Переводчик

– Без проблем, – залихватски заявил планшет, изобразил на экране традиционные песочные часы с никогда не кончающимся в них песком, и замер.

– Сделано, – через десять минут объявил он. Что ж, профессионально, нечего сказать…

– Узнай, на каком рейсе мы летим. Сегодня 13 мая, пятница. Самолет принадлежит арабской авиалинии.

– Рейс номер 35. Пункт отправления – Сянган, Поднебесная. Пункт назначения – Касабланка, Истинно-Демократическая Арабская Республика. Время полета 10 часов.

Отлично. ИДАР – не самое плохое место на Земле. По крайней мере, демократия у них там действительно настоящая, не то что в Имперских Соединенных Штатах. И ещё в ИДАРе тепло, а в июле так даже жарко… брррр… кажется, моё тело навсегда забыло, что значит жарко, оно промерзло насквозь, и даже сердце начало превращаться в колкую хрустальную ледышку. Да, а что делать с Шахом? У него-то ни паспорта, ни визы. Ладно, с этим разберемся потом. Главное сейчас выбраться живыми из этого багажного отсека.

– Узнай, сколько билетов продано на этот рейс. В каких классах. И имена пассажиров.

– Минутку, шеф.

От такой фамильярности я покоробился, но стерпел… пока что стерпел.

– Общее количество мест 150. Продано билетов 101. В самолётах Истинно-Народной Авиакомпании разделения на классы не существует. Условия во всех трех салонах по шумоизоляции, уровню обслуживания и питанию абсолютно одинаковы. Равноправие всех и возвышение каждого – залог процветания государства. Это информация из официальной базы данных, – будто извиняясь за выспреннюю фразу, объяснил планшет. – Каждый салон рассчитан на 50 человек. В первом салоне продано 29 билетов, во втором 39 билетов, в третьем 23 билета.

– Спасибо. Внеси в салон номер два продажу ещё двух билетов на имя Алекса Кея и Шаха Кея. Распространи информацию по всей системе, в том числе по бортовой сети. Мой номер загранпаспорта ты знаешь. Для Шаха Кея используй тот же номер. Гражданство – Россия, у обоих.

Ха, лихо ты подарил своей стране ещё одного гражданина… Причем весьма сомнительной полезности гражданина, надо сказать.

– Готово, хозяин. Места 41-2 и 42-2. Ещё какие-нибудь просьбы будут?

Просьбы?! Ах, вот значит как – теперь мы воспринимаем мои команды не как приказы, а просьбы, которые мы вольны выполнять по своему усмотрению или нет?! Не замерзни я почти до недееспособного состояния, я бы показал ему, кто здесь хозяин! Тоже мне, самоосознавшийся искусственный разум… Спасибо хоть билеты не отказался подделать.

Ладно, чёрт с ним, потом разберусь, а пока надо прорываться в салон. А для этого, видно, придётся заняться мародёрством. Не дефилировать же нам по лайнеру в канареечных куртках врачей скорой помощи…

– Держись за этот поручень, – приказал я Шаху. Тот немного помедлил, но послушно схватился окоченевшими пальцами за перильце. Кажется, я нашел способ мало-мальски адекватно общаться со своим бывшим коллегой. На трёх слоях сразу. На все попытки внушить что-либо на одном или двух слоях он никак не реагировал.

Да уж, Алекс, замечательные у тебя спутники – бывший пациент психбольницы и комп, живущий собственной жизнью. Да и сам ты беглый теперь уже из двух стран мутант, полуизбранный-полуизгой, обреченный из-за игры генов стать профессиональным переводчиком. Ну, или профессиональным киллером, как оказалось…

Придерживаясь за стену, потому что в хвосте нещадно трясло – блин, не самолет, а древняя раздолбань, того и гляди развалится на части! Конечно, кого волнует какой-то там научно-технический прогресс в мире, который как конченый диссоциативный психотик, распался на множественные личности, неспособные наладить меж собой маломальскую коммуникацию? Вот и задержались в своём развитии на уровне двадцать первого века! – я пробрался к полкам с чемоданами. И который из них выбрать? Ободрав в кровь пальцы о замки десятка-другого саквояжей, я наконец наткнулся на приемлемый мужской гардероб, к тому же почти нашего с Шахом размера. Трясущимися руками откопал пару джинсов и футболок, бросил один комплект Шаху и приказал:

– Сними с себя одежду и надень вот это.

