Просыпаюсь среди ночи. Очень надо в туалет. Голова словно набита ватой. Шатаясь, бреду по коридору. Кажется, внизу кто-то разговаривает. Справляю нужду, собираюсь нажать на слив, но внезапно останавливаюсь.
– Ты что здесь делаешь? – это голос Филипа.
– Приехал сразу, как узнал.
Деда ни с кем не перепутаешь. Он живет в Карни, это тоже в Сосновых Пустошах. То ли там подцепил легкий акцент, то ли что-то из старых времен прорывается. Его городок – натуральное кладбище, не дома – могилы. Практически все жители – мастера, в основном старше шестидесяти. Приезжают туда умирать.
– Мы о нем позаботимся.
Я не ослышался – Баррон? А почему мне не сказал, что приедет? Они с Филипом вечно секретничают. Мама всегда говорила, это потому, что я самый младший. Но наверняка не поэтому. Я ведь не мастер – вот почему. Дедушке тоже в голову не пришло позвать меня на это семейное собрание.
Член семьи, но все равно чужой. И убийца вдобавок, а это усугубляет ситуацию. Странное дело – почему? Хоть на преступление оказался способен.
– За пацаном надо присматривать. Пускай займется чем-нибудь, – это дед.
– Отдохнуть ему надо, – отзывается Баррон. – Мы же не знаем толком, что случилось. А если у кого-то на него зуб? Если Захаров пронюхал про свою дочь? Он же до сих пор разыскивает Лилу.
От этих слов у меня волосы встают дыбом.
Фырканье. Филип? Нет, дедушка:
– И что? Вы вдвоем, парочка клоунов, будете его охранять?
– До сих пор же охраняли, – парирует Филип.
Подхожу ближе к лестнице и останавливаюсь возле перил, как раз над гостиной. Родственнички, наверное, на кухне заседают – очень уж хорошо слышно. Вот сейчас спущусь вниз и все им выскажу, пускай считаются со мной.
– Лучше бы о жене побеспокоился. Думаешь, я не вижу? И тебе не следует над ней работать.
Я уже почти опустил ногу на ступеньку, но тут останавливаюсь. «Над ней работать»?
– Мору не впутывай. Она тебе никогда не нравилась.
– Отлично. Что в твоей семье происходит – не моего ума дело. Только мне кажется, у тебя и помимо этого забот хватает. Но ты доиграешься.
– Он не хочет с тобой ехать.
Очень странно. Либо Филип злится, что дед командует, либо Баррон его уговорил меня оставить.
– А если Кассель и правда хотел спрыгнуть с крыши? Подумай, ему многое пришлось пережить, – не унимается дед.
– Да не стал бы он, – встревает Баррон. – Он в этой своей школе старается изо всех сил не высовываться. Пацану просто нужно отдохнуть.
Открывается дверь спальни, и в коридор выходит Мора. Фланелевый халат чуть распахнулся, виден край трусиков. Она сонно моргает и, кажется, совсем не удивлена, что я тут стою.
– Что-то мне послышалось снизу. Кто там?
Пожимаю плечами. Сердце колотится как бешеное, и только через мгновение до меня доходит: ничего предосудительного я не делаю.
– Тоже услышал голоса.
Такая худенькая. Вместо ключиц как будто лезвия под кожей.
– Музыка сегодня громкая. Боюсь ребенка не услышать.
– Не волнуйся. Наверное, спит как… как младенец.
Улыбаюсь, хоть шутка и не очень. В темноте Мора выглядит непривычно. У меня мурашки по коже.
Она усаживается рядом со мной на ковер, поправляет халат и свешивает ноги между балясинами. Можно легко пересчитать выпирающие под фланелью позвонки.
– Я ухожу от Филипа.
Что он сделал с женой? Мора наверняка не знает, что над ней поработал мастер. Если заклятие любовное, то со временем оно изнашивается. Правда, иногда требуется не меньше полугода. Интересно знать, не навещала ли она маму в тюрьме? Спросить или лучше не надо? Мама не имеет права снимать перчатки, но ведь можно всегда проделать маленькую дырочку и на прощание коснуться собеседника.
– Я не знал.
– Совсем скоро. Но это секрет. Никому не скажешь?
Быстро киваю.
– А почему ты не внизу с остальными?
Пожимаю плечами:
– Младших братьев редко берут в игру.
На кухне полным ходом идет совещание. Слов не разобрать. Я болтаю не затыкаясь: не хочу, чтоб Мора услышала, что они говорят про нее.
– Врать ты совсем не умеешь. Филип умеет, а ты нет.
– Да ну? – оскорбленно вскидываюсь. – Я превосходно умею врать. Кого хочешь за пояс заткну.
– Врешь, – она улыбается. – А почему тебя назвали Кассель?
Сразила наповал.
– Мама любит странные имена. Папа хотел, чтобы первенца назвали в честь него – Филип. Зато уж потом она оттянулась на мне и Барроне. А Филипа, кстати, хотела назвать Джаспером.
– Ничего себе, – закатывает глаза Мора. – А может, в честь предков? Семейные традиции?
– Черт знает. Тут все покрыто мраком. Папа был светлокожий блондин, фамилию Шарп наверняка придумал, когда документы подделывал. А насчет мамы – дедуля утверждает, что его отец был индийским махараджей и продавал калькуттские снадобья в Америку. Может, и правда. Его фамилия Сингер, возможно, произошла от индийского «сингх».
– Он как-то рассказывал, что один из ваших предков был беглым рабом.
Интересно, а про Филипа Мора что думала, когда выходила замуж? В поездах со мной иногда кто-нибудь заговаривает на непонятном языке. Как будто с такой внешностью я их должен понимать. А я никогда не понимаю и расстраиваюсь.
– Ага. Но про махараджу лучше. Есть еще байка, что мы из ирокезов.