1Q84. Тысяча Невестьсот Восемьдесят Четыре. Книга 3. Октябрь–декабрь

Аомамэ закрывает глаза. Тигренок рекламы «Эссо», улыбаясь, призывно машет заправочным пистолетом. «Нашего тигра – в ваш бензобак»…

Вынув твердый металл изо рта, она медленно качает головой.

Умереть не получается. Перед глазами – парк, в парке – детская горка. И пока остается надежда на то, что Тэнго еще вернется сюда, спустить курок не удастся. Возможность их встречи останавливает ее на самом краю. Кажется, будто в душе у нее одна дверь закрылась, а другая открылась. Спокойно, без единого звука. Аомамэ вновь оттягивает затвор, вынимает патрон, ставит пистолет на предохранитель и опять кладет на стол. А потом закрывает глаза – и видит, как нечто большое и светлое миг за мигом исчезает в наползающей темноте. Нечто похожее на сияющую пыльцу. Но что это – она не знает.

Сев на диван, она пробует сосредоточиться на странице томика «По направлению к Свану». Старается представить описанные в книге события и отогнать все прочие мысли. За окном начинается холодный дождик. Если верить прогнозу по радио, так и будет накрапывать до утра. Поздней осенью дождь выстраивает фронт над океаном и никак не проявляет себя в нашей жизни. Примерно как человек, который забыл о времени, утонув в своих мыслях.

Неужели Тэнго никогда не придет? Небо затянуто тучами так плотно, что лун не видать. Но Аомамэ все равно сядет на балконе и, потягивая горячее какао, станет наблюдать за парком дальше. С биноклем на коленях и пистолетом под рукой, одетая так, чтобы выбежать из дому сразу, как только понадобится, – она будет следить за детской площадкой. Ибо никакое больше занятие для нее не имеет смысла.

В три часа дня раздается звонок домофона. Кто-то хочет, чтобы его впустили в подъезд. Аомамэ, понятно, не отзывается. В гости она никого не ждет. Собравшись выпить чаю, она поставила чайник, но теперь на всякий случай выключает газ и ждет, что дальше. Домофон издает три-четыре трели, затем смолкает.

Через пять минут звонят снова. На этот раз – уже в дверь. Видимо, неизвестный кто-то умудрился проникнуть в здание и стоит теперь прямо перед ее квартирой. Скорее всего, прошмыгнул в подъезд за кем-нибудь из жильцов. Или набрал номер другой квартиры да насочинял чего поубедительней, чтобы его впустили. Аомамэ, разумеется, не реагирует. «Кто бы ни звонил – не отвечай, запри дверь на засов и затаись как мышь». Так ей велел Тамару.

Дверной звонок протрезвонил, наверно, раз десять. Для рекламных агентов – слишком назойливо. Эти персонажи звонят не больше трех раз. Аомамэ по-прежнему не отвечает, и тогда в дверь стучат кулаком. Не очень громко, но настойчиво и раздраженно.

– Господин Такаи! – слышится густой голос мужчины лет сорока. Низкий и с хрипотцой. – Господин Такаи, добрый день! Вы можете выйти?

Фамилия «Такаи» была придумана исключительно для того, чтобы подписать табличку на почтовом ящике у подъезда.

– Господин Такаи, простите за беспокойство! Вы не могли бы выйти? Прошу вас!

Мужчина выдерживает паузу, прислушивается. И, не дождавшись ответа, барабанит в дверь пуще прежнего.

– Господин Такаи, я знаю, что вы дома! Лучше откройте по-хорошему! Вы дома и прекрасно меня слышите!

Аомамэ берет со стола пистолет, снимает с предохранителя. И, стиснув пальцами рукоятку, заматывает оружие полотенцем.

Кто этот человек и чего он хочет, ей неизвестно. Но почему-то он разговаривает с ней как с врагом, да еще и требует, чтобы ему открыли. Радоваться таким гостям неохота.

Наконец стук в дверь обрывается, и голос мужчины вновь разносится по лестничной клетке.

– Господин Такаи, я пришел востребовать с вас абонентские взносы за телевидение «Эн-эйч-кей»! Да-да, то самое «Эн-эйч-кей», которым пользуется вся страна! Я знаю, что вы дома, можете не прятаться. Я на этой работе уже много лет. И умею различать, когда дома действительно никого, а когда хозяева только прикидываются, что их нет. Как бы вы ни затаились, у любого человека есть аура. Ваши легкие дышат, сердце бьется, а желудок переваривает пищу. И сейчас, господин Такаи, вы у себя в квартире. Ждете, когда я махну рукой и уйду. Не желаете ни отвечать, ни дверь открывать. Потому что не хотите уплачивать взносы.

