К точке отсчёта

– Нечему там утрясаться, не было ничего, кроме многолетнего безумия. Кроме моего желания к этой сексуальной особе.

Отец смутился, молча смотрел в чашку. А блинчики чудо как хороши!

– Пап, а почему ты сам боишься пустить кого-то в свой мир? Ведь стараются дамы.

– Что обманывать-то – думал об этом. Сердце мамой твоей занято. Столько лет дышали вместе, тебя вот родили. К старости все по-иному, одиночество страшит. Эти сумерки тихие. Телевизор не выключаю, хоть и слушать его не могу, все сопротивляется тому, что показывают, а остаться в тишине еще страшнее. И женщинам этим я тоже нужен для спасения от одиночества, для заботы, осознания значимости. Знаешь, это ведь очень важно, знать, что не зря просыпаешься по утрам, что твое пробуждение – радость для кого-то.

– Так что в этом плохого?

– Ничего. Но женщины приходят. Понимаешь, я не могу оставить остальных. Это ведь иные чувства, хотел сказать, что не мужские, но это мужские, но иные. Когда уходит физическое влечение, – Сергей Петрович замялся, – приходит что-то иное. Я понимаю, что немощен – какая из меня опора. Но я чувствую, что нужен им как присутствие мужского в жизни. Как советчик, как человек, способный сопереживать. Вот только это и могу сейчас.

– Значит, ты не можешь сделать выбор?

– Нет, сынок, не выбор, не в этом дело. На прошлой неделе уговорил Ангелину Ивановну отказаться от «чудодейственного лекарства». Позвонили, убеждали, видимо профессионально убеждали. Она по дороге в банк зашла ко мне. А ведь хотела все свои «гробовые» спустить. Пару месяцев назад наши дамы были одержимы массажем на «чудо-кровати». Открыли у нас за магазином массажный салон, несколько сеансов провели бесплатно. Но, похоже, все сеансы их обрабатывали. Через неделю многие собрались покупать такие кровати в личное пользование. Каждая больше ста тысяч стоит. И не верю я в лекарство от всех болезней. Валентину Петровну убедил перепроверить договора ренты. Сомнительные господа предлагали услуги. Пришлось Петьку подключать, он у нас спец, нашел в этом вашем интернете такое о «благотворителях». Как их оставить?

– Знаешь, отец, а я ведь не задумывался, сколь легкой добычей вы являетесь.

– Главное, что сейчас понял. Всему свое время, сынок. Не хотел говорить, ты еще не окреп…

– Папа, со мной все нормально. Я здоров.

– Травмы головы опасны. Тебя, мне рассказывали, увезли в бессознательном состоянии. Давай так, сейчас пойдешь, отдохнешь, а я займусь обедом. А вечером я обязательно тебе все расскажу, беспокоит меня это дело, а сам справиться не могу.

Уснул, будто провалился в неизвестность. А ведь и спать не хотел. Разбудили тихие голоса на кухне. Антон еще понежился в кровати, вставать не хотелось. Он рассматривал обои, которые настолько прочно закрепились в его сознании родительского дома, что и не замечалось, как стерся рисунок, как потемнел, помрачнел фон. Захотелось яркого цвета, чего-то по-детски свободного, а не этого оттенка дряхлости и не модного минимализма, исторгающего само понятие жилья. Хотелось создать новый мир, мир его и отца, мир по-настоящему близких людей.

– Ой, Антон, это мы разбудили? – женщина неловко подскочила, уронив табурет.

– Что вы? Я выспался. Давайте знакомиться, я, как вы уже знаете, Антон. А вы?

– Дарья Ивановна я. Попробуй сынок, – женщина пододвинула миску с румяными пирожками, – недавно испекла.

– Боюсь я, уважаемая Дарья Ивановна, что от такой вкуснотищи никакие упражнения не спасут.

– Ешь, сынок, тебе ли думать о диетах? Набирайся силушкой. Я ведь к тебе пришла.

– Ко мне? – Еле выговорил Антон с набитым ртом. Какое же чудо эти пирожки!

– Да со мной такая странная история приключилась…

История, и правда, была очень странной.

Год назад Дарья Ивановна схоронила мужа Николая Васильевича. Супруги прожили вместе более пятидесяти лет, работали на одном предприятии, и, казалось, женщина знала о своей половине все. Но через несколько месяцев ей по почте пришло письмо, в котором некий Вениамин Валерьевич Стахов утверждал, что за год перед смертью Николай Васильевич занял у него крупную денежную сумму. Но первое письмо не насторожило, вдова ещё не сжилась с болью, все события казались призрачными, незначительными. Подумала, что какой-то злой розыгрыш. За год до смерти муж уже серьёзно болел и почти не выходил из дома. Женщина выбросила письмо и забыла.

А ещё через полгода пришло второе. Все тот же Стахов напоминал о долге и требовал погасить его. В письме был указан счет, на который надо внести огромную сумму – двести тысяч рублей. Сумма настолько огромна, настолько абсурдна для живших очень скромно одиноких пенсионеров, что Дарья Ивановна и тогда не забеспокоилась. Но второе послание все же сохранила. С тех пор письма стали приходить с завидной регулярностью, по одному – два в месяц. Их тон становился все более угрожающим. Женщина не хотела рассказывать знакомым, не хотела давать и малейшего повода усомниться в безупречной репутации ушедшего супруга. Но недавно пришло уведомление, что дело о взыскании передано в суд, и теперь ей надо быть готовой к судебным разбирательствам.

