Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918

– С какого фронта? – спрашиваю раненых.

– С Ольтинского направления, – говорит казак.

– Что, много турок было против вас?

– И-и! Страсть сколько!..

– Много наших побили?

– Да, порядочно… – нехотя отвечает казак.

– Ну уж и мы их «наклали!» Страсть сколько!.. – сказал один из раненых.

И вдруг заговорили все сразу, вспоминая битву, и разгром турок, и все подробности их избиения!

– Долго помнить будут, как соваться к нам!

Забыто все – и страх за собственную жизнь, и раны, и кровь, которая еще и сейчас выходит из сильного тела капля за каплей, смачивая марлю и вату.

– А вас кормили здесь в госпитале?

– Кормили, сестрица, там, внизу.

И сразу же ушло воспоминание о страшной битве, а налицо действительность: раны, боль и страдания…

– Идти сам можешь? – спрашиваю я раненого, которого надо взять на перевязку.

– Могу, – с трудом поднимаясь, говорит он…

И опять, раны, раны и раны…

– Доктор, посмотрите!..

– Доктор, скажите, что сделать с этим?..

И так нет ни часов, ни времени… Один сменяет другого: казак – солдата, солдат – казака…

– Доктор, посмотрите…

– Сухая повязка, компресс, смажьте йодом, отметьте на операцию, – слышу над своим ухом уставший и слабый голос доктора…

Как устали все! Хоть бы час перерыва! А раненых на площадке еще больше стало! Идут, идут снизу, здоровой рукой держась за перила, а раненые в ногу прыгают со ступеньки на ступеньку, держа больную ногу на весу и крепко цепляясь за перила одной рукой, а другой за санитара. Сколько раз этим санитарам приходится спуститься и подняться по этой широкой лестнице, помогая каждому раненому.

Иной раненый как будто и мог бы идти сам. Но его нельзя оставлять одного, без посторонней помощи, какая бы пустяшная рана ни была… Пережитое волнение во время боя и его ранение – все это, в конце концов, не могло не подействовать на общее его состояние, и раненый, идущий без посторонней помощи, может упасть и еще больше повредить свою рану… Поэтому всякого раненого нужно довести до места – до койки, до стула.

Я закончила перевязку, вывела на площадку раненого и передала его санитару.

Доктор Михайлов курил, прислонившись к косяку!

– Доктор, одиннадцать часов… Все устали, до последних сил…

– А вы, сестра, устали?

– Да, немного, – говорю я. А самой хочется тут же, вот на полу лечь! Так устала…

Снизу пришел доктор Беляев.

– Послушайте, коллега, так нельзя работать! Мы все свалимся. Нужен отдых. Сестры устали, а санитары едва двигаются… Мы весь персонал потеряем. А завтра ведь опять такая же работа! Может быть, еще большая!.. Раненые говорят, что бой только разгорается. Турки забрались слишком далеко вглубь и, кажется, зарвались. Их здорово наши бьют около Ардагана, все раненые оттуда… Казаки говорят: «Турка набили видимо-невидимо!»

Мы вошли в перевязочную. Доктор Михайлов вымыл руки и стал осматривать рану у лежавшего на столе солдата, которого только что разбинтовала сестра. А доктор Беляев продолжал говорить, стоя у стола:

– А может быть, оставим перевязки? Хватит на сегодня…

Доктор Михайлов выпрямился, посмотрел на говорившего коллегу.

– Как мы можем прекращать помощь раненым, которые и так по два, по три дня не перевязаны! Раны загноились уже! А сколько обмороженных, нуждающихся в немедленной помощи. Нужно удвоить и даже утроить врачей, сестер и санитаров, но работать безостановочно! Ах, черт! Да ведь в городе много бежавших из сарыкамышских госпиталей врачей и сестер! Почему их не использовать?! Где они?! Все равно мы ведь не справимся с этой волной раненых… Да, хорошо бы было получить свежую рабочую силу: они стали бы продолжать нашу работу, а мы пошли бы отдохнули.

– Да там несколько человек пришли и работают уже, – сказал доктор Беляев. – Идемте, посмотрим и опросим раненых, если нет опасных, то на сегодня с нас довольно. Сестра, отправьте этого – и шабаш.

Врачи вышли. Сестра стала собирать инструменты. Санитары унесли последнего раненого.

– А что, сестра, кончили перевязывать? – спросил санитар.

– Кончили, кончили.

Они подняли носилки и вышли. Вышла и я за ними. На площадке все столько же раненых! Только теперь они почти все спали. Кто как сидел, так и заснул. Я посмотрела вниз. Узнать нельзя было нашего госпиталя: всюду на полу лежали и сидели раненые солдаты и казаки.

– Сестра Катя, сходите, спросите доктора Михайлова, что нам делать с этими ранеными, которые на площадке?

Она скоро вернулась:

– Ничего не добилась! Все заняты! Сотни новых раненых привезли! А мест никаких больше нет в нашем госпитале. Будут класть в новом здании напротив.

Мы спустились и пошли в приемную. Трудно идти, чтобы не задеть за раненую ногу или не наступить на руку. А там, в приемной, происходило что-то невероятное! Наружная дверь была открыта, и в нее в клубах белого морозного пара шли раненые по два и по три в ряд, поддерживая друг друга. Из темноты и с мороза, закоченелые, они были счастливы, что добрались до тепла и сразу садились где придется или ложились куда попало, если не было сил сидеть… Но никогда не выпуская ружья из рук или положив его рядом с собой! А санитары несли и несли тяжело раненных. Снимали их с носилок и клали прямо на пол. И снова шли за другими. И, казалось, не будет и конца, и остановки этому движению…

– Несите в соседнее здание, здесь нет больше мест! – сказал старший врач. – Коллега, идите и показывайте дорогу санитарам в то помещение. Здесь останутся только несколько врачей и сестер.

Мы все вышли. Я пошла, как была, в халате. За шубой идти далеко, она в сестринской раздевалке.

Только я вышла, в сенях стоит Гайдамакин… Его лицо выражало полное отчаяние:

– Барыня, вы не обедали сегодня! – Он говорит со мной, как мать с маленькой девочкой, которая не съела свой суп.

– Нет, не обедала; но я и не хочу есть! А если достанешь что-нибудь, принеси сюда. Не сюда, в палату, а там, во дворе, есть кухня; так туда и пройди и скажи мне.

Как только мы вышли во двор, мороз сразу захватил дыхание. Мы с сестрой Катей побежали бегом. Всюду стояли подводы и фургоны, из которых выгружали раненых. В казарме было тепло, как нам показалось с мороза, и очень светло. Под потолком горели огромные электрические фонари. Вдоль всего здания было разостлано сено в четыре ряда, на котором уже лежали раненые. Врачи и сестры сейчас же приступили к работе. Доктор Божевский, проходя мимо меня, сказал:

– Сестра Семина, никакого отдыха! Нет времени даже поесть! Зато у меня много папирос, берите и курите… Это помогает!..