К точке отсчёта

– Я сказала спать. Все спать. Устроили тут балаган.

– Умер? – голос от окна.

– Спать, – прокричала дородная фигура.

Заскрипела каталка, тело перекладывали не совсем трезвые санитары. Потом кто-то собирал постель, скатывал старый матрас. В завершение в проёме показалась все та же медсестра со шприцем в руках:

– Кому тут укол, чтобы успокоился?

Обитатели палаты притихли нашкодившими детьми.

– То-то, удовлетворенно бросила в темноту и выключила пыльный светильник.

– Кто умер? – Антон с трудом разлепил спекшиеся губы.

– Ишь ты, очнулся. Как себя чувствуешь? – тощий мужичок в растянутом спортивном костюме участливо склонился над самым лицом.

Заскрипели соседние кровати.

– Может надо что?

– Пить, хочу пить…

– Это мы мигом, – у губ оказалось горлышко бутылки с минералкой.

Спасительная влага потекла в горло.

– Мужики, может, позовём кого?

– Кого ты позовёшь? Сегодня доктор Петров дежурит, наверняка уже пьяные сны в ординаторской досматривает.

– Он даже к Михалычу умирающему не подошёл.

– Да не спит он, у него роман с Катькой. В туалет ходил, а из ординаторской такие стоны!

– Хорош трепаться, к нам сюда не Катька со своими прелестями, к нам сейчас генеральша пожалует со шприцами.

– Ты как? – Лицо мужичка неожиданно вытянулось, подбородок изогнулся залихватским крючком.

– Нормально, – выдавил Антон.

– Ну и ладненько. Давайте, мужики, по койкам. Хватит на сегодня.

– А ты что, главный что ли?

– Гляди-ка, командует он. Я – человек свободный, что хочу, то и делаю. Бомжару не спросил.

– Почему бомжару? – Обиделся мужичок, – у меня квартира есть.

– Ага, коттедж двухуровневый из коробок на помойке, – хохотнул молодой голос.

– Да мне, пацаны, вообще впадлу с таким мусорщиком одним воздухом дышать.

– Заткнитесь, балалайки, спать мешаете, – грозный окрик от окна.

Антон чувствовал, как деревенеют веки, но стоило хоть на миг закрыть глаза, он погружался в какой-то водоворот. Мутило страшно. Какие-то шарики отскакивали от головы, бросая реплики:

– Забились, перетереть…

– Не, ну вижу телка и сама не против. Пришлось этому челу экспресс-пластику организовать, так, немного, чтобы отлип на вечерок.

Шарики перекатывались, обрастали багровыми лоскутами, обретая тяжесть, сливались в одно красно-черное нечто.

Сероватое утро в подпалинах двигающихся теней, металлический лязг, скрип каталок, нетерпимый запах хлорки.

– Просыпаемся, мальчики. Пьем таблетки, измеряем температурку, – молоденькая медсестра в кокетливо узкой блузке, подчеркивающей пышность форм, развозила градусники и стаканчики с лекарствами.

– Тина, вы сегодня на дежурстве?

– Прекрасно выглядите.

И вслед захлопнувшейся двери:

–Тина, Тинка, аппетитная скотинка.

Палата немного качнулась, будто испытывая Антона, буро-зеленые стены запрыгали к серому потолку. Он закрыл глаза, но подступившая тошнота вытолкнула его из скрипящей кровати.

– Куда? Куда? Тебе разрешили? – гудели вслед голоса.

После умывания стало легче. Довольно бодро прошёлся по холлу, и, обнаружив уютный уголок с мягкой кушеткой под разросшейся пальмой, обрадовался возможному одиночеству. По коридору с деловитым видом пробегали медсестры и санитарки. Все куда-то спешили, на кого-то кричали. Вскоре и Антона обнаружили в его убежище, отправив на законное койко-место.

У кровати со скатанным матрацем невольно задержался, газетка со сканвордами и старенькие очки в дешевой оправе на тумбочке. По-старчески крупные буквы, вписанные в клетки, походили на шифрограммы.

Обход, к которому тщательно готовились испуганные санитарки, с привычным ворчанием выгребая из тумбочек запрещенные пачки сигарет, прошел быстро. Доктор лет тридцати пяти в бандане, прикрывающей длинные волосы, собранные в пушистый хвост, задал несколько вопросов, пару раз ткнул пальцем в живот, спросил про головокружение и тошноту, что-то сказал медсестре и перешел к другому пациенту.

После обхода медсестры зачастили в палату со штативами капельниц, контейнерами со шприцами, какими-то бумагами. Зелено-голубая суета под металлический лязг. Процедурный кабинет, окровавленный тампон, жесткие кушетки, холод в спине от ледяных стен, изможденные лица пациентов, деловитый щебет сотрудниц. Духота коридоров, где так хочется окна и ветку с набухшими почками за ним. Но лишь решетка натяжного потолка, лишь лампы вместо солнца.

– Кислицин, – сексуальная Тина деловито смотрела в листок назначений, – пройдемте. Вам назначено МРТ, это в другом корпусе. Одежда есть?

– Не знаю. Меня привезли, – растерялся Антон.

– Спускайтесь вниз. Я позвоню в приемное отделение, вам выдадут одежду. Ждите меня у выхода.

Оказывается, он так и не переобулся, все те же грязные мокрые войлочные ботинки отца. До нужного корпуса добрались с трудом, отяжелевшей стоптанной обуви была безразлична неловкость мужчины, не успевающего за сексуальной Тиной в кокетливой дубленке. В моменты, когда она останавливалась, поджидая пациента, презрительно поглядывая на старческую обувь, хотелось стать невидимым.

В душном коридоре, уставленном серыми кушетками, очередь. Тина кивнула на место в самом углу холла и исчезла за одной из дверей. Тихие перешептывания, топот ног вспотевшего мальчишки, нарезающего круги по клочку свободного пространства, приглушенные крики из, висящего на стене, телевизора. Очередное ток-шоу выплевывало очередные потоки ненависти. Нетерпимо хотелось на воздух, втягивать в легкие холодную бодрящую жизнь. Пусть даже приправленную горькими нотками городской отравы. Хотелось бесцельно петлять по кривоватым улочкам старого города, наслаждаясь свободой. Антон закрыл глаза, представляя полуразрушенные домики-долгожители, давно отпраздновавшие столетние юбилеи, вросшие по самые окна в бугристый асфальт. С залихватски нахлобученными шапками крыш, со следами краски на умирающем дереве стен. Он тысячу раз проходил мимо подобных домиков, удивляясь их живучести. Возможно секрет постоянства в вечной герани на подоконниках? Или в щербатых фарфоровых статуэтках на пыльной вате между рамами? Было что-то вызывающее в покривившихся резных ставенках, в увенчанных фигурными конусами столбиках ворот. Нарочитое презрение времени, превосходство мудрости. Равнодушные к суете окна, сохраняющие отбитые фигурки и кусочки нарезанной фольги. И было в этом спокойствии что-то настолько притягательное, что хотелось скрипнуть провисшей калиткой, проникнув в мир сладковатых запахов минувших веков.

Антон очнулся от удара чем-то острым по коленям. Раскрасневшийся сорванец бил его по ногам металлической машинкой.