Тот послушно поднялся, стянул с себя куртку, врачебный блузон, штаны и… и так и остался стоять в одних семейных трусах посреди чемоданов, густо покрывшись гусиной кожей, как общипанная курица в холодильнике. Чёрт, опять я забыл, что два приказания подряд – для него уже слишком.

– Одень штаны.

Он нагнулся и принялся натягивать на себя джинсы. Слава богу. Лапочка ты моя. Но застегивать ему ширинку всё равно пришлось мне. Не переставая чертыхаться, я окоченевшими пальцами с трудом справился с жёсткими болтами, расправил под джинсами его огромные ситцевые трусы и надел на него футболку. Мой запас терпения и сил стремительно иссякал. Спрашивается, и какого чёрта ты таскаешь за собой этого придурка, да ещё и возишься с ним, как с младенцем?!

Тепло в моём теле закончилось совсем, просто до последнего джоуля, меня бил болезненный озноб, от которого на коже выступил ледяной пот. Только бы успеть одеться самому… Так какого, спрашивается, чёрта, ты таскаешь за собой этого придурка? Из-за чувства вины? Да какого ещё чувства вины?! Ты что ли виноват в том, что он родился мутантом или что свихнулся раньше тебя? Избавляйся от привязанностей, как гласит великий буддистский принцип…. ха, Алекс, кому-кому, а тебе до этого, как до луны пешком. Ты оброс своими привязанностями, как столетняя ель мхом…. чахнешь над ними, как Кощей Бессмертный над своим златом. Всё моё, моё, моё, никому не отдам!!! Ни крупицы, ни зёрнышка, ни крошечки! Просветленный ты наш… Мастеру Джану так и не удалось научить тебя этой истине. Он всегда говорил тебе, что ты слишком привязан… да что там привязан, намертво пришпилен ко всему, к чему тебе стоит лишь прикоснуться в этой жизни – к людям, друзьям, детям, воспоминаниям, мечтам, книгам и снам, закатам и восходам, зимним сугробам и осенним листьям, к своим дурацким моральным принципам, наконец! «Видимо, ты обречен ползать по дну, как червяк в своей грязи… Жаль, ты способен на большее». На что именно "большее" я способен, я у мастера никогда не спрашивал…

Аккуратно запихнув в чемодан нашу одежду – вот будет сюрприз для его владельца! – я подтащил Шаха к металлической двери и осторожно её приоткрыл. Тамбур оказался полутёмным и пустым, шторки салона были задёрнуты. Я толкнул ближайшую дверь направо и втащил Шаха в уборную. Яркий свет нестерпимо резанул по глазам, я закрыл замок и без сил привалился к стене. В крошечной комнатке было тесно, но блаженно тепло. А когда я подставил руки под кран и в ладони ударила струя горячей воды, я едва не застонал от наслаждения… мммм… как же хорошо… да по остроте ощущений никакой секс тут и рядом не стоял!.. Увидел в зеркало посиневшее лицо Шаха, схватил его руки и тоже подставил под горячую воду. Через несколько минут мы отогрелись, умылись и стали похожи на нормальных людей… а не на двух беглых психов, просидевших пару часов в промерзшем багажном отсеке. Теперь можно пробираться в салон.

В тамбуре уже топтался маленький пожилой китаец. Он одарил нас изумленно-подозрительным взглядом, а я в ответ мысленно предложил ему засунуть его извращенные подозрения себе в задницу. Что я виноват в том, что на месте Шаха не оказалась симпатичная китаяночка? В конце концов, и среди женщин есть переводчицы, и они точно так же оказываются в психбольницах, а уж её бы я спасал с куда большим удовольствием…

– Свободно, – зло бросил я на трёх слоях сразу, отчего китаец дернулся, словно в лицо ему плеснули кипятком, потом рванул Шаха за рукав и решительно шагнул в салон.

