Найти самого себя. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой

– Я даже не знаю, куда все это делось, – задумчиво говорила она и тeрла лоб указательным пальцем, – но их больше нет!

Конечно, когда он наполовину серьезно, наполовину шутя пытался выяснить, на что же ушли деньги, она не говорила ему, что большую часть из этого она пoтратила на свою одежду и мелкие украшения.

«Жена известного писателя должна была прилично одета» – так она аргументировала свои траты для себя, и была счастлива, когда ее муж или Грегор находили лестное слово для ее цветущей красоты. Она была тщеславна, эта молодая женщина, но она не переходила пределы дозволенного и даже строгая бабушка не смогла бы упрекнуть ее в расточительности.

Когда Марта шла по улице под руку с Виктором, не было никого, кто не оглядывался бы, чтобы еще раз взглянуть на прекрасное юное существо с нежным лицом ребенка. Но это не особенно трогало ее, она радовалась солнцу, ласкам мужа, вниманию прохожих как ребенок, которым она еще была и сейчас.

Лето прошло. С липы перед кабинетом Виктора резкий северо-восточный ветер ночью сорвал почти все листья, и ее сухие голые ветви дрожали в осеннем сыром воздухе.

Виктор сидел, подперев голову рукой, и смотрел на мелко исписанные листы, лежащие перед ним. Его лицо выражало явное недовольство. Период его счастья, который полностью заслонил от него работу, теперь отомстил ему. Настоящее оказалось совсем не таким, каким он его себе представлял. Чем дольше он читал написанное, тем более тусклыми и вымученными казались ему слова и фразы. Впервые в жизни он погрузился в депрессию, и хотя он стойко боролся с нею – все больше и больше она овладевала им.

Виктор слышал, как Марта пела на кухне, но сегодня это не вызывало у него желания пойти к ней. То, о чем он в этот момент думал и что чувствовал, его жена была не в состоянии понять, была не в состоянии вдохновить и поддержать его. Она была украшением его дома, источником веселья и радости, но он не мог даже подумать о том, чтобы искать ее участия в своих заботах. Проклятые деньги в ящике таяли все быстрее и быстрее! Сейчас он должен очень усердно работать! Когда он представлял себе тот момент, когда ящик будет совсем пуст, и ему нечего будет положить в протянутую руку Марты, он покрывался холодным потом. Впервые он почувствовал, хотя пока только в своем воображении, что к его ногам словно привязали тяжелый камень.

С тяжелым вздохом он открыл ящик. Там еще оставалось немного денег, которые до сих пор он так презирал! Но какими бы грязными и аморальными они не были, в них заключалась огромная сила. Виктор почувствовал что-то вроде отвращения к этим бумажкам, когда он представил как много рук оставили на них свои следы – изящные и грубые, чистые и грязные – словно это произошло только что. Он задвинул ящик. Нет, не из-за них он хотел сейчас работать, но делать это для себя, творить из одного только удовольствия творить, от желания создать нечто стоящее. И создавать, не думая о вознаграждении.

Виктор решительно взялся за перо и начал писать. Но работа не шла – и он ничего не мог с этим поделать; как бы сильно он ни старался, у него ничего не получалось. По крайней мере, ему так казалось.

Он облокотился на стол, и, подперев голову руками, бездумно смотрел на трепещущие мертвые листья на мертвом дереве.

В это же время Марта стояла в своей уютной кухне и смотрела через окно на ранний, промозглый осенний вечер. Окно выходило во двор, но там не было ни деревьев, ни кустарников; в конце двора стоял большой квадратный контейнер, в который выбрасывали мусор, и ветер играл с разорванным листом газеты, угол которой торчал из груды пепла. Газетный лист распрямлялся, поднимался в воздух, трепетал на ветру, а затем снова падал обратно. Большие голубые глаза молодой женщины следили за этим маленьким обрывком бумаги, и в тишине, которая окружала ее, Марта вдруг осознала, насколько одинока она была на самом деле сейчас, даже более одинока, чем под строгим бабушкиным надзором. Раньше у нее всегда была возможность поговорить с Леной, а фрау Даллманн принoсила домой новости о своей работе, Грегор и Виктор шутили с ней, и люди на улице восхищались ею. Теперь она была замужней женщиной, муж любил ее и был добр к ней, но на самом деле она представляла брак совсем по-другому. Теперь она постепенно начала понимать, что это была скучная монотонность, состоящая из сотни мелочей, о существовании которых она сначала не задумывалась.

Чудесное лето с его долгими прогулками закончилось. Виктор вот уже несколько дней сидел за столом с серьезным, вдумчивым выражением лица и сердился, когда она его беспокоила. Но у нее не было никого, кроме него, и даже Грегор, когда он приходил к ним по вечерам, больше не дразнил ее, а говорил с Виктором о том, что ей было неинтересно.

