Секундант одиннадцатого

– Вот и прекрасно, слушаю! – каталогизированный, наконец, инкогнито торопливо уселся. При этом, по возвращении с антракта, не то чтобы струил опаску – дескать, не переборщил ли с сюжетом Марининой исповеди? – медлил возвращать бразды правления, прислонившись к стене у входа со скрещенными руками на груди.

– Как раз этого – слушать – делать не надо, я вам не враг. Не могу не признать – ваша это заслуга или бенефициара – пожаловаться на отношение к себе не могу. Разумеется, оставив за скобками всю гниль шпионского ремесла, – извлек свой любимый снаряд – обух – Алекс.

– Вы в порядке, как вас понимать? – ужаснулся Куратор.

– Не только вам, – не повел и ухом Алекс, – но Нарышкину и Бондареву тоже. Более того, настоятельно рекомендую – держаться от разработки, насколько это возможно, подальше…

– Легко сказать… – казалось, вырвалось у Куратора.

– И тем более втягивать в историю случайных исполнителей, – продолжал расставлять акценты Алекс. – Хоть ваш ролик и постановочный или сделан под давлением, нет сомнений в одном: Марина – первая жертва, поплатившаяся за должностное соприкосновение со мной. Это ровно то, что рано или поздно ждет всю связку без исключений. Мотайте на ус…

– Стоп! – Куратор вскочил на ноги. – Красная карточка!

– Какая такая? Из ток-шоу Соловьева-Михеева? – последовав примеру Куратора, Алекс принял горизонтальное положение, только хладнокровно. Столь же спокойно… потопал к «маске», откровенно растерявшейся. Сто десять кило – не до шуток…

– Вот что, господин Куратор, – остановившись вдруг на полпути, заговорил Алекс, – меня самого раздражает, когда со своим уставом лезут в чужой монастырь. Как и понимаю, что я нелегкий пассажир, доставляющий жуткую головную боль. Но кроме как приноровиться друг к другу, иных альтернатив у нас нет. Поскольку в вашем аллюзивном ряду сплошные «ролики», а в моем – крайне токсичная тайна, то давайте отделим зерна от плевел, столь вас интригующих, но, поверьте, функционально ничтожных. Итак. Оба моих контакта – с Бондаревым и с вами – выявили грустную, но, к счастью, работающую на вашу безопасность истину: каков побудительный мотив бенефициара, стоящего за моей разработкой, вы не знаете. Побудитель этот из-за известного зевка подрядчика стал частично известен тому берегу, который, как и вы, живет сегодняшним днем, тупо следуя сиюминутным интересам. Но, начни я вас о том тщании просвещать, подпишу себе и главное – всем посвященным, включая вас, приговор. Ведь у моего признания может быть только один пользователь. То есть до тех пор, пока мой рот на замке, ваше будущее в рамках прогноза. Кому-нибудь другому объяснять это я бы не стал, поскольку мой потенциал, при всей приблизительности посыла, в полной мере одному куратору известен…

Куратор, новообретенный псевдоним полковника Селиванова, будто в подтверждение последней фразы, едва заметно кивнул. После чего, чуть подавшись назад, вновь уселся. Спросил:

– Если я вас правильно понял, вы готовы все выложить, но только самому адресату.

– Все верно, – тотчас согласился Алекс. – Но не потому, что ему одному дано постичь суть. Причастив прочих, я себя подставляю. Банальный шкурный интерес…

– Навскидку звучит убедительно, – чуть подумав, откликнулся Куратор. – Хотя бы потому, что идея – в духе ваших прежних решений, доказавших свою эффективность. Кроме того… понял это только сейчас… слежка за вашими близкими в Израиле, скорее, вас обеляет, нежели наоборот, подтверждая версию о вашем нейтралитете. Вот и беснуются «коллеги», потеряв вас в Берлине…

– Не знаю, запланировано это или нет, но запись этой встречи должна оказаться у бенефициара. Ключ решения проблемы у него, мои же потуги – глас вопиющего в пустыне. Да, знаю, такая встреча осложнена протоколом, обычаем, наконец, но оттягивать ее смысла не вижу, сколько бы моя персона скромной ни была… – призывал кукловода брать быка за рога Алекс. – Не обязательно ей быть формальной, урок пинг-понга для притирки сойдет, а там – как получится…

– А в хоккей – сможете? – поддержал идею Селиванов.

