К новой философии

Метафизическая путаница объекта и контекста, позиции и направления, скорее всего, началась со второй волны философии, и Кант был ключевой фигурой в ней. Сегодня, то, что мы обычно называем направлением, такое как материалистичное у Рэнд, идеалистичное у Канта, Юма и Шопенгауэра и реалистичное у Платона, можно представить кажущейся позицией, но, в то же время, их настоящие позиции могут быть проигнорированы в виду подмены их направлениями. Не всегда, но так часто случается, как с Платоном, когда такого хорошо известного экспертами идеалиста также называют другие философы «реалистом» за его идею (одну из многих) реализма. В другом, даже более экстремальном случае, некоторые, как Бертран Рассел, считают Платона «мистиком», хотя эта оценка противоречит большому акценту Платона на разуме, объективности, математике и геоментрии, состоящих из одних чистых идей. Хотя Платона можно рассматривать «мистиком» в противовес религиозным идеалистам, его глубокие абстрактные и этические идеи полностью совпадают со многими идеями последователей авраамических религий. Следует также отметить, что Платон создал «духовную» основу для современной математики, которой охотно придерживаются подобные Альберту Эйнштейну. Приверженцы взглядов платоновского математического первенства и аристотелевского логического первенства боролись и менялись местами тысячелетиями, и Рассел, вместо того, чтобы уточнить, лишь затенил их различия.

Метафизика многих философов начиналась с гносеонтологического уравнивания познаваемого объекта с его контекстом или представления части как целого, буть то универсальный источник, раса, общество, тело, разум, мысль или материя. Подобным образом, путаница в философских категориях пришла из уравнивания основного начального положения с методом достижения некоторой цели или конечного положения. Как было раньше, как есть сейчас и как будет всегда, всего существует, будь то явно или неявно, только два конечных положения: метафизика материи (первый уровень) и обусловленная метафизика универсального источника (пятнадцатый уровень). По версии идеализма, будь то религиозного или научного, необусловленная метафизика универсального источника обычно представляется как «сущее» (Рэнд), «Благо» (Платон), «Единое» (Плотин), «Бог» (авраамические религии), «свет» (Эйнштейн), «сингулярность» (Хокинг) или «ничто», то есть тёмная энергия (Краусс), но в качестве изначальных положений они могут только неявно направляться, в том числе для целей исследования, к материи. И хотя метафизика материи всегда необусловлена, обусловленная материя рассматривается только с точки зрения трансматериалистичной, интегрированной позиции первого уровня, которая входит в новую волну интеграций, направленных к универсальному источнику (например, Гриффитс и Полкинхорн, 2008). В любом случае, можно выбрать только одно из двух направлений в любое время, но не оба одновременно.

27.3. Параллели материализма и идеализма

Путаница, по-видимому, может относиться не только к идеализму, но также и к материализму идеалистичного вида, так как все люди определяются своими идеями. Кант и Ницше кажутся современными отражениями Демокрита и Эпикура, и их возможными влияниями, в хронологическом порядке. Тем не менее, не многие подхватили последних в древней Академии, как они сделали в академических исследованиях в нашу пост/модернистскую эру.

Возможно, вся трагедия заключилась в том, что Демокрит имел, к счастью, учителя-материалиста и поэтому узнал, кем он был на самом деле, но Кант имел учителя-идеалиста и из его учений не мог вывести свою природу, почему ему и пришлось заниматься самостоятельно в дальнейшем (покуда ещё его учитель не принял его диссертацию). И всё же его философия увековечивается в таком роде неосознании себя на примере некоторых других, например, «вдохновлённого» Кантом поэта Генриха фон Клейста и отвлечённого от строгой философии политика Иосифа Виссарионовича Сталина.

Вначале происходит самообман. Если бы Сталин знал, что он идеалист, а не материалист, то могло бы не быть столько насилия. Схожим образом, если бы Кант только действительно знал, что он был материалистом, а не идеалистом, то не было бы столько путаницы в дальнейшем. Вместо этого, мы видим, как Кант в своих работах идеализировал идеалистов как материалист, а Сталин идеализировал материалистов как идеалист.

Айн Рэнд, с другой стороны, была более ясным мыслителем, потому что знала, что была идеалистом. Она также ненавидела Канта и Сталина. Может быть, она подсознательно понимала, что эти двое смешивали различия идеализма и материализма? Это различие имеет первостепенное значение в моём взгляде. В моей философии не может быть ничего важнее, чем это различие, потому что на нём строятся и все другие. В этом смысле, я отражаю марксистскую философию, отстаивающую это различие, как великий основной вопрос философии: что первичнее, материя или дух? Но смысл вопроса замутнён подобиями Канта и Сталина, потому что они давали свои первичные качества в роли вторичных, путая который был первым.