Нам повезло. Большинство пассажиров мирно спали, стюардесс в салоне не оказалось. Мы прошли до конца прохода, миновали камбуз и поднялись по ступенькам, ведущим в салон номер два. Там тоже всё было тихо и спокойно. Мы отыскали "купленные" полчаса назад места и плюхнулись в мягкие кресла. Нам продолжало бессовестно фартить, но переживать по этому поводу я уже перестал. Хрен с ней… с этой госпожой удачей. Пусть делает, что хочет. Претворяет в жизнь свои тайные планы – за наш счёт. Всё равно не догадаешься, куда она клонит. Не с моим интеллектом. А уж кто скрывается за ликом фортуны, какие там спецслужбы или иные высшие силы, так и вовсе гадать не хотелось…

Я не сомневался, что на наше неожиданное появление в салоне стюардессы не обратят никакого внимания. Так оно и случилось. Минут через двадцать в проходе появилась аппетитная толстушка в униформе, катившая перед собой тележку, уставленную столь же аппетитно дымящимися тарелочками и кофейничками. Мило улыбнувшись, она поставила перед нами на откидные столики тарелки с горячим кус-кусом и приправами, налила в крошечные чашечки густой кофе и покатила свою тележку дальше, умело лавируя крутыми бедрами между боковинами кресел.

Крепкий ароматный кофе с кардамоном подействовал на меня как снотворное. Шах безмятежно посапывал рядом. Я тоже откинулся назад, утонул в мягких объятиях кресла и почувствовал себя абсолютно счастливым. И впрямь, что ещё нужно человеку в моём положении для счастья? Только знать, что у тебя впереди есть семь часов безопасного сна в тёплом уютном кресле. А что будет потом, когда эти блаженные семь часов иссякнут, утекут тонкими минутными ручейками в реку времени? Да кто его знает… и чёрт с ним… и чёрт с ним…

– …Только не говори ничего… Нет… нет… не надо… я прошу тебя… – голос Шунрии с трудом пробивался сквозь толстую ватную завесу до моего сознания. – Любимый, не надо… не говори…

Узкой ладошкой она плотно зажимала мне рот, её тёплое дыхание обжигало мне ухо, так что я едва не кричал от боли… Хотя, может быть, обжигало не её дыхание, а слова… Каждое слово, как капля раскалённого масла… Я больше не могу, не могу! Эта боль… она невыносима, разве ты не понимаешь, любимая?! Пощади меня!..

– Любимый… я ничего не могла сделать… Ты же знаешь! Он сам меня выбрал…Только не смотри на меня так, Накиру, не смотри!

Она шептала всё быстрее и быстрее, будто пытаясь заговорить меня, смыть мои мысли, чувства, боль потоком своих слов. Где-то высоко-высоко в ночном небе мерцала небрежная россыпь звезд, тьма вокруг была настолько густой, что, казалось, её можно зачерпнуть в пригоршню. Лицо Шунрии едва высвечивалось из этой тьмы, как блеклый барельеф на фоне сакрально-чёрного первого яруса Этеменанки. Адской башни. Дома краеугольного камня небес и земли. Святилища великого бога Бела-Мардука… Я дернул головой, сбросив ладонь Шунрии с губ.

– Мы с тобой убежим отсюда, далеко-далеко… и будем там счастливы, вдвоем…

– Что ты говоришь, любимый?.. – по лицу Шунрии пробежала волна страдания, и окружавшая тьма жадно сглотнула её. – Вавилон – это город городов. Столица мира. А великий Мардук – он везде, ты не понимаешь? Он выбрал меня своей женой, он захотел разделить со мной своё ложе, чтобы любить меня, и мне от него никуда не убежать, не скрыться! Он найдёт меня повсюду, и в караване торговцев, что уходят за жёлтые воды Евфрата, и в дальнем шатре кочевников, что обходят пустыни за быстрыми водами Тигра. Не будет нам с тобой счастья. Нигде. А тебя он убьет, если ты заберешь меня у него! Мардук жесток, он любит кровь и любит смерть…

– Но Вавилон – это не весь мир! Это всего лишь прибежище этого развращенного мерзкого бога, который отнимает тебя у меня! – я тяжело дышал, как загнанный зверь, и Шунрия, будто чувствуя это, навалилась на меня всем своим телом, вдавила изо всех сил в каменную стену, словно, ослабь она хоть немного хватку, и этот зверь вырвется из меня и пойдёт крушить всё вокруг.

– А мои родители… они счастливы, они горды… Это огромная честь – сам великий бог Мардук, отец богов, взял их дочь в свои наложницы! Отныне все будут почитать их, и в городе, и в ближних и дальних селеньях. Сам царь Навуходоносор уже пригласил их к себе во дворец… Ты же всё понимаешь, Накиру!