Мужчина говорит очень громко – сверх всякой необходимости. Его голос разносится по всему дому. Он делает это умышленно. Выкрикивает имя хозяина, срамит его, проклинает – так, чтобы слышали соседи. Разумеется, Аомамэ молчит. Не отзываться же такому придурку. Она снова кладет пистолет на стол, но – на всякий случай – не ставит на предохранитель. Совсем не исключено, что под маской человека из «Эн-эйч-кей» к ней явился кто-то другой. Не вставая со стула в кухне, она смотрит через прихожую на входную дверь.

Очень хочется встать со стула, подкрасться к двери и посмотреть в глазок. Проверить, как выглядит нежданный визитер. Но Аомамэ сидит. Лучше не делать лишних движений. Скоро он уберется восвояси.

Но мужчина, похоже, решил отыграть спектакль до конца:

– Господин Такаи, хватит играть в прятки! Думаете, мне самому очень нравится вас уговаривать? Я человек занятой, у меня каждая минута на счету! Господин Такаи, вы же любите смотреть телевизор. А каждый, кто смотрит телевизор, должен платить за пользование каналами «Эн-эйч-кей»! Нравится это вам или нет, но так написано в наших законах. Кто не платит – вор и мошенник. Я надеюсь, вы не хотите, чтобы вас считали вором? Раз уж живете в таком роскошном доме, значит, и на оплату телевидения деньги найдутся, правда? Или вам нравится, что о ваших проблемах знают все соседи?

О чем бы ни кричал на весь дом энэйчкеевец, – у себя дома Аомамэ бы и бровью не повела. Но сейчас она прячется от посторонних глаз, и привлекать внимание окружающих ей совсем ни к чему. С другой стороны, что она может сделать? Только и остается затаить дыхание и ждать, пока придурок не уйдет.

– Господин Такаи, уж простите за назойливость, но я все знаю. Вы дома, и вы очень внимательно слушаете, что я говорю. А еще вы думаете: почему этот тип кричит перед моей дверью? Хороший вопрос, господин Такаи! И действительно, почему? Может, потому, что я не очень люблю, когда люди притворяются, будто их нет в собственном доме? Есть в этом что-то подлое, вам не кажется? Не хотите платить за «Эн-эйч-кей» – так откройте и скажите мне это в лицо. Вам же легче станет! А уж как мне полегчает, я даже описать не могу. Вот тогда и поговорили бы, как уважаемые люди. А то прячетесь в своей норе, точно жадная мышь, и выходите на свет божий, лишь когда вас никто не видит. Не годится так жить, ей-богу!

А ведь мужик врет, понимает Аомамэ. Никакой «ауры» хозяина он не различает – просто разыгрывает свой обычный спектакль. Сидя на стуле, я не издаю ни звука, дышу совершенно неслышно. Задача этого клоуна – где придется, перед чьей угодно квартирой закатить скандал, да погромче, чтобы запугать жильцов вокруг. Чтобы каждый предпочел заплатить эти чертовы взносы, лишь бы не слышать такие же вопли перед собственной дверью. Подобные концерты он то и дело закатывает где ни попадя, и это наверняка приносит свой результат.

– Представляю, господин Такаи, как вам от меня неуютно. Отлично вас понимаю! Да, я человек неприятный, и сам это знаю. Только учтите, господин Такаи, среди тех, кто собирает долги, приятных людей не бывает. И знаете почему? А потому, что на свете слишком много тех, кто решил не платить за телевидение «Эн-эйч-кей». Я бы, может, и сам с удовольствием ответил таким людям: «Не хотите платить? Ну что ж, понимаю. Извините за беспокойство». А потом развернулся и пошел бы своей дорогой. Но так отвечать не годится. Во-первых, собирать взносы – моя работа, а во-вторых, очень уж я не люблю, когда хозяева притворяются, будто их нет дома…

Он снова делает паузу. А потом еще раз десять колотит в дверь.

