Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918

– Сестра, когда умру, напишите матери: умер, мол, от ран…

– Адрес твой как? – записываю.

Другой просит позвать священника:

– Сестра, я хочу исповедаться…

– Сейчас! Санитар! Где священник? Позови его сюда, скорее…

– Он, сестра, исповедует раненого. Кончит, так я его приведу сюда.

– Он не найдет место, где этот вот раненый лежит.

– Я его сам приведу! Не беспокойтесь, сестра.

Приходит священник. Нагибается над раненым, говорит что-то, читает молитвы и причащает. И сразу идет к другому умирающему. А раненый, после исповеди и Причастия, как-то светлеет и затихает…

– Слава Тебе, Господи! Исповедался и причастился! Легче стало! Только бы еще надеть чистую рубаху! Тогда можно и помирать…

Я не помню, чтобы раненый простой человек, чувствуя приближение смерти, говорил, что он хочет жить; что ему тяжело и не хочется умирать…

Но мне приходилось слышать офицеров, которые умирали от ран.

– Не хочу умирать, сестра! Я не хочу умирать! Не хочу! Я жить хочу!

Это очень тяжело слушать, когда знаешь, что раненый умирает… А ночь тянется медленно, бесконечно медленно… Как будто хочет собрать как можно больше жертв до рассвета…

Слава богу! Скоро утро! Всех раненых накормим, приведем, сколько возможно, в порядок и отправим на поезд. Пять часов утра! Но так еще темно на дворе, что и часам не веришь… Я как-то ничего уже не соображаю… Что еще нужно делать?.. Полное равнодушие ко всему охватывает… Сколько рук, ног! Красные, синие, черные!.. Их все отрежут, отпилят и выбросят, как испорченное мясо, от которого идет трупный дух. А я растираю эти холодные ноги… Развязываю, потом тру вазелином пальцы и кисти рук, которые уже почернели, как у трупа, долго лежавшего на солнце… Потом завязываю… Вон их сколько! Конца нет!.. А я не могу больше стоять на ногах… Кружится голова, тошнит… Наконец-то светает!

Замороженные квадраты окон побелели… Врачей стало как будто меньше? Неужели ушли в другое здание работать?.. Но я вижу, как один вышел из боковой двери, тут в помещение… Что там такое? Какая там комната, для чего?.. Сестры ходят как пьяные, пошатываясь и плохо соображая.

– Сестра Семина, долго мы еще будем здесь работать? – спрашивают некоторые.

– Не знаю! Во всяком случае, до тех пор, пока раненых не отправим на поезд…

– А когда отправлять будем?

– К девяти часам утра поезд подадут. Скоро принесут чай. Будем поить слабых и безруких. Потом будем одевать… Ну, потом, может быть, и мы получим возможность пойти домой?.. Я три ночи не спала…

– А вон доктора в дежурке спят…

Я пошла посмотреть, как они устроились там.

Большая комната, бывшая офицерская дежурная. Вдоль стен – деревянные диваны. Посреди – большой стол и несколько стульев. На диванах спали несколько врачей. Другие сидели на стульях и курили.

– Вот вы где нашли приют!

– Да! Это убежище мы открыли только к утру и совершенно случайно. Хотите папиросу, сестра? – предложил доктор. Вошла еще сестра и сама попросила папиросу. Доктор протягивает и ей.

Врачи спали так же, как и раненые: в окровавленных халатах, прислонившись головами друг к другу. Когда я заговорила, большинство из них сразу зашевелились.

Сейчас будем поить раненых чаем и собирать в дорогу.

– Идемте, сестра, пора! Сейчас принесут чай. Надо раздавать хлеб, сахар…

Мы вышли из комнаты. Электричество еще горело, но как-то тускло при дневном свете из больших замороженных окон… Теперь эта бывшая казарма представляет ужасную картину: бесконечные ряды солдат и офицеров, лежавших на сене, казались трупами… В особенности те, которые еще спали тяжелым сном, открыв рот и тяжело дыша. Многие во сне стонали и бредили. Некоторые делали во сне попытки поднять отмороженную руку к голове и тогда еще громче и протяжнее становился их стон…

– Земляк, проснись! Слышь, земляк, проснись! – это будит солдат своего соседа, который сам все время стонал во сне и только что проснулся. У него рана в плече, и на обеих ногах отморожены пальцы.

Мало-помалу стали просыпаться все. Санитары принесли большие чайники, ведра с горячей водой и огромные корзины белого хлеба, нарезанного ломтями. Я набрала в фартук ломтей хлеба и сахара и стала раздавать раненым.

– Вот на, хлеб, сахар. Сейчас принесут чай, – говорю я.

– Мне не надо, сестра, у меня есть.

– Что ты! Разве вечером чай не пил?

– Пил маленько, сестра, но сахар остался, да и хлеб еще есть…

– Сам можешь пить?

– Нет, вчера поила меня сестра…

– На – хлеб, сахар для чая, – опять говорю уже другому раненому.

– Не хочу, сестра, ничего. Пить дайте! Воды, пожалуйста!

У него рот полуоткрытый, запекшиеся губы, лицо серое, глаза загноились… «Дать бы ему хоть немного вина!» – думаю я, а сама иду дальше и снова говорю:

– Вот хлеб, сахар, – протягивая ломоть хлеба и несколько кусков сахара, но вдруг на мои слова, солдат заплакал… По-детски, громко и жалобно!..

– Да чем я возьму, когда обе руки перебиты?!. Ни одной руки не осталось!.. Хлеб не могу ко рту поднести… Лучше бы убили!.. – рыдая, приговаривал раненый солдат.

– Что ты! Замолчи! А то и я тоже зареву!! – и не в силах больше сдерживаться, я тоже громко рыдаю. – Замолчи, замолчи же!.. – говорю я раненому, который продолжал плакать, и присела тут же около него на сено с фартуком, полным хлеба и сахара, который никому не был нужен… Санитары и сестры, которые шли за мной, разливая и подавая чай, сначала стали успокаивать меня, но скоро и сами заплакали тоже…

Прибежал доктор:

– Что случилось? Что с сестрой? – но, увидевши плачущих солдат и сестер, взял меня за руку, поднял и повел в дежурную…

– Не выдержала! Нервы не выдержали… – говорит он, входя в дежурную комнату.

– Милая вы моя, успокойтесь! Мы все можем в любую минуту заплакать и биться головой об стену от этого кошмара… Но прежде всего мы обязаны сохранять полное спокойствие перед этими страдальцами. Это наш долг! Им-то ведь гораздо труднее, чем нам!.. Нате вот, выпейте валерьянки! Вот и легче стало! А теперь, сестра, идите и исполняйте свои обязанности! Сейчас будем отправлять раненых на вокзал.

Доктор вышел из комнаты. Я поправила косынку, фартук, вытерла слезы и пошла опять исполнять обязанности, которые я взяла на себя добровольно перед этими страдальцами, исполнившими свой долг перед Россией, моей Родиной! Никто не обратил на меня никакого внимания, когда я вошла в общее помещение. Все были заняты, как и прежде, и я присоединилась к ним…

Пришел главный врач и сказал:

– Будем отправлять сейчас раненых, но тяжело раненных задержим!