Белая кошка

– Иногда я совершенно не понимаю, врешь ты или нет.

– А я никогда не вру, – опять соврал я.

Всю ночь не спал, поэтому утром торможу по-страшному. Только холодный душ и спасает – после него я даже в состоянии одеться и встретить Валерио. Он вроде выдохнул: я живой и к тому же никуда из комнаты не делся. С ним Филип – дорогущие зеркальные солнечные очки подняты на лоб, темные волосы прилизаны, на запястье золотые часы, на загорелом лице белоснежная улыбка.

– Мистер Шарп, совет попечителей школы проконсультировался с юристами. Если вы хотите вернуться к занятиям, необходима справка от терапевта. Доктор должен подтвердить, что хождение во сне не повторится. Все ясно?

Я уже открыл было рот, чтобы сказать: «Да, ясно», но брат, по-прежнему улыбаясь, кладет мне на плечо руку в перчатке.

– Готов?

Отрицательно мотаю головой и киваю на комнату. Сумки не собраны, везде валяются учебники, кровать не застелена. А брат мог бы и поинтересоваться моим здоровьем. Все-таки я чуть с крыши не упал. Явно же что-то не так.

– Помочь?

Интересно, заметил ли Валерио, какой у Филипа напряженный голос. В нашей семье считают: нельзя показывать простачкам уязвимые места. А простачки – это все, кто не из нашей семьи.

– Да нет, порядок.

Достаю из шкафа холщовую сумку.

Филип поворачивается к коменданту:

– Спасибо большое, что позаботились о брате.

Валерио, похоже, дара речи лишился от удивления. «Позаботились» – не совсем точное слово, всего-то позвонили пожарным, чтобы меня сняли с крыши.

– Для нас это было…

– Самое главное, он не пострадал.

Закатываю глаза и принимаюсь запихивать в сумку грязную одежду, iPod, книги, учебники, маленькую стеклянную статуэтку кошки, флешку со всеми школьными работами. Слушать даже не буду, о чем они там треплются. Всего пара дней. Я справлюсь.

По дороге к машине Филип оборачивается ко мне:

– Что же ты ведешь себя как идиот?

Пожимаю плечами. Все-таки ему удалось меня зацепить.

– Думал, я уже это все перерос.

Брат достает брелок с ключами и снимает «мерседес» с сигнализации. На пассажирском сиденье бардак, я сметаю стаканчики из-под кофе на пол, прямо на валяющиеся там мятые и грязные дорожные карты с MapQuest.

– Ты, надеюсь, хождение во сне имеешь в виду. Потому что, перерос или не перерос, идиотом ты так и остался.

Глава третья

Гоняю по тарелке брюссельскую капусту. Напротив в детском креслице плачет маленький племянник, и Мора дает ему какую-то пластиковую штуку погрызть. У жены Филипа синяки под глазами. Всего двадцать один, а на вид как старуха.

– Одеяла на диване в кабинете.

На столе разбросаны какие-то бумажки, шкафы заляпаны жирными пятнами. Мне хочется сказать Море, чтобы не волновалась, я сам все сделаю, у нее и так забот хватает. Но вместо этого говорю: «Спасибо». Одеяла-то уже постелены. Лучше просто поблагодарить и не связываться с Филипом. И вообще держать язык за зубами. В кухне, к примеру, жарко, почти дышать нечем, но я молчу. Прямо как на тех каникулах, когда духовку не выключали весь день – готовили индейку. Папа еще сидел за столом и курил длинные тонкие сигариллы, от них пальцы делались желтыми. Я иногда их покупаю и жгу в пепельнице, если скучаю по нему особенно сильно.

А вот сейчас я скучаю по Веллингфорду и тому отличному парню, которым так ловко прикидывался.

– Завтра приезжает дед. Хочет, чтобы ты помог ему с уборкой в старом доме. Говорит, это для мамы – она же скоро выйдет.

– Не думаю, что ей понравится. Она не любит, когда роются в ее вещах.

– Деду скажи, – вздыхает Филип.

– И я не хочу туда ехать.

Речь о большом старом доме, где мы росли. Он под самую крышу забит всякой всячиной. Родители каждое лето колесили по стране, мошенничая напропалую, и не пропускали ни одной гаражной распродажи. Мы обычно в это время жили у дедушки в Сосновых Пустошах. Когда умер отец, в доме скопилось столько хлама, что в комнатах, чтобы пройти, приходилось прокладывать туннели.

– Ну и не едь.

Может, хоть сейчас посмотрит в глаза? Но нет, уставился на воротник моей рубашки.

– Мама в состоянии о себе позаботиться. Она такая. Я вообще не уверен, что после освобождения она вернется на нашу свалку.

С самого суда Филип с мамой не в ладах. Брат – мастер физической силы, может кончиком мизинца сломать кому-нибудь ногу. Тогда мать принудила его надавить на свидетелей, и вряд ли он ее простил. К тому же отдача получилась довольно болезненной.

Вздыхаю. А куда, спрашивается, мне еще деваться, если не к деду? Сильно сомневаюсь, что Филип разрешит остаться у них.

– Скажи, что я буду на него батрачить самое большее неделю, только пока в школу обратно не возьмут.

– Сам и скажи.

Мора скрещивает на груди руки без перчаток. Так странно. Словно она голая. Мать запрещала их дома носить, говорила: в семье все должны друг другу доверять. Филип, наверное, того же мнения.

Мора – моя невестка, но не кровная родственница. Поэтому смотреть на ее голые руки очень непривычно. Я с усилием перевожу взгляд на худые ключицы.

– Пускай не заставляет тебя ехать в тот странный дом, – говорит она.

– Мы все там когда-то жили, между прочим! – Филип достает пиво из холодильника. – К тому же я и не заставляю.

Он открывает бутылку, делает большой глоток и расстегивает воротник белой рубашки. На шее у него словно ожерелье из длинных шрамов. Это его хозяин вырезал, а потом насыпал в раны золу. Символ того, что Филип как бы умер для прежней жизни. Теперь вокруг его горла словно обвился червяк. У всех криминальных мастеров, мелких сошек, такие шрамы. Как русская братва – те розы выкалывают на груди, или якудза, которые за каждый проведенный в тюрьме год зашивают в пенис по жемчужине. Шрамы у Филипа появились три года назад. Теперь все вздрагивают, когда он расстегивает рубашку.

Но я не вздрагиваю.

В тридцатые годы на Восточном Побережье власть захватили шесть семей мастеров: Нономура, Голдблюмы, Вольпы, Райсы, Бреннаны, Захаровы. Они и по сей день контролируют все – начиная с дешевых поддельных амулетов, которые в супермаркетах продают вместе с зажигалками, и предсказателей Таро из торговых центров (за двадцатку у них можно купить небольшое проклятие) и заканчивая наемными громилами и убийцами. Но их услуги немногие могут себе позволить. Да надо еще знать, кому именно платить. Моему брату, к примеру. Или дедушке, но он отошел от дел.

Мора отворачивается и мечтательно смотрит в окно на засохший газон.

– Слышите музыку? Там, на улице.

Филип предостерегающе смотрит на меня.