– Нет, на коньках даже не стоял. Да и при чем здесь хоккей? Игра-то командная, – рассмотрел прореху опции бывший спортсмен, с недавних пор рядящийся в тогу эксперта закулисных дел.

– Ладно, господин Куршин, пора закругляться. Нашу встречу полезной назвать не могу, но и почему-то бесполезной тоже… Вы, собственно, тот, каким я вас и представлял – отшельником, странным образом навлекающим на себя беды, которые разгребать другим… – подводил итог рандеву Селиванов. – Вот и сейчас даже не пытались вникнуть: с пустыми руками меня не ждут. Что куда опаснее, чем мифические риски, о чем вы здесь нагородили.

– Почему же? Готов вам бросить мостик – для зачета или чего угодно: Марина к попытке моего ангажемента тем берегом ни так, ни эдак, оставьте ее в покое. Более того, уберите из проекта, – озвучил с каменным лицом Алекс.

– Издеваетесь, Христофор Колумб и мать Тереза в одном футляре? – возмутился Селиванов.

– Отнюдь нет. Это повторный намек на то, что персонал, со мной сопряженный, следует переместить, еще лучше – демобилизовать. Персонал, в самом широком толковании этого слова… – Алекс протянул руку для рукопожатия, которое было принято, хоть и с задержкой, полной лихорадочного осмысления.

Глава 16

Тель-Авив, штаб-квартира внешней разведки «Моссад», спустя сутки

Йоси Коэн, директор «Моссада», то и дело вскидывал голову, будто вопрошая. Между тем в кабинете он один, последний посетитель – Ариэль Бершадский, завотделом США, ушел полчаса назад.

Убыл-то убыл, но взгромоздил проблему, не поддающуюся ни прощупыванию, ни прогонке на стенде испытаний. Типичный кот в мешке, за которого новообретенный партнер – русские предлагают ценнейший, давно вынашиваемый в помыслах эквивалент. Причем просят за услугу самую малость, прямого ущерба интересам Израиля будто не таящую. При этом их копье устремлено в комбинацию Лэнгли, ближайшего союзника службы, от сотрудничества с которым не только не отмахнуться, но и месяца полноценно не просуществовать. Так что пойди «Моссад» СВР навстречу, мероприятие союзника не только обнажится, но и, вполне вероятно, спровоцирует скандал под стать «хакерскому», но русские в нем уже потерпевшая сторона.

Директор раздражен, злясь не столько на тяжкую дилемму, вдруг обозначившуюся, сколько не понимая, почему американцев замкнуло на проекте, у которого вместо цели сплошные допущения. По крайней мере, под таким постным соусом – инфильтрация в Кремль случайного персонажа, израильтянина – и был вовлечен в разработку «Моссад». От которой Израилю поначалу было ни холодно ни жарко, а ныне – то обильное слюновыделение, то сердечная аритмия.

Было бы такое внедрение «на вырост» (дескать, молодое, но со способностями, когда-нибудь да выстрелит), размышлял директор, то полбеды. Это, однако, не про Алекса Куршина, если и представляющего интерес, то эскулапам, изучающим резистентность печени циррозу. Ко всему прочему, Куршин пусть и не лузер, но своей нерациональностью маргинала – магнит для всякого рода неприятностей и передряг. Только в Израиле два ареста и шесть приводов и не далее, как месяц назад – мутнейшее задержание в Берлине. Если из престарелого выпивохи, да еще грошовой пользы гуманитария лепят агента, то, о чем янки думают? Это более чем вычурно даже для легенды-прикрытия, как оказалось, русскими прочитанной на раз-два.

