Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой

Ежели какая-нибудь скотина зделает убыток на земли, то за небрежение хозяина взять ево и оценить оной убыток, сколко и за сколко годов. Потому платить также и десятину государеву, а за ево преступление сколко разсудят. То сим же образом и воры по наказанию оных имели б еще заплатить денежной штраф по воровствам их, однако за воровство штраф более полагать.

Оные собранные штрафные денги содержать для заплаты служащим в обществе, также и те, которые будут пойманы в драках, наказать их в силу об учреждений] приказа, а сверх того брать денежные штрафы, которые и приобщать по вышеписанному к общественной сумме.

Выбранному казначею иметь тетрать для записи оных.

Старатся по возможности вашей для всего исполнять государскаго, чтобы все было з доброю збережливостью, при том же будте исполните с охотою, что вам приказано будет от главноначалствующих наших и от господина адмирала флотскаго, чтоб исполнять верою. Июля … дня 1772 году»[637 - РГА ВМФ. Ф. 190. On. 1. Д. 121. Л. 67-68. Заготовленные для рассылки на прочие острова бланки «Учреждения для вашей ползы» хранятся в том же деле (л. 58-66).].

Впрочем, и надежды Спиридова на доход в урожайный год, и усилия Нестерова, судя по всему, не оправдывались. В том же 1772 г. в конце августа с корабля «Ростислав» при острове Наксос А.Г. Орлов писал Н.И. Панину: «Истощение сил здесь наших равно продолжается, ибо казна в сих местах, как и прежде, излишний расход терпит, корабли ветшают и люди естественными случаями убавляться будут, и так мы ущерб во всем безо всякаго возмездия претерпевать должны найдемся»[638 - Переписка графа Н.И. Панина с графом А.Г. Орловым-Чесменским. С. 255.]. При этом, с одной стороны, в канцелярию продолжали поступать «слезные жалобы» от жителей островов с просьбами об отсрочке платежей[639 - Например, РГА ВМФ. Ф. 190. On. 1. Д.2. Л. 61, 67. При этом на о. Шхиро из собранной подати (1012 пиастр) были выплачены местной гречанке Метаксе «на прокормление избавленных из плену 2-х христианских малолетних девок деньгами 7 пиастров 20 парадов и 170 оков сухарей» (Там же. Л. 45 об.), по просьбе вдовы были прощены 501 пиастр казенных денег, числившихся за умершим канцелярским служителем Хаджи (Там же. Л. 61). Пара – серебряная монета равная 1/40 пиастра, или 2,5 российской копейки (в конце XVIII в.). Окка – османская мера веса равная 1,28 кг.], а с другой, распоряжения от А.Г. Орлова «Старатца, дабы на состоящих под Российским владением архипелагских островах никакой не было недоимки в положенном на оные платеже»[640 - РГА ВМФ. Ф. 188. Он. 1. Д. 92. Л. 171об.]. В итоге, «десятинный налог» за 1773 г. в размере 5 тысяч пиастров вице-адмирал А.В. Елманов с трудом смог собрать только перед самым уходом эскадры в 1775 г.[641 - Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 436.].

«Доверенности и послушания» со стороны местного населения, очевидно, не хватало. Это выражалось не только в недоуплате податей[642 - В 1773 г. обнаружилось, что в обход русских, крайне нуждавшихся в поставках хлеба, греки островов Архипелагского княжества заключили тайный договор с англичанами о продаже им пшеницы. Г.А. Спиридову потребовалось издать специальный приказ, запрещавший грекам-подданным России продажу пшеницы (см. Гребенщикова Г А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 415-416).]. Идеальная картина «вольного» греческого государства, процветавшего под защитой российского флота, не выдерживала испытания при непосредственных контактах островитян и военных, порождая взаимное нарастающее недовольство.

