

Феофан Прокопович и его школа на Карповке

А еще быти дому сему (с которого премного российской пользы и Его Величеству славы надеемся), то… да прозван будет дом сей Сад Петров…

    Ф. Прокопович. Март 1721 года

В энциклопедиях и справочниках статьи об этом человеке помещаются не по алфавиту его фамилии – Прокопович, а по имени Феофан, хотя имя это дано ему при пострижении в монахи.

Он сделал блестящую церковную карьеру – был членом Синода, архиепископом Псковским, а потом Новгородским (и погребен в новгородском Софийском соборе), но при этом церковная деятельность и богословие не были главным его жизненным поприщем. Гораздо больше и значительнее его заслуги на поприщах государственном и педагогическом.

Он был главным идеологом и пропагандистом фундаментальных идей петровского царствования – государственности и абсолютной монархии, самой крупной фигурой в идеологическом обеспечении петровских реформ. Он оставался им и после смерти Петра, негодуя против тех, кто «терзал славу Петра», и вызывая ненависть к себе светских и церковных ханжей и святош, карьеристов, лицемеров и суеверов. Прожитые Феофаном после Петра одиннадцать с половиной лет (он умер в сентябре 1736 года) не были легкими ни для него, ни для России – и именно эти годы он посвятил своей школе, ставшей его главным, любимым делом и превращенной им в лучшую школу России.

Он обладал острым чувством своего времени, исключительной чуткостью к современности. Его отличительным свойством – что странно для высокого духовного лица – было восприятие мира со светских позиций. А его глубоко гуманистическая педагогическая система явилась не только выдающимся – в европейском масштабе – новаторством для своего времени, но во многом актуальна и для времени нынешнего…