Как Веприк, сын Тетери, маманю спасал

– Люди сказывают, ты разбойником стал? Крадешь матерей и милых жен? – строго сказала Лада.

– Люди! – с презрением повторил Змей. – Кто их слушает, глупых, мелких? Что они могут понимать?!

– Разбой есть разбой, Горыня, его нельзя допускать, – серьезно сказала богиня.

– Уж не ты ли мне помешаешь?! – загрохотал Змей, вздымая над Ладушкой свои страшные пасти. Из них неслось горячее злобное дыхание.

Вслед за этим из всех шести горынычевых глаз полились слезы и пасти, перестав скалиться, захлопнулись и униженно пригнулись.

– Не надо, Ладушка, – тихо попросило чудище, сморкаясь носами и всхлипывая.

– Я внушила ему щемящую любовь, – пояснила Лада для Веприка. – Не хотела я тебя мучить, Горынюшка, прости, – она махнула рукой и наваждение рассеялось.

– Устал я, – пожаловался Змей, шлепнув на землю уродливую среднюю голову.

– Тетя Лада, что это с ним? – зашептал Веприк, теребя спутницу за платье.

– Любовь он ищет, – тоже шепотом ответила Лада. – Хочет настоящую любовь отыскать, да, видишь, не везет ему никак.

– А он себя хотя бы в воде болотной когда-нибудь видел? – опешил юный березовец. – Он знает, что он – змея поганая, а не человек? Кто ж его с тремя-то головами да с чешуей на брюхе полюбит?!

– Да! – нервно взвизгнул Змей Горыныч, подслушав разговор. – И с тремя головами и с брюхом! И с сердцем моим отважным! И с музыкальным образованием, между прочим! И со знанием греческой поэзии и арабской математики! И с моей начитанностью в разных областях мировой науки! И с навыками врачевания и оказания первой помощи! И еще петь на три голоса умею! Да, я мечтаю найти ту единственную, которая полюбит меня не за могучее тело, а за нежную душу! Чтобы понимала меня-я-я… Гы-ы-ы!..

Все три головы в тоске шлепнулись на землю и ненасытное чудище разревелось самым чистосердечным образом. – Ладушка, что мне делать, помоги! – всхлипывал Горыныч.

У прекрасной богини у самой в зеленых глазах стояли слезы. Она положила ласковую руку на один из змеевых лбов и с сочувствием проговорила:

– Горынюшка, да ведь ищешь ты родную душу, а выбираешь за красивые глаза да за кудрявые волосы!

– Нет! Они хорошие! – начал заступаться за своих пленниц Змей Горыныч. – Есть и добрые, и песни поют, и читать умеют, и крестиком вышивают… Вот только меня никто не лю-ю-юбит,.. – он снова захныкал. – Украл недавно одну – такая умница. На арфе мне играла, стихи наизусть рассказывала по-французски. Я думал уже – вот она, моя единственная… А оказалось: не она, а он! Сидит теперь день-деньской в библиотеке, мои книжки читает! – с обидой крикнул змей и с удовольствием наябедничал, кивая на Веприка: – Из их деревни, между прочим! Не деревня, а сплошной кошмар. Унес оттуда тетку, думал, будет подружка Смеянушке – и тетка тоже мужиком оказалась! Да каким вредным! Я бороду уже потом разглядел.

– Это наш староста, Пелгусий, – сказал мальчик.

– Ах, я бедный-несчастный, – продолжал ныть Горыныч. – …голодный! – поразмыслив, добавил он.

– Конечно, – согласилась Ладушка. – Ты столько несчастья вокруг себя натворил, что самому давно уже пора несчастным стать.

Она повела правой рукой и из травы в этом месте поднялся нежный росток с голубым бутоном. Богиня повела левой рукой и из-под нее поднялся другой, такой же росток. Лада некоторое время наблюдала, как удивительные цветы растут, раскрывают шире свои небесные чашечки и радуются теплому свету, а потом вдруг сорвала один из них и протянула Горынычу. Змей залюбовался подарком, но тот завял у него на глазах: стебелек поник и безжизненно свесился, лепестки почернели. Между тем второе растеньице цвело все роскошнее.

– Посмотри, что твоя любовь делает, – тихо сказала Лада, выпуская из руки засохший цветок, минуту назад еще бывший таким живым и прекрасным.

– Пусть одна меня полюбит, я тогда всех отпущу! Честное слово! – ответил змей.

Богиня рассмеялась, но не по-доброму звучал этот смех, не распустились от него нигде ни цветы, ни ягоды.