Если бы у нее была хотя бы одна человеческая душа! Но из всех людей, живших по соседству, она не знала никого, у нее не было никого во всем большом городе, так как Лена теперь училась в театральной школе, а фрау Даллманн больше никогда к ней не приходила. Она понятия не имела, что Грегор сказал доброй женщине, что ее визит не будет очень приятным для его молодого друга.

Разорванная газета снова закружилась в воздухе, и Марта смотрела на нее с неясным осознанием того, что ее попытки отвлечься были так же бесполезны, как попытки этого клочка бумаги улететь вверх.

Ее окружала мертвая тишина, нарушаемая только тихим тиканьем кухонных часов.

Марта вдруг вспомнила как в последний вечер перед помолвкой ей удалось увидеть издалека маленький кусочек блистательного мира, и теперь она внезапно поняла, куда направлены все ее желания и тайные надежды. В этот прекрасный, волшебный мир! «Вы очень – очень красивы», – сказал ей тогда неизвестный мужчина. Она знала, что теперь она стала еще красивее. Неужели сегодня вечером, как и каждый предыдущий день, они опять будут сидеть дома? Безрадостно – всегда одно и то же! Она уже знала наизусть рисунок обоев, на которые смотрела до боли в глазах, когда Виктор читал или писал, и она не хотела его беспокоить.

Маленький обрывок газеты снова затанцевал на ветру, и казалось, что он призывно помахал ей. Марта напрягла глаза и отчетливо увидела, что там было написано крупными жирными буквами – это был раздел объявлений. В ее глаза бросилось слово – театр.

Марта почувствовала, как огненная волна пробежала сквозь нее. Они должны пойти в театр – сегодня – прямо сейчас! Виктор уже давно обещал ей, однако, до сих пор этого не произошло. Признаться, часто вечера в их доме все-таки были приятными. Иногда приходил Грегор. Но в этот вечер ничего не происходило, поэтому сегодня у него не было причин отказать ей.

Она порывисто отвернулась от окна, вбежала в комнату, где за столом сидел Виктор, и бросилась ему на шею.

– Давай пойдем сегодня в театр! – быстро проговорила она и почувствовала, как горят ее щеки и отчаянно бьется сердце.

– Сейчас? – воскликнул он удивленно и в то же время сердито. Ему только что пришла в голову интересная мысль и он хотел выразить ее словами, но от атаки Марты мысль улетучилась. Куда? Где ее теперь искать? – Ты меня отвлекаешь, я думаю…

– Подумай в другой раз, – попросила она настойчиво.– Ты же не можешь требовать, чтобы я вечно сидела дома и ждала пока ты окончишь свою работу, не так ли? Это так ужасно скучно, что я впадаю в меланхолию. Ты сидишь за своим столом, а я не могу вообще двинуться с места. Пожалуйста, пожалуйста, дорогой Виктор, сделай мне одолжение и увидь, что я все еще существую в этом мире!

Марта нежно прижалась к нему, целовала его лоб, волосы, глаза, как будто ее счастье зависело от сегодняшнего вечера. Виктор вздохнул, покачал головой, но на самом деле был рад, что на сегодняшний день можно покончить с бесплодной охотой за мыслями, и уступил мольбам Марты. Он притянул к себе ее белокурую голову и, помолчав немного, сказал:

– Ну что же, я не возражаю – пойдем в театр!

С криком радости Марта снова бросилась ему в шею. Она еще никогда не была так сильно возбуждена. Виктор взглянул на нее с удивлением. Он взял ее за плечи и, держа перед себой, внимательно всмотрелся в ее лицо.

– Ты так побледнела, дорогая женушка, – сказал он немного растерянно, – или это только игра света? Я бы никогда не поверил, что ты способна на такую страсть!

– Я так счастлива! – ворковала она как маленький ребенок. Но ее радость была не только из-за обещанного театра, но и оттого, что в этот момент в ней с новой силой пробудились воспоминания о ее матери. До сих пор Марта плохо понимала, что такое актриса; для нее это было всего лишь слово, не более того. Но сегодня вечером она увидит на настоящей сцене, что значит на самом деле быть актрисой. Она сама увидит и услышит, сама почувствует очарование этого мира! У нее было странное ощущение, что там она встретит во плоти свою незнакомую мать, которую она только смутно представляла в своих туманных мечтаниях. Но она не сказала об этом мужу. На пути в театр она много разговаривала и смеялась, даже больше, чем обычно.

– Ты так возбуждена, – сказал Виктор, смеясь, когда снял шаль с ее светлых волос. – Я никогда не видел такого счастливого дитя! – И он сам был счастлив, что предоставил ей это удовольствие.

Виктор привел Марту в ближайший театр, где шла французская комедия нравов. Веселая, пикантная, полная той легкой фривольности, которая характерна только для французов. Марта была очарована. Ее лицо с широко открытыми глазами ребенка сияло. Она совершенно забыла о себе и о своем окружении. Она даже не заметила, что ее красивое лицо вызвало восхищение публики. Это новое, неизвестное удовольствие полностью заглушило ее обычное тщеславие.