У каждой стороны оснований для недовольства было предостаточно. Жители островов, греки, постаравшиеся извлечь все возможные выгоды из присутствия иноземцев, вызывали у участников Архипелагской экспедиции более подозрения, нежели симпатии. Например, присутствие российского флота должно было, казалось, обогатить жителей Пароса и близлежащих островов, на которых «островяне» взвинчивали цены. Капитан Хметевский вспоминал, что «в Аузе, да и на прочих островаххарчь, обувь и платье весьма дорого, так,… курица шесдесят, говядина шесть копеек фунт, а баранина еще того дороже. Да и то продается не всегда. Яйцо по три денги, хлеб на рынке по десяти копеек фунт. Ежели ж вычислить, что жалованья нам червонец дается, два рубли шесдесят пять копеек, а отдаем два рубли сорок копеек: так еще цена больше прибавится»[643 - Журнал С.П. Хметевского. Приложение 8. С. 628.]. К тому же, пользуясь, вероятно, слабым знакомством российских моряков с «диковинными» тропическими фруктами, греческие торговцы пробовали им сбывать и незрелый товар, о чем свидетельствует, например, приказ А.В. Елманова: «все приходящие в порт Аузу филюги и лотки <…> осматривать, и буде на которой сыщутся какие-нибудь земляные или с дерев незрелые фрукты, таковых в гавань не пропущать и впредь ввозить запретить»[644 - РГА ВМФ. Ф. 188. On. 1. Д. 93. Л. 111об.-112 (от 22 июня 71 г.). См. также: Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 335.].

Однако обогащения островов не происходило, а жители все чаще жаловались на разбои, воровство и грабежи, учиняемые как военными из регулярных частей, так и особенно «албанцами» из нерегулярных военных подразделений[645 - Так, жители соседнего с Паросом о. Миконос в августе 1772 г. жаловались в канцелярию Спиридова: «на нашем острову многое число народу флотскаго и ис протчих мест съели нашего ж острова фруктов, то есть гороху, винных ягод, винограду и протчаго… Мы увидели великой убыток»; даже выставленные А.В. Елмановым караулы охранить сады миконцев от разграбления в тот год не смогли (РГА ВМФ. Ф. 190. On. 1. Д. 121. Л. 70).].

Вот только несколько дел, которые вынуждены были расследовать в Аузской греческой канцелярии по жалобам местных жителей:

В феврале 1771 г. игумен Исайя из монастыря св. Мины, находящегося в горной части Пароса, пришел, израненный и побитый, в Аузу и рассказал, что сначала русский офицер с сержантом и солдатами пришли в монастырь на службу и офицер подал милостыню, а потом вскоре те солдаты нагрянули с отрядом из 13 человек, требовали раки, выломали дверь, поранили хозяина, его отца и сестру, а потом вынесли деньги и все ценное имущество[646 - РГА ВМФ. Ф. 188. On. 1. Д. 65. Л. 12-13 об. Рассказ игумена изобилует весьма примечательными подробностями: 25 января 1771 г. пришел к нему в монастырь «один руской афицер в зеленом сертуке, в красном камзоле ростом высок…, имел маленкия усы нафабрены, шпагу имел з золотым темляком, манером наподобие сабли. Пришед в той монастырь, слушал молебны, и за то оной афицер дал мне половину пиастра, с ним также было других три человека…». «После молебна, – давал показания игумен Исайя, – зазвал я к себе их в келью и унял у себя отобедать, и во время, когда стали обедать, двоя из них не стали садится, однако вышепомянутой афицер им сесть приказал, за обедом же стали пить за здоровье нашей всемилостивейшей императрицы (sic!.), потом государя великого князя наследника императорскаго российскаго престола, когда ж стали пить здоровье государя цесаревича, тогда называл я его для изъяснения русским, што пью здоровье цесаревича Павла Петровича, на что мне вышеобъявленной афицер сказал и меня зовут Павел Петрович, указывая ж на других говорил про тех, которыя были в красных камзолах: это гвардейския салдаты…, после чего мы встали из-за стола и те афицер, сержант и салдаты, оказав мне ласковость, пошли из моего монастыря.А сего февраля 2 числа пришло несколко к моему дому и стали стучатца, почему я стал спрашивать, кто стучитца, ответ мне был: Христиана, давай раки! И ис того их ответа, что отвечали по-русски, узнал, что они русския, на их ответ я говорил, что теперь ночь и раки у меня нет, однако оне, не внимая моим словам, выломили двери и взошло прежде ко мне два человека, коих я узнал, что ето были те два салдата, которыя прежде у меня обедали с офицером. <…> Вошед, оныя два человека пошли ко мне к благословению с почтительным видом, лиж толко я их благословил, то ушли они назад, и вбежало ко мне вдруг 13 человек, ис коих один был в сертуке зеленом, а двенатцать в красных камзолах, тот, которой был в сертуке, приказал меня схватить и поставил двух человек с обнаженными шпагами у дверях внутри, а двух человек также со шпагами у дверей снаружи, остальныя ж схватили меня и моего отца, и сестру и стали бить, у отца моего переломили ногу, а у сестры обе руки тесаками ранили, а меня в голову также тесаком ранили, спрашивая у нас денег, почему и объявил я им, где лежат денги, которыя они взяли щотом 443 пиастра, и при том еще взяли две пары орукавьев женских золотых, одну пару серег золотых, один золотой перстень, также взяли других вещей веема много, которых я имянно теперь сказать не могу, после чего, связав у меня, у отца моего и у сестры моей руки и ноги, сами ушли, и дверь с надворья заложили. После их уходу мы развезались и я чрез ограду, хотя чрез силу, перелес и отпер двери. Поутру пришел я в местечко Аузу, объявил об сем в учрежденной греческой канцеляри, и оной канцеляри секретать повел меня в один в дом, а сам пошел в первой лагерь с моим братом, потому что не в состояни был от раны итыти и, возвратясь, объявил мне, что в первом лагере ему сказали, что этому кажется статся не можно, дабы салдаты могли ночью из лагеря отлучится, <…> потом я возвратился и поехал также с секретарем в другой лагерь. Во втором господин полковник Толь, как скоро меня увидил, то приказал мне перевезать рану и положили меня в лекарскую полату, где сам господин Толь приходил два раза меня смотреть. И пробыл я у него в лагере, а как скоро услышал от меня, что я могу узнать двух человек, которыя в числе грабителей у меня в монастыре были, а прежде слушали молебен, и зовут одного Николаем, а другово Иваном, то казал мне своих салдат каждую роту, однако я в оных помянутых двух человек не видал, потому положили меня опять в лекарскую полатку, а сего числа пришел канцелярской секретарь и господин полковник Толь с оным секретарем приказал мне ехать к адмиралу, почему я, приехав, сие доношенине принес».].