– Господин Такаи! Вам еще не надоело? Или вы не кажетесь себе вором? Подумайте хорошенько. Сумма-то совсем небольшая. Только и можно скромненько пообедать в семейном ресторане! А заплатите взнос – сотрете с себя клеймо вора. Никто не будет позорить вас на весь дом и стучать в вашу дверь. Сейчас вы прячетесь там, я знаю. И надеетесь, что сможете скрываться так до скончания века и вас никто не найдет. Что ж, скрывайтесь. Но учтите: как бы вы ни таились, как бы ни ходили на цыпочках, кто-нибудь обязательно вас найдет. Хитрить до бесконечности невозможно. Подумайте сами. По всей Японии люди гораздо беднее вас каждый месяц исправно платят за свой телевизор. Даже по отношению к ним вы поступаете очень, очень несправедливо.

Пятнадцать ударов в дверь. Аомамэ считает.

– Я понял вас, господин Такаи. Вы очень упрямый человек. Ну, что ж. Сегодня я, так и быть, ухожу. Просто не вправе тратить на вас одного столько времени. Но я еще вернусь, господин Такаи! Такой у меня характер. Если что решил, так просто не отступаюсь. И очень не люблю, когда притворяются, что дома никого нет. Так что ждите. В вашу дверь я еще постучу. И буду стучать, пока весь белый свет не услышит. Обещаю. Вот такой у нас с вами будет уговор. Не возражаете? Тогда до скорой встречи.

Шагов Аомамэ не слышит. Наверно, мужик носит ботинки на резиновых подошвах. Она ждет минут пять, затаив дыхание и глядя на дверь. С лестницы не доносится ни звука. Аомамэ подкрадывается к дверному глазку, осматривает лестничную клетку. Но не видит там ни души.

Она ставит пистолет на предохранитель. Несколько раз глубоко вздыхает, восстанавливая дыхание. Зажигает газ, кипятит воду, пьет чай. Обычный сборщик взносов из «Эн-эйч-кей», успокаивает она себя. И все-таки в его голосе слышалось что-то злобное и нездоровое. Кому адресована эта злоба – лично ей или мифическому господину Такаи – не разобрать. Но этот хриплый голос и настырный стук в дверь оставили очень неприятный осадок. Словно на коже по всему телу налипла какая-то слизь.

Аомамэ раздевается, принимает душ. Включает воду погорячей и тщательно, с мылом, моется с головы до ног. После душа переодевается. Настроение поднялось, ощущение склизкой кожи исчезло. Она садится на диван, допивает чай. Хочет почитать дальше книгу, но строчки расплываются перед глазами. А в ушах, будто эхо, вибрирует мужской голос: «Вы надеетесь, что сможете скрываться здесь до скончания века и вас никто не найдет. Что ж, скрывайтесь. Но учтите: как бы вы ни таились, как ни ходили на цыпочках, – кто-нибудь обязательно вас найдет».

Аомамэ качает головой. Да нет же. Мужик просто повторяет свою обычную мантру. Делал вид, что все знает, и кричит погромче, чтобы запугать весь дом. Обо мне ему ничегошеньки не известно. Ни что я сделала, ни почему я здесь. Только вот сердце почему-то никак не успокоится.

Как бы вы ни таились, как ни ходили на цыпочках, – кто-нибудь обязательно вас найдет.

Казалось, слова эти начинены каким-то особо тяжелым смыслом. Возможно, простое совпадение. Однако этот тип, похоже, слишком хорошо знал, что и как сказать, чтобы вывести ее из равновесия. Аомамэ откладывает книгу, откидывается на подушку дивана и закрывает глаза.

Где же ты ходишь, Тэнго? – думает она. И произносит вслух:

– Где же ты ходишь, Тэнго? Скорее найди меня. Пока этого не сделал кто-нибудь другой.

Глава 6

ТЭНГО

Пальцы чешутся – к чему бы?[7 - «Пальцы чешутся – к чему бы? К посещенью душегуба…» – фраза из сцены 1 акта IV трагедии Уильяма Шекспира «Макбет» (здесь и далее – перевод Б. Пастернака). Фразу произносит Вторая Ведьма, и под «душегубом» имеется в виду сам Макбет, который к этому моменту совершил два убийства.]

В маленьком приморском городке Тэнго вел очень размеренный образ жизни. Установленного распорядка старался не нарушать. Почему-то ему казалось это важным. Утром гулял, затем писал книгу, ехал в лечебницу, читал спящему в коме отцу, возвращался в гостиницу и ложился спать. День за днем повторялись – одинаковые, точно песни крестьян, засевающих рисом поля.