Только очень тщательные сравнения могут показать, кем они действительно были, даже если они сами не подозревали. Мы можем выделить три ветви на примере эгоизма Рэнд:

1) Рэндовский эгоизм: рациональный и объективный (идеализм)

2) Ницшеанский эгоизм: нерациональный и субъективный (материализм)

3) Кантовский эгоизм/альтруизм: рациональный и (интер)субъективный (материализм)

Важно отметить, что, хотя первые два эгоизма отличают коллективизм от индивидуализма и являются индивидуалистичными по своей природе, кантовский эгоизм (альтруизм) не следует такому различению. В отличие от Рэнд и Ницше, Кант не находил такое различение значительным, и все обсуждения на тему конфликта этих сторон не вызывает у его последователей философского интереса, но вместо этого они противостоят такой постановке вопроса по причине его философской безотносительности. Причина этого кроется в том, что «коллективизм» не имеет значения для кантианцев, потому что общество, как и коллектив, является лишь умственной конструкцией, которая не имеет ничего общего с природой самого индивида. Для полноты картины, следует добавить соответствующий список альтруизмов:

1) Марксистский альтруизм: рациональный и объективный (материализм)

2) Гитлеровский альтруизм/эгоизм: нерациональный и субъективный (материализм)

3) Сталинский и религиозный альтруизмы: рациональный и субъективный (идеализм)

Наша задача состоит в соединении разума с объективностью и субъекивностью. Попытки связать рэндизм с марксизмом не увенчаются успехом, потому что у них одинаковые элементы, но по-разному расставленные. Но проект связать рэндизм с кантианством может увенчаться успехом, поскольку, если мы последуем разграничению этих философских позиций, не касаясь мутных определений эгоизма и альтруизма, единственное, что нам останется сделать, так это объединить разум с субъективностью, исходя из объективной точки зрения. Объективисты могут пренебречь идеей, что под объективностью кроется субъективность, но подавляющее сосредоточие на слове «объективный» приводит к мысли о том, что субъективность также может значить объективность, и это напоминает позицию Канта.

Для совмещения этих двух основ, нам нужно соединить два динамических отношения: 1) субъективность под объективностью, и 2) субъективность, которая может сойтись с объективностью. Первое является следствием от влияния наших понятий, включая неявные, такие как (мета)категории, на (феноменальные) перцепты в нашем уме. А второе заключается в том, как мы представляем себе наши понятия в соответствии с тем, что воспринимаем. Относительно первого, вот отрывок от Дэвида Келли (2015):

В одном исследовании дети поворачивали рычаг и были вознаграждены конфетами. Некоторые дети получали конфеты напрямую, в то время как другие (экспериментальная группа) получали фишки, которые они могли обменять на конфеты. После подвергания детей этой экономике достаточное время, детей попросили оценить размеры фишек, скорректировав переменный стандарт, пока он не становился похожим на размер фишек. Дети в экспериментальной группе устанавливали стандарт размером больше, чем дети в контрольной группе. Авторы заключили, что, хотя «действительный механизм, который приводил к переоценке, следующей закреплению, совершенно неясен», эксперимент предоставил некоторые данные о том, что оценка предмета может повлиять на его воспринимаемый размер». (гл. 7, «Автономия восприятия»)

Что касается второго, я думаю, что с этим нет проблем в рэндизме или кантианстве. Оба мировоззрения принимают свидетельства чувств как важных компонентов мнения и настроены на соответствие своих мыслей с окружающими явлениями. Поэтому особых проблем в последствиях этого исследования я не вижу и с такими позициями, как у Сталина, если исходить только из их субъективности. Единственная оставшаяся проблема здесь для исследования – это категоризация философов Просвещения, и для этой задачи у нас уже есть уникальная перспектива, невиданная на протяжении всей нашей истории.

28. Трансцендентальное преодоление: вызов новым интеграторам

Практически каждую идею можно возвести в идеализм, если бы на то было желание, но можно ли каждую идею расширить и подкрепить так, чтобы она функционировала в основании истинного идеализма? В течение всей истории философы изобретали разные идеализмы для определения своих предположительно уникальных положений: трансцендентальные, абсолютные, критические, материальные и другие. Однако, если мы начнём делить философию на ответвления одних идеализмов, то мы быстро потеряемся. Я предлагаю категоризовать философии, разбивая их на идеи которые берутся как первичные (позиция) или вторичные (направление), и, следуя этому, мы можем категоризовать очень много философов, включая самых трудных.