Шунрия внезапно отпустила меня, закрыла лицо руками и заплакала. Я обхватил её за плечи, прижал к себе, крепко-крепко, намертво, навсегда…. и зарылся лицом в её, мои, волосы…

– Ты моя, моя, моя, моя, МОЯ… ты слышишь?., моя, только моя…

Мы стояли, слившись друг с другом, и я укачивал её, убаюкивал в своих объятиях, шептал, говорил, кричал, плакал, целовал, а тьма – густая, осязаемая, чёрная, живая – жадно глотала мои слова, слезы, поцелуи…

И привычная тревога-тоска, что скользким холодным угрем всегда скрывалась-копошилась где-то глубоко в груди, в илистом дне рядом с сердцем, вырвалась наконец-то на волю, распустила свои лезвийные плавники, и пошла плясать страшный языческий танец, кромсая мою душу в клочья, да резвясь в горячей кровавой жиже…

Я сжал зубы и застонал от невыносимой боли…

Истинно-Демократическая Арабская Республика. Ржавая кровь

– Дорогие гости, через сорок минут наш лайнер совершит посадку в аэропорту Анфа города Касабланка, столицы Магрибского вилайета[16 - Вилайет – административно-территориальная единица в арабских странах.] Истинно-Демократической Арабской Республики, – интимно прошептал мне на ухо томный женский голос, отчего я едва не подпрыгнул. Надо же додуматься разместить динамики в изголовье кресла!

Я встряхнул дрыхнувшего как сурка Шаха, сводил его в туалет, умыл, причесал. В хороших джинсах и футболке, стоившей не меньше нескольких сотен тысяч юаней, с мокрыми взъерошенными волосами Шах оказался весьма симпатичным парнем. Да уж, от недостатка подружек в своей прежне-нормальной жизни он явно не страдал… Я повернул его носом к двери, приказав стоять и не поворачиваться – что поделать, видно, карма теперь у меня такая… справлять свои естественные потребности исключительно в чужом присутствии – потом тщательно умылся сам, крепко взял своего спутника под локоть и вернулся на своё место.

Ну и что теперь, Алекс? Как ты собираешься действовать дальше? Я сжал руками виски, пытаясь сосредоточиться, выработать хоть какой-нибудь план действий, но голова была абсолютно пустой. Бывает такое – тебе нужно срочно что-то придумать, а в голове звенящая пустота, как на пыльном заброшенном чердаке. Хотя, честно говоря, что тут думать? Ты-то, может, ещё и сумеешь прорваться через их кордоны, особенно если парни из управления госбезопасности Поднебесной вдруг сочли унизительным просить у своих иностранных коллег содействия в поимке сбежавших подопечных. А вот у Шаха нет никаких документов. Бросить его в самолете и попытаться прорваться одному… а его пусть возвращают обратно в Поднебесную, на райский психокоррекционный остров в его инвалидное кресло? Я тряхнул головой. Нет. Не могу я его бросить, и всё тут. Что-то во мне противилось одной только мысли об этом. Поэтому… поэтому остается мой традиционный стратегический план "была не была"… а там посмотрим…

Шасси лайнера мягко коснулись бетонной дорожки, избавляясь от ненужной на земле скорости, и меня вдруг охватило абсолютно необъяснимое и дурацкое чувство покоя. Мы с Шахом последними спустились по трапу, но и никто из пассажиров особо не торопился. В наши дни международные поездки – дело нечастое и непростое, готовятся к нему загодя, за несколько месяцев, поэтому никто не суетится, не лезет поперёд других, опаздывая на важную деловую встречу. Пузатый автобус доставил нас к приземистому зданию терминала. Я притормозил Шаха, пропустив вперёд остальных пассажиров, и последним спрыгнул на землю.

Сильный рывок за плечо заставил меня развернуться на месте.

– Врачи? – на нас смотрела та самая очаровательная стюардесса, с которой мы столкнулись у трапа самолёта в Гонконге. Ого, ничего себе сила у девушки…

– …Н-н-нет, – запнувшись, ответил я и тут же осознал свою оплошность. Она задала вопрос на арабском, и я автоматически ответил ей тоже по-арабски.

– Врачи, – уже не вопросительно, а утвердительно сказала она. – Вы не покинули самолёт перед взлётом, и первые три часа вас не было ни в одном салоне. Я следила за вами.