Тут в розмыслах Йоси Коэна обозначилось первое и крайне существенное «но». Коль Куршин, по прибытии в Москву, был сразу разоблачен, то, собственно, откуда весь ажиотаж и несоразмерные его персоналии потуги оппонирующей янки стороны. Испрашивают-то русские не запись вербовки – как вещественное обоснование возможных претензий к Вашингтону – а только ее просмотр, который и при фотографическом запоминании ни к какому делу не пришить. Более того, СВР готова письменно засвидетельствовать гарантии неразглашения, пусть в мире шпионских сношений стоящие не больше бумаги, на которых запечатлены. Кроме того, физический контакт русских выламывается из устоявшейся процедуры – через резидента СВР, офицера по безопасности посольства России в Израиле. При этом извещение о контакте – традиционное, по защищенному каналу из Москвы, но курьер-переговорщик – новое лицо, действующее независимо, в отрыве от резидентуры. Ко всему прочему гонец этот – женщина средних лет с тяжелым немецким акцентом. И последний ни в какие ворота аккорд: поселить гонца на конспиративной квартире и на раздумья по сделке – двадцать четыре часа.

Стало быть, не так проста разработка Куршина, затуманенная Лэнгли и СВР до полной невнятицы. И за ней, не исключено, силы, намного влиятельнее интернационала разведсообществ. Тогда то, чем русские торгуют – дислокацией секретных иранских баз в Сирии в обмен на просмотр сюжета из шпионской текучки – впечатляет лишь на первый взгляд, масштабу феномена не отвечая…

Из чего следует: без визы премьер-министра сделка чревата в лучшем случае нагоняем, сколько бы дивидендов Конторе та не сулила. И выбор невелик: либо русских с миной полного неведения отфутболить, либо как-то премьера до наступления дедлайн поймать. А там как кривая выведет…

Поразмыслив еще немного, Йоси Коэн потянулся к селектору и активировал линию правительственной связи.

Премьер-министру Биньямину Нетаньяху в последнее время было не до частностей, с его гражданским статусом напрямую не перекликающихся. Не оттого, что фокус зрения на поднебесье барахлит, теряя резкость, с ним вдрызг разругалась Фемида, властно требуя в его лице жертвоприношения. Без оглядки на многолетнюю прописку небожителя.

Потому большая часть помыслов премьера циркулировала в плоскости максимально приземленной – с сумой и тюрьмой кровь из носу разминуться. Той гарантией служило единственное – ключ от кабинета министров, передачи которого он жестоковыйно, как истинный еврей, сопротивлялся.

Его же предшественник, попав под антикоррупционный каток, достойно сложил с себя полномочия, дабы не портить Израилю карму полноценной демократии западного типа. И столь же подобающе отбыл отмерянный правосудием срок.

Справедливости ради ослиное неприятие Нетаньяху обвинений в мздоимстве имело под собой основания, поскольку в общепринятом смысле коррупционером он не был. Ни свалившихся с небес нулей на счету, ни имений на подставных лиц, ни прозрачных подразумеваемых партнерств. Всего лишь упаковки шампанского и коробки сигар, пусть достоинством во многие тысячи долларов. По сравнению со своими коллегами – главами Южной Кореи и Бразилии, уличенными в мега-коррупции, Нетаньяху казался милым птенцом, который попал под раздачу зарождающейся формации – атлантического извода большевизма.

Угодив в частокол превратностей правосудия, премьер странным образом зачастил в Москву. Было то совпадением или нет, но аналогия напрашивалась: не тянет ли подспудно жертву западного правового всесилия в вотчину нигилизма права?