– Ты крадешь самых красивых человеческих дочерей, вырываешь их из земли, лишаешь родного света и тепла – и ждешь, когда тебя полюбят?! Насильно мил не будешь, Горыня!

Несчастный вид змея даже Веприку внушал сочувствие.

– Горыня-Горыня! – продолжала Лада, укоризненно качая головой. – Ты прав: в душе таятся несметные сокровища, только их искать надо, заслужить, чтобы открылись они тебе – а не хватать жадными лапами! Посмотри на себя Горыня: как сверху ты чудище поганое, таким ты и внутри стал!

– Это неправда! – рявкнул Змей.

– Правда! – крикнул мальчик, шагнув вперед. – Злодей ты! Бедоносец!

– Разбой творить перестань, – велела Лада. – От людей не прячься. Раскрой свое сердце навстречу людям! Покажи, чем ты богат – тогда и клады заветные, сокровища душевные повсюду обнаружишь, – богиня обращалась уже не к одному виноватому чудовищу. Веприку тоже полезно было послушать все ее слова. И не только Веприку, – и мне, и всем, и тебе тоже.

Богиня шевельнула пальчиком, но волшебство на этот раз у нее не получилось – так показалось маленькому русу. Всего-то выросла у ног неприглядная травка с серой метелочкой, вроде тимофеевки. И тут от ладушкиной стройной фигуры заструился понемногу золотистый свет. Сияние делалось все ярче – и вот уже Лада вся горит и сверкает и даже алое платье богини стало золотым.

"Да ведь этот дивный свет – он и есть любовь!" – с восторгом понял мальчик, когда Лада повернула к нему свое ласковое лицо.

А неприглядная травка, согретая волшебным огнем, начала виться, расти и цвести. Длинные золотистые лепестки сплелись в прекрасный, отсвечивающий изнутри розовой зарей, венчик такого несравненного изящества, что померк даже пышный небесный цветок.

Окруженный волшебными лучами, Веприк ощутил, как прекрасен и добр весь мир вокруг него, и даже Змей вздыхал, опустив головы. Средняя из них любовалась золотистым цветком, правая – преданно глядела на Ладу, а левая – озирала с большим дружелюбием маленького охотника.

– Ты храбрый мальчик, – наконец признался Змей Горыныч. – И очень надоедливый, – справедливости ради добавил он себе под нос. – Забирай свою маму да вези ее домой!

Змей обернулся и, повинуясь хозяйскому взгляду, в хрустальной стене растворились вдруг невидимые ворота. Боясь, как бы они не закрылись, Веприк бросился бежать во дворец. Он стремглав миновал стеклянные комнаты и коридоры и неожиданно оказался в зеленом саду, занимавшем всю среднюю часть дворца.

В саду, словно диковинные птицы, гуляли повсюду несказанные красавицы из разных земель – в богатых одеждах и браслетах, но невеселые. Мальчик заметался по цветным дорожкам, обнаруживая, как велик сад.

– Мама! – крикнул в отчаянии он и сто прекрасных женщин вздрогнули и прижали руки к сердцу, гадая, не их ли зовет родной голос. И вдруг совсем рядом, в кружевной беседке из висячих зеленых ветвей, мальчик увидел Смеяну. Она, не понимая еще, что происходит, говорила подруге:

– … наверно, на санках сейчас катаются. Только бы Тетеря не забывал их у печки сушить. У вас во Франции печки есть?

– Маманя! Родненькая! – завопил Веприк.

Смеяна вскочила с места.

– Сыночек! – только смогла проговорить она и залилась слезами.

– Не плачь, мама!.. – воскликнул мальчик, но больше не успел сказать ничего, потому что сам расплакался, кидаясь в материнские объятья.

– Вепрюшка! – плакала Смеяна, осыпая сына поцелуями. – А батянька твой где? А Дуняшка?

– С батянькой все хорошо, – успокоил маму юный охотник, вытирая рукавом опухший от слез нос. – Он в подвале у князя сидит.

Тут же нашлась и Дуняшка: остальные участники отважного отряда входили в сад – и пресветлая Лада, и Горыныч тоже с ними.

– Мама! – уверенно и радостно сказала Дунька, увидев мать.

Такого счастья Смеяна не вынесла, она пошатнулась и упала в обморок.

Дунька побежала к маме, но ее внимание отвлекла огромная желтая груша, свисавшая над ступеньками. Дунька присела около лежащей на дорожке Смеяны и, протягивая спелый плод, посоветовала:

– Ам! Кусна! Мама, ам!

– Не охотница, – проворчал Веприк, косясь на сестренку. – Очень уж болтлива!