Несколько суток подряд вечерами было тепло, но потом настали поразительно холодные ночи. Несмотря на столь резкую смену погоды, Тэнго продолжал жить так, чтобы каждый нынешний день повторял предыдущий. Насколько это возможно, старался оставаться прозрачным и незаметным наблюдателем. Сдерживая дыхание, никак не проявляя себя, просто ждал той самой минуты. Разница между вчера и сегодня ощущалась все меньше. Прошла неделя, потом десять дней. Но Воздушный Кокон не появлялся. Каждый раз, когда отца увозили на очередное обследование, на его постели оставалась только пустая вмятина, повторявшая форму человеческого тела.

«А может, тому, что случилось, повториться больше не суждено? – думал Тэнго, покусывая губы в затопивших палату сумерках. – Может, это было какое-то уникальное, одноразовое явление? Или все это мне просто привиделось?» Но на эти вопросы ответов не приходило. До ушей доносились только рокот волн да шелест ветра в сосновой роще.

Тэнго не был уверен, что действует верно. Возможно, в этом приморском городишке за сто километров от Токио, в этой лечебнице, утратившей связь с реальностью, он просто теряет время. Но даже если и так, уехать отсюда сейчас он не мог. Ведь именно в этой палате ему явился Воздушный Кокон, а в нем – окутанная призрачным светом юная Аомамэ. Совсем близко, протяни руку – дотянешься. Даже если это случилось всего лишь раз, даже если было просто мимолетным видением – ему все равно хотелось, сидя здесь, вновь и вновь вспоминать эту потрясающую картину.

Когда стало ясно, что Тэнго не вернется сразу в Токио, а какое-то время поживет в городке, медсестры начали держаться с ним приветливее. Если выдавалась свободная минутка, болтали с ним о том о сем, а то и заглядывали в отцову палату его проведать. И даже иногда угощали чаем с конфетами. Тридцатипятилетняя Оомура с шариковой ручкой в волосах и розовощекая Адати с хвостиком на затылке ухаживали за отцом посменно. Сестра Тамура – средних лет, очки в золотой оправе – обычно дежурила в регистратуре, но когда не хватало рук, приходила и подменяла коллег у отцовой постели. Каждая из троих, похоже, проявляла к Тэнго личный интерес.

Тэнго тоже охотно общался с ними, когда позволяло время – за исключением вечеров, которые проводил у пустой кровати отца в одиночку. На их расспросы отвечал охотно и без утайки. О том, что преподает математику в колледже для абитуриентов – да еще подрабатывает статейками по заказам разных журналов. О том, что отец долго служил сборщиком взносов за телевидение «Эн-эйч-кей». О том, что в школе занимался дзюдо, а в старших классах даже вышел в финал чемпионата префектуры. Конечно, о многолетнем раздоре с отцом он рассказывать им не стал. Как и о матери, которая то ли умерла, то ли просто сбежала к другому, бросив мужа с маленьким Тэнго на руках. Такие истории, пожалуй, только осложнили бы общение. Ни о романе-бестселлере «Воздушный Кокон», ни о мире с двумя лунами в небесах он, понятно, также не обмолвился ни словечком.

Они тоже рассказали ему о себе. Все родились и выросли в этом городке, после школы поступили в училище и стали медсестрами. Работа в лечебнице по большей части однообразна и скучна, трудовой день долгий и ненормированный, но спасибо уже за то, что нашлась работа в родном городке, да и по сравнению с обычной больницей, где на твоих глазах каждый день кто-нибудь борется со смертью, стресса здесь гораздо меньше. Старички и старушки медленно, никуда не торопясь, теряют память и уходят из этого мира спокойно, не понимая, что с ними происходит. Кровавых операций им не делают, а боль облегчают препаратами до минимума. Никого не привозят посреди ночи на «Скорой», и безутешные родственники не рыдают ни у чьих постелей. Жизнь в городке недорогая, и даже при небольшой зарплате можно неплохо сводить концы с концами. У Тамуры (той, что в очках) пять лет назад муж погиб в ДТП, и теперь она живет в соседнем городке с матерью. Плечистая Оомура (с шариковой ручкой в волосах) растит двоих сыновей, а муж ее работает таксистом. Молоденькая Адати на пару с сестрой (парикмахершей, на три года старше) снимает квартирку в пригороде.

– Какой вы все-таки заботливый, Тэнго, – говорит Оомура, проверяя пластиковые мешочки на капельнице. – Каждый день приходите, читаете книги глубоко спящему человеку. На моей памяти, еще никто из родственников так не делал.

От этих слов Тэнго становится неуютно.

– Просто мне удалось взять небольшой отпуск. К сожалению, надолго не задержусь…