Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918

В два ряда подъезжают к обоим зданиям эти огромные молоканские фургоны. В каждом фургоне лежит по шести-восьми человек. Остаток дня и всю следующую ночь и утро без остановки все везли раненых. В обоих зданиях было полно.

– Сестра! Скорее давайте чаю, хлеба! Но чаю прежде всего, горячего чаю! Раненые замерзли, – говорит доктор.

При разгрузке одних вносили в госпиталь с отмороженными руками и ногами. А других несли прямо в сарай и складывали там, как дрова, друг на друга. Таких в транспорте было больше. Но не было никакой возможности выгружать хоть сколько-нибудь скорее… Вот с десяти часов утра, а теперь уже вечер, мы беспрерывно кормим, поим чаем, молоком – всем, чем только можно согреть раненого. Весь суп давно съеден, а в посуде варится вода для чая. Но и воду не успевают греть как следует. Санитары тащат полные ведра горячей воды и расплескивают ее на дорожку, на которой образовался лед. Один из санитаров упал и сломал себе руку. Еще стало больше одним раненым. Мы разносили хлеб, яйца, сахар в фартуках по рядам, где одни сидят, другие лежат, вытянув обмороженные ноги, как поленья… За нами санитары разносят чай.

Несмотря на то, что нас работает больше пятидесяти человек, мы все же не успеваем справиться с таким подвозом раненых! Нужно бы снимать обувь с отмороженных ног и оттирать их, но нет рук. Кто-то сказал, что неразгруженные подводы тянутся от госпиталя и до ущелья! Значит, нужно еще много работы, чтобы выгрузить всех раненых!.. А сколько же их еще замерзнет прежде, чем они въедут в наш двор?! Сестры и врачи этот обоз с ранеными прозвали «обозом смерти». Его кончили разгружать только на следующий день!.. В фургонах было больше мертвых, чем живых…

Развяжешь ногу, а там синее, мертвое мясо!

– Доктор, посмотрите на эту ногу.

– Обмороженная? Забинтуйте…

А раненый умоляет помочь ему:

– Ох, болит! Нет моей силушки, сестра! Сделайте, ради Христа, что-нибудь!..

А что я сделаю?! Наскоро забинтовала. Больной еще сильнее стонет…

– Сестра! Руки мои обморожены! Ведь не ранены, я ранен в бок, а руки были здоровы! А теперь вон – синие, мертвые! Помогите мне! Лучше бы меня убили!

Принесла вазелина. Смазала им и растерла немного.

– Двигай ими, чтобы кровь пришла свежая, – хотя вижу сама, что все бесполезно. А все же человека хочется утешить и облегчить хоть на время, хотя бы даже ложью…

Всюду кровавые бинты, вата, разрезанная и разорванная одежда – штаны, гимнастерки, рукава от шинелей, распоротый во всю длину сапог…

Третью ночь не сплю! Сегодня только пила лимонад, который приносит мне Гайдамакин…

– Барыня! У вас вся спина и косынка в крови, – говорит он.

Но мне не до этого! Никто не менял халатов; все ходят, как мясники, с кровью на руках, лице, платье… Нагнешься над раненым, а другая сестра тащит окровавленные бинты через мою голову. Их складывали в корзины, но санитары их выносили, только когда выдастся свободная минута…

– Сестра! Идите сюда, держите ногу! Видите, человек истекает кровью!.. – говорит доктор Михайлов.

Раненый лежит на носилках бледный, с заострившимся носом, с побелевшими губами и закрытыми глазами. Ранен в бедро! Толстый слой ваты и марли был пропитан кровью. Я приподняла ногу. Доктор разрезал ножницами вдоль ноги повязку. Кладу ногу, и мы осторожно разворачиваем марлю… Из широкой раны кровь течет тонкой струйкой…

– Жгут! – говорит доктор. Подаю жгут, и доктор крепко обматывает им ногу выше раны. Затем он исследовал рану, положил на нее тампон и после этого снял жгут. Мы смотрим, как скоро промокнет тампон… Но он остается чистым…

– Кажется, остановилась! Прикройте рану. Но подождите накладывать повязку.

– Сестра! Раненому нужно дать подкрепляющее – пульс слабый…

Бегу в кухню.

– Есть кофе? – спрашиваю кашевара.

– Навряд ли…

– А ты иди в кладовую и поищи! Мне нужно!

Ушел…

– Не! Нету, сестра, кофея…

– Ну, молоко давай!

– Молоко есть! Недавно армянин привез.

Ставлю молоко на плиту греть.

– Давай два яйца и, хоть умри, но достань рюмку коньяку!

– Коньяку? Ну! Где там! У нас его и в заводе нет!..

Идем в кладовую. Коньяку не нашли, но вино какое-то нашли…

– Давай масла свежего! – масло и два желтка я растерла… потом прибавила туда горячего молока, налила немного вина и все это вылила в большую солдатскую кружку и понесла ее раненому. Когда я пришла, повязка была уже наложена самим доктором. Но раненый лежал все такой же бледный. Я стала его поить с ложечки горячей смесью. Он охотно ее глотал… Подошел доктор проверить, все ли благополучно, и одобрил все, что было сделано.

– Сестра, вас зовет раненый, идите скорее, – сказал подошедший санитар.

Я оставила раненого и пошла за санитаром.

– Вот, сестра, этот! Что с ним делать? Ругается, требует, чтобы его сейчас же отправили в Тифлис. Никому не дает покоя.

На сене, как и все, лежал раненный в ногу молодой солдат. Не успела я подойти к нему, как он уже заговорил громким, возмущенным тоном:

– Я не хочу здесь на полу валяться! Я доброволец и требую, чтобы меня немедленно отправили в Тифлис.

Он кричал это свое требование таким тоном, что я сразу возмутилась.

– Доброволец вы или не доброволец, а сегодня мы вас отправить не можем. Завтра утром всех будем отправлять, и вы поедете со всеми! Ничего вы требовать не можете! Вот, все они добровольцы своего долга, – я показала рукой на ряды лежавших солдат.

– В чем дело, сестра? – спросил меня какой-то врач.

Но доброволец, не дожидаясь моего ответа, сам заговорил:

– Я доброволец и хочу, чтобы меня немедленно отправили домой!

– Хотя вы и доброволец, но подчинены той же дисциплине, как и всякий солдат, и домой ехать по собственному желанию не можете! – сказал доктор.

Тот чуть не подпрыгнул.

– Это неправда! Я пошел добровольно! Теперь ранен и хочу уехать домой!

– Лежите смирно! А то я вас отправлю в карцер, – пригрозил доктор…

Так от одного к другому и ходишь: то поправишь раненую ногу или руку, то дашь пить, то слушаешь умирающего, который просит написать письмо матери или жене…