Разумеется, все было куда сложнее хотя бы потому, что, пробив окно в Москву, Нетаньяху стал первым израильским лидером, вступившим в плотное взаимодействие с Россией, правопреемницей СССР, некогда злейшего врага Израиля. С чего стриг пусть тактические, но зримые купоны, формально сохраняя имидж регионального жандарма. Но, поскольку люки тех сношений были для общественности наглухо задраены, то никто не представлял, что в действительности в этом приватном боксе происходит. Нет-нет да напрашивалось: не прорабатывается в той герметике причаливание Нетаньяху в российский правовой офшор, когда ресурс отсрочек и крючкотворства в его противлении приговору иссякнет?

Глубокое знание пристрастий Нетаньяху подсказывало Йоси Коэну, что одно упоминание российской тематики с пометкой «Сегодня!», переданное через секретариат, пусть не залог, так предпосылка экстренного приема главой правительства, и резолюция на выходе, скорее всего, ОК. Другое дело, насколько занят премьер, не мастерит ли заплату на одну из прорех своего уголовного дела? Тогда ничего не попишешь – конфликт приоритетов.

Как бы то ни было, Йоси Коэн не ошибся: аудиенция согласована, хоть и время из ряда вон – 23.00. Место встречи: резиденция премьера.

Время хоть и не лунатиков, но первых сновидений. Между тем премьер достаточно собран, хоть и перечитывает справку «Моссада», притом что, судя по мимике, суть темы изначально ухватил.

– Слушай, Йоси, – вдруг обращается к гостю премьер, остановившись при новом прочтении на середине. – Такое впечатление, ты у нас только на полставки: не нашел времени о необычном, если не исключительном событии, да еще двухмесячной давности, главе правительства, своему работодателю, сообщить. Или не нашел нужным, отрабатывая по второму месту занятости – в Лэнгли? Почему-то кажется, это не перехлест…

– Так сразу с налету не объяснишь… – смутился директор.

– Зайдем, давай, с другой стороны, – предложил Нетаньяху. – Твоя должность, она какая: управленческая, распорядителя сметы, зав по кадрам? Для экономии времени отвечу за тебя: она политическая. В первую голову ты политик, оценивающий события и процессы, в которые Израиль вовлечен. От твоей и моей прозорливости, политического нюха и аналитики зависят судьбы страны. Скажи теперь, как можно было столь нестандартное дело, от которого за километр тянет интригой большой политики, отдать на откуп исполнителям? Да и был ли ты в курсе, когда Лэнгли стал напрягать низовые звенья Конторы?..

– Был, – буркнул Йоси Коэн.

– Тогда, где были твои мозги и цеховая квалификация, обошедшаяся Конторе уйму денег, чтобы, во-первых, не навязать американцам равноправное партнерство, во-вторых, прохлопать главное: Кремль, которому по предварительной оценке Лэнгли понадобился наш парень, это не бюро переводов и не группа референтов, и не подразделение охраны, а один-единственный человек, с той инстанцией ассоциируемый. Имя ему российский президент. В этой институции никого с правом голоса больше нет, не считая совещательного! То есть, иностранный поданный в качестве техперсонала Кремля, это оксюморон! А прорва кэша, стравленная на разработку Куршина, почему не отозвалась сиреной в твоей голове?!

– Да сами американцы до конца не понимали, о чем речь, сплошные предположения. Или, скорее всего, преднамеренно путали… – принялся отбиваться директор.

– Когда разведчик небезуспешно дурит своего коллегу, да еще в статусе союзника, из них кто-то лишний. Однозначно! – поставил диагноз премьер.

– Подожди, Биби, из разряда непоправимого – что произошло? – структурировал проблему директор. – В чем трагедия? Пока одни плюсы, а если поторговаться, то улов можно удвоить!

– Согласен, в общем, проблемы нет, – откликнулся Нетаньяху после паузы снисходительного созерцания. – Если не считать потерянных месяцев и лишних уступок, которых я мог русским не делать. По крайней мере, в той расфасовке, которую я допустил.

– Хорошо, как быть? – призвал перейти от нотаций к делу главный разведчик страны.

– Что еще, поверх этой выжимки из дела? – ушел от ответа премьер.