Впечатления так захватили молодую женщину, что она была не в силах ни говорить, ни думать. Она хранила молчание.

Виктор, которого сначала забавляла ее реакция, взволнованно посмотрел на нее и, наконец, слегка прикоснулся к руке и озабоченно спросил:

– Что с тобой, Марта? Почему ты молчишь?

– Ах, оставь меня! – Марта нетерпеливо обернулась и взглянула на него. В ее глазах было что-то странное и чужое, что он видел в них впервые. Как сильно это выражение изменило их!

Увидев это, Виктор пожалел о выборе пьесы; возможно, другая лучше подошла бы для нее, но он полагал, что его маленькая, невинная жена только весело проведет время. Эта вдумчивая серьезность удивила его.

Если бы он только мог знать обо всем, что творилось в ее душе!

Для Марты красивая блондинка, которая смеялась и плакала на сцене, не была чужой; это была ее мать – актриса, профессия, которую бабушка никогда не простила ей, за которую она ненавидела ее, и эта неприязнь распространилась на ее дочь. Возможно, уничтоженное лицо на изуродованной фотографии имело черты, сходные с чертами актрисы, стоявшей перед ней на сцене, возможно, ее мать только что где-то сыграла такую же роль перед восхищенной публикой.

Аплодисменты, которые сейчас звучали вокруг, Марта восприняла как дань уважения той, о которой до сих пор она слышала только презрительные высказывания. Гордость и радость переполнили ее, когда она подумала, что она дочь женщины, чье появление радовало сотни людей каждый день, которую встречали овациями и ликованием, и которая вырвалась далеко за пределы маленького мирка, в котором она чувствовала себя рабыней. Ее взгляд внезапно стал жестким, и она сама этому поразилась. То неизвестное, прекрасное, что до сих пор так манило ее, и чему она не могла придать определенную форму или дать определенное имя, но тревожный эффект которого она чувствовала иногда в часы одиночества, теперь внезапно сбросило вуаль и стало осязаемым.

Театр – вот ее предназначение! Ее место там – там, где была ее незнакомая мать. Это было бы исполнением всех желаний, это было бы счастьем, настоящей жизнью и блаженством, и это все у нее украли!

Со смехом зрителей, реагировавших на острые реплики, звучавшие со сцены, сердце Марты наполнялось ненавистью к умершей бабушке. Если бы не старуха с каменным сердцем и костлявыми руками, которая никогда не выпускала из своих цепких пальцев то, что однажды попало ей в руки, ее мать, конечно, никогда бы не бросила ее. Тогда она могла бы расти в этой атмосфере восхищения, познать удивительный мир и познакомиться с интересными людьми, и, может быть, теперь она сама стояла бы на сцене, смеясь, флиртуя и разговаривая, как те, что были перед ней.

С широко открытыми глазами Марта смотрела на актрису, исполняющую главную роль; она вдруг увидела себя стоящей там в великолепном платье с длинным синим атласным шлейфом; на ней сверкали бриллианты, из-за нее сражались мужчины, и это видение было настолько явным, что она сидела в оцепенении, словно околдованная, даже после того, когда занавес уже упал и свет снова загорелся в зрительном зале. Виктор дважды заговаривал с нею, не получая ответа. Наконец, Марта с коротким приглушенным возгласом провела рукой по глазам.

О! Ее сон закончился. Серая монотонная реальность повседневной жизни снова окружила ее.

Марта молча оделась, молча вышла с мужем на улицу. – Это было так непохоже на нее.

– Ну, – шутливо сказал Виктор, – ты молчишь, потому что пьеса усыпила тебя?

– Усыпила? – машинально повторила Марта. – О, нет, это было так прекрасно, Виктор!

– Я видел, что ты совсем потеряла чувство реальности! Ты даже забыла, что я все еще существую в этом мире.

– Да, – призналась она все еще необыкновенно отсутствующим тоном, затем придвинула свое лицо совсем близко к нему и прошептала. – Ты знаешь, чего я хочу, Виктор? Быть актрисой, как моя мать!

Виктор рассмеялся.

– Это благочестивое желание возникает у многих, кто видит только праздничную сторону театра, но на самом деле, дорогая женушка, твое положение несравненно лучше! Только подумай – каждый вечер ты должна выходить на сцену независимо от того, какое у тебя настроение. Что касается тебя, то ты всегда можешь наслаждаться покоем в своем уютном доме, у тебя есть муж, который любит тебя… – Он нежно наклонился к ее белокурой головке. Но Марта стремительно вырвала свою руку из-под его руки и остановилась.

– Что случилось, Марта? – спросил он, удивленный этим внезапным порывом.

– Я обронила свою шаль – подожди минутку! – Она стала торопливо шарить под своей белой накидкой. Виктор с готовностью предложил ей свою помощь, хотя он не видел никакого беспорядка в ее одежде.