Проблемы появляются из-за того, что мы все переживаем явления в мире по-разному, и рационализм с эмпирицизмом от этого становятся ложной дихотомией. Скорее, идея «синтеза» Канта представляет собой ложное обобщение, применяемое ко всем людям на основе несущественных различий этих двух традиций философии.

Есть такие философы, которые, хотя бы на словах, конфликтуют со своими же предтечами и, следовательно, не до конца осознают категорию своих философий. Например, Бенедикт Спиноза и Джон Локк были вовлечены в философский конфликт рационализма и эмпирицизма, но их философии имели ключи для потенциального преодоления этого конфликта, хоть они и не были использованы. Опираясь на характер этого ненужного конфликта, Кант покорил сцену, предлагая свои термины на замену философий рационализма и эмпирицизма, что в итоге привело к философии, которая не была способна сделать всех осознанными носителями своих категорий сознания, таким образом, ограничивая их, а не расширяя, как было задумано.

К тому же, не только категории эмпирицизма и рационализма обманывали себя, смешивая всех философов достаточно разных положений, таких как Джордж Беркли и Дэвид Юм, Рене Декарт и Спиноза, но ещё и сам предмет спора, а именно вопрос о том, были ли наши разумы чистыми с рождения или имели врождённые априорные идеи, был вторичным, так как не относился к основным положениям этих философий, а только средоточился на одном разуме. Поэтому казалось, что конфликт был между идеалистами, некоторых из которых несправедливо называли материалистами. Стало намного легче, особенно таким философам-дуалистам, как Декарт и Лейбниц, прорваться через путаницу и вырезать себе часть, общую для всех: разум или рассудок. С этого начала неправильно обозначимых философских категорий, принятие путаницы перетекло в большую неразбериху, а именно в философию Канта.

Для преодоления Канта и всей нашей истории под его влиянием, нам следует разрешить конфликт рационализма с эмпирицизмом через новую классификацию философий, которая не касается синтетических или аналитических различий.[99 - Леонард Пейкофф, среди других философов, таких как Куайн, тоже отвергает кантовское различение на синтетическое и аналитическое в статье «Аналитическо-синтетическая дихотомия», которую можно найти во Введение в Объективистскую эпистемологию (1979/1990).] Вместо таких устаревших различий, которые уже смешивались позитивистами второго Венского кружка, категории, которые я предлагаю, базируются на философских позициях и направлениях. Здесь я вкратце опишу проблему, рабочую гипотезу и тезис, но пока отложу полное решение для того, чтобы этим занялись другие. Так как пока эта проблема за пределами моих усилий, я приглашаю умелых философов попытаться доказать или опровергнуть мною написанное далее.

28.1. Проблема

Как я уже писал до этого, проблема с Кантом глубока ещё по той причине, что его философия основана на неверной категоризации посредством использования неоднозначных терминов «рационализм» и «эмпирицизм» и поэтому вовлечена в искусственный конфликт между мыслителями Эпохи Просвещения. Кант, как ему казалось, «интегрировал» рационализм с эмпирицизмом, разрешив сильнейший конфликт в философии и поставив с ног на голову целую философскую традицию своим «переворотом». Вот главные фигуранты «конфликта» с их гипотетическими категориями философских типов:

Рационализм:

1) Рене Декарт (идеалист/материалист),

2) Готфрид Вильгельм Лейбниц (идеалист/материалист),

3) Барух Спиноза (интегратор).

Эмпирицизм:

4) Фрэнсис Бэкон (интегратор),

5) Джон Локк (интегратор),

6) Джордж Беркли (идеалист),

7) Дэвид Юм (материалист).

Рационализм, по определению, основывается на разуме и уже доступном знании. С другой стороны, эмпирицизм основывается на новом научном знании, исходящем из чувственного опыта вне разума, то есть из окружающей реальности. Иными словами, в «конфликте» этих двух традиций, затронут вопрос о том, что же было первым: внутреннее или внешнее, хотя и внутреннее и внешнее присутсвуют у обеих сторон. Сделав акцент на внутренне-внешнем сосуществовании, которое почему-то игнорировалось, Кант предложил, что априорные формы мысли структурируют наш опыт (исходящий откуда-то извне), так что оба основоположения были востребованы. Тем не менее, Кант достиг этого, поставив «синтетическую» (а не «аналитическую») способность ума или рассудка и метафизическое знание о ней главенствующими, но включающими чувственный опыт, который представляется внутри в виде (феноменальных) явлений. Хоть это может быть единственным возможным способом объединения этих положений в рамках философии разума, его перспектива не включает всё, что приходит в ум за его пределами, полагая всё это непостижимым и поэтому также подчиняя своему разуму. Кант следовал формуле обратного сведения: отведи внешний мир не-миру (область ноумена) и внутреннему миру (область феноменов), сократив их посредством категорий мышления. Это кантовское обращение внешнего во внутреннее (и отказ от остального) является его главной ошибкой, но она была необходима ему для убеждения других философов в том, что он достаточно разграничил и обобщил свою теорию (даже в рамках субъекта), чтобы охватить всё известное на тот момент.