– Это еще не все, – Дарья Ивановна ненадолго замолчала.

– Рассказывай, не бойся, доверься ему как мне, – подбадривал Сергей Петрович.

– Понимаете, Антон, я часто бываю на кладбище у своего Коленьки. И зимой ездила. У нас хорошее кладбище – дорожки чистят, а могилка его совсем близко к дорожке. А как таять стало, решила съездить, подумала, что в грязь не получится съездить. Приехала, стала прибираться, снег кое-где оттаял и на могилке появился мусор. А когда протирала крест, нашла привязанный к самому основанию пакет. А в нем вот это, – женщина протянула свернутый лист, на котором было напечатано: «Дашуня, отдай долг Вене. Плохо мне, нет покоя. Освободи мою душу».

– Как цинично, – не выдержал Кислицин младший.

– С тех пор снится мне Коленька. Ничего не говорит, даже не подходит. Стоит вдалеке и смотрит на меня с такой болью.

– А послания принесли?

– Да, – женщина протянула стопку писем в самых обычных конвертах. На конвертах указан обратный адрес. Самое странное, что отправитель проживал совсем в другом городе – Подреченске.

– Я тоже обратила на это внимание. С Подреченском связывало только одно – некогда там был филиал нашего завода, и Коля часто ездил туда в командировки. Но сейчас ни филиала, ни самого завода, и следа не осталось. Да и Коля давно на пенсии. И потом он никогда не рассказывал о своём друге Вениамине Валерьевиче. Я уже всякое передумала, а вдруг это не Вениамин Валерьевич, а какая-то женщина, может у Коли роман случился на стороне. Всякое ведь бывает, тем более, деток у нас не было. Или ребенок его внебрачный?

– Есть у меня кое-какие мысли. Вы можете оставить эти письма на время?

– Разумеется. Как вы думаете, Антон, это, действительно, долг или…

– Думаю, что или. Разводят вас, ой… – осекся младший Кислицин, – обманывают. Мошенников развелось, всех мастей.

– Я тоже так думала, но в полицию обращаться не хотела. Сами понимаете, а вдруг, действительно, что-то всплывет. Не хочу бросать тень на память самого близкого человека.

Глава 11

Голова горела, и это мешало. Он удивился, что вообще чувствует голову. И страх совсем иной, не острый, а ноющий, словно давно болящий зуб.

Он падал в котлован – воронку, огромную конусообразную воронку. И падал очень медленно, не падал – сползал. Сначала он цеплялся за края, потом за земляные стены, но поверхность осыпалась, окаменевшие пальцы не могли удерживать извивающееся, непослушное тело. Ему бы прижаться, найти опору, но неведомая сила тянула, засасывала в темное нутро. Он не смотрел вверх, и без того знал, что происходит. На самом краю стояли люди его недавнего прошлого. Васильков со своей черной кружкой в одной руке и айпадом в другой. Он что-то шептал на ухо шефу, уткнувшемуся в планшет. Тренер фитнес-клуба, какая-то приятельница Ани, вышедшая в свет после очередной пластики. Они явно флиртовали, не выпуская из рук привычных гаджетов. А вот и Ани, выбирающая удачный ракурс для селфи. Все они снимали его падение. Снимали равнодушно, флиртуя и шутя. Только шеф как всегда серьезен, он постоянно отправлял кому-то снимки, вполуха слушая Василькова.

Пальцы распухли, он еще подумал, что не сможет работать на клавиатуре. И громко рассмеялся под шуршание осыпающегося грунта. Снимающие сгрудились у самого края, засверкали вспышки. Но вскоре им надоело, кто-то отвернулся в поисках красивого плана, кто-то продолжил ухаживания. Ани сокрушалась по поводу потерянного камушка с мизинца – маникюр был испорчен.

Падение ускорилось. Казалось, что стены начали вращение. Все кружилось, поднимая туман сухой пыли. Прошлое и будущее менялось местами, рождая хаос. Последнее, что увидел – чёрная кружка Василькова, она вдруг стала увеличиваться, и казалось, это не кружка, а огромный рот бывшего коллеги, рот, способный проглотить весь мир.

– Антон, Антон, с тобой все в порядке?

Надо же, отключился. Может зря он поторопился с выпиской?

– Да, отец, задумался, просто задумался.

– Ты обманываешь меня, сынок…

– Пойду, пройдусь – на воздух захотелось. Заодно заскочу в магазин. Не переживай, скоро вернусь.

Вечерами еще подмораживает – сырой воздух колючими иголками, треск шин в застывших лужах. Антон заглядывал в темнеющие, забытые дворы, прятавшие до поры самые светлые воспоминания, жадно всматривался в лица спешащих людей. Как много здесь прохожих, и как разительно отличаются они от прежних соседей. Молодая мама с беспрерывно болтающим карапузом. Удивительный взгляд – мягкий, затягивающий. Группа парней с позвякивающими кульками окружила старенькую «девятку». Мужчина с огромными пакетами из супермаркета.

Её он увидел на перекрестке. Старушка стояла и смотрела на Антона, покачивая головой. Бахрома чёрной шали раскачивалась в такт.

– Анна Петровна, – бросился к пожилой женщине. Но споткнулся, зацепившись об вмерзшую пивную банку, чертыхнулся, а когда поднял глаза – её уже не было. Бред.

– Антоха! Кислицын! – Лучистые глаза, тонкие рыжие усики, дублирующие улыбку, на круглом лице.

– Кирюха! Самойлов! Ты как здесь? Ах, да…