Такую же инверсию можно увидеть исходя из сравнения кантовской философии и философий Аристотеля и Локка. У Канта «ощущение, составляющее материю (materiam) чувственного представления, указывает … на присутствие чего-то чувственно воспринимаемого, но что касается качества, то оно зависит от природы субъекта, а именно, насколько он поддаётся изменению под действием данного объекта» (Кант, 1994, т. 2, стр. 286, его курсив; 1910, т. 2, стр. 393, его курсив). Форма же, у него, как мы знаем, в критический период пуста и идеи его пусты, если нет чувственного содержания, так как «синтетическое» обязывает связывать с ним. Получается, что у Канта форма ограничена внутренним, а значит и параллельный аргумент можно сделать о том, что если есть форма, то она и есть содержание, как материя. Иначе сказать, ощущения не есть объективные формы, а материальное содержание уже внутренних материальных, но идеализованных, органов чувств, как встречается в частично верной интерпретации Гельмгольца и Ланге. Однако, у Аристотеля объективна как форма, так и материя. У Локка форма и материя, как первичные качества, тоже объективны, но Локк ещё добавляет субъективные ощущения (вторичные качества). А Кант делает полную инверсию Аристотелю и Локку: он делает ощущения объективными, отождествляя их с материей, а форму субъективной, хоть и позволяющей формирование интерсубъективного знания ввиду своей общезначимости и общеприменимости.

Если говорить в общем, но можно утверждать, что Декарт, Лейбниц и Спиноза начинали философию с разума, а Бэкон и Локк – с чувств, которые они считали первой основой знания. У эмпириков и рационалистов было общее, но они не были одинаковыми, иначе Кант не стал бы таким известным. Ведь Кант подчинил разум чувствам (чего хотели эмпирики), но также сделал его независимым от возвышенных идей (за которые эмпирики вместе с рационалистами продолжали держаться). Этим он отличился от обеих традиций, за что посчитали его «объединителем», хоть и ложно. Но в плане следованию Декарту по низшим уровням, он вовремя и успешно ворвался. Он отрезал всех именно от того, за что они держались и не могли друг другу уступить. На этом он закончил традиции Эпохи Просвещения, которые начались с ложной дихотомии Декарта, такого же редкого философа, как и Канта, в чём ещё следует разбираться, чтобы объяснить, что тогда произошло.

Если судить, например, по такой цитате Аквинского (2013), что «всё, что мы мыслим в этой жизни, мы познаём при посредстве соотнесения с естественными чувственно воспринимаемыми вещами. … [Х]отя разум выше чувства, он, тем не менее, некоторым образом начинает [познание] с чувства, и его первичные и основные объекты имеют основу в чувственно воспринимаемом» (т. 2, стр. 265), то мы видим насколько он сходился с эмпириками, которые условно противились схоластике. А вот рационалисты на практике показали себя реакционерами, поскольку вошли очень неожиданно на арену как новая философская традиция, этим подмяв под себя главные вопросы просвещения и поставив себя на первое место, что в дальнейшем привело к полному подчинению философии науке.

28.2. Рабочая гипотеза

Вы видите хаос категорий, смешанных в этих двух позициях, и их обратное сведение Кантом? Если поставленная проблема с Кантом (материалистом) слишком сложная для принятия всерьёз академическими исследователями, то стоит ещё заметить, что тут затрагиваются проблемы гораздо шире, учитывая, что нам следует отвергнуть терминологию Просвещения и, следовательно, их основной «конфликт», основанный на ложной дихотомии, так как обе позиции утверждали своими взглядами и критикой науку или только пытались её очистить от всего лишнего, как в случае с Юмом. Тем не менее, моя гипотеза состоит в том, что ещё существует возможность интеграции этих философий в духе Нового Просвещения, не ограничиваясь современными философиями с понятиями, пошедшими по традиции Канта и зашедшими в тупик, как с разработками Рейхенбаха и других позитивистов. Расчистив обломки Декарта с помощью свежего основания Рэнд можно будет построить новое здание, в котором философия снова займёт своё уважаемое место.

Ницше и Рэнд были правы в том, что нам нужны новые ценности, а не старые или неценности вообще, как в постмодерне. И смотря на ошибки рационалистов, которые до сих пор встречаются, нужно начинать с науки. И делить науку и лженауку нужно по другим критериям, чем это делается сейчас. Если материалисты утверждают ложные вещи и называют их наукой, то такие попытки следует пресекать и называть псевдонаучными. Чтение одних лишь материалистов ведёт к вредной изоляции от других точек зрения. Настоящая наука совершенно другая. Из настоящей науки невозможно создать оружие для уничтожения или дезинтеграции человечества. Вот на такое определение науки нужно опереться, в котором наука будет человечество гармонировать, а не уничтожать. Если из науки можно создать оружие уничтожения – значит это псевдонаука. Мы можем посмотреть на науку с двух сторон:

1) Взгляд из настоящего: наука как объективное знание может использоваться субъективно во вред людям.

2) Взгляд из будущего: не обязательно, чтобы наука приносила только пользу, но обязательно, чтобы она не приносила вреда.

Но как можно соединить эти два высказывания? Если эти два высказывания нельзя соединить, то нельзя соединить науку с этикой. Но что делать, если научная этика возможна и даже необходима? Учёные, которые не применяют этику, антидуховны и не могут также сходиться с философами и религией. Такие учёные всегда будет конфликтовать с ними, а по словам Станислава Лема (2008), «плоды науки будут становиться всё более опасными для человечества не по вине науки, но из-за антагонизма, раздирающего человечество» (стр. 452). Взгляд на науку сейчас вместо того, какой наука должна быть, антиэтичен. Учёные, которые не пытаются изменить наше представление о занятиях наукой, приводят к вредным решениям и их античеловеческим последствиям.

Из второго взгляда, однако, мы видим истинную переоценку ценностей. Духовная наука с правильной философией, которая будет ей помогать, восторжествует. И мы выкарабкаемся из той ямы, которая создала нам та наука, которая вышла из просвещенческих замашек прошлого. Но для новой науки однозначно нужна новая эпоха просвещения, которая строится на других началах, не материалистичных, не демокритовских, а аристотелевских. И тогда интеграторы вернутся к здравомыслию.

28.3. Тезис и рекомендации к возможным решениям

Обе данные системы взглядов мисинтегрируют, дезинтегрируют и интегрируют через своих различных сторонников. Кант показал, как обе системы дезинтегрируют разум, что заставляет их объединиться на основании одного рассудка. Противопоставляя философии Канта, я выдвигаю тезис, утверждая, что рационализм и эмпирицизм примиряются через Спинозу и Бэкона или Локка, а доказательство этого положит конец истинной проблеме, которая еще не решена.[100 - Проблема тут не в том, чтобы, ограничиваясь разумом/рассудком, включить в них всё возможное, как сделал Кант, и не в том, чтобы взять лучшее только с эмпирической стороны (то есть Бэкона, Локка и Ньютона), как сделал Томас Джефферсон. Вместо этого, нам следует избежать кантовского обратного сведения и расширить одностороннюю интеграцию седьмого уровня в Джефферсоне, включив в неё не только великобританских учёных-интеграторов. Возможно, есть способ интегрировать Джефферсона со Спинозой. Некоторые могут подумать, что Эмерсон уже сделал это, но я думаю иначе, поскольку, судя по его Природе, Эмерсон был гегельянским мисинтегратором. Также не стоит недооценивать трудности, связанные с самой философией Спинозы, ведь он отрицал логическую всеобщность, как написано им, что «Мы… приписываем богу знание отдельных вещей и отрицаем его относительно всеобщего (универсалий)» (1957, т. 1, стр. 297) и многие другие понятия (смотрите Прибавление к первой части Этики).] Без этого возможного решения, мы должны будем жить в хаосе, вызванном философами на стороне Канта. Этим тезисом, конечно, призываются все интеграторы. Теперь только остаётся надеяться на то, что некоторые осознают важные философии и мирские проблемы, ими порождённые.

В этом возвышенном поиске вдохновляет тот факт, что Кант упоминал, критиковал и отталкивался от Декарта, Лейбница, Беркли и Юма, и этим можно воспользоваться в плане утверждения неполноты его «интеграции». Эти философы были его главными и явными инициаторами в задаче ограничения представления о разуме до дезинтеграции (например, категориями, отрезанными от реальности Кантом). Одного взгляда может быть достаточно, чтобы понять без удивления, что, поскольку никто из них не был интегратором, их неправильно составленные аргументы только подчинились кантовской дезинтеграции.