В 1773 г. жители острова Самос жаловались на матросов фрегата «Георгий Победоносец», прибывших на остров для приема дров и покупки лука. По их словам, матросы требовали араки и вина, учинили дебош, выламывали двери и грабили местных жителей[647 - РГА ВМФ. Ф. 188. он. 1. Д. 66. Л.83-84об.].

Со своей стороны, русские, шедшие освобождать единоверцев, также теряли к грекам доверие и преисполнялись раздражения и сарказма. Если в январе 1771 г., вдохновленный идеей строительства в Архипелаге нового греческого государства, Спиридов еще писал: «греки по состоянию их многия болше жалости достойны, нежели от нас какой строгости, ибо никогда вооруженные доброволно туркам противу нас не помогали…, турок страшатся…»[648 - Там же. Ф. 190. On. 1. Д. 44. Л. 19.], то вскоре преобладающими в рассуждениях о местном населении стали сентенции о лености и хитрости островных подданных Екатерины[649 - В качестве примера можно привести реляцию о заготовке сухарей для флота: «Определен ко изготовлению сухарей остров Тино, которой по многолюдству и большему числу деревень, и селения, и мельниц воденых и ветренных, когда б и усердие было, и лень, и разные вымышленные отговорки отложили – можно сказать и весь наш флот сухарями удовольствовать мог, имея нашу пшеницу и платеж…» не только убыток не был бы, но и в прибыли, но «на их обещании увериться неможно» (курсив наш. – Авт.) – поэтому командующий распорядился собрать «албанцов» и солдацкую команду для смотрения за изготовлением сухарей (Там же. Л. 72об.-73).], об их нежелании трудиться даже за значительную плату. Адмирал А.В. Елманов в 1774 г. сетовал, что он не мог сыскать для ремонта судов плотников и пильщиков («сверх наличных адмиралтейских, которых малое число, оставших и от работ изнуренных, и считать за работников не можно»), «греков ни из великого принуждения, ни за деньги, хотя по пиастру на день дали бы», нанимать не удавалось – «да и работу более 3-х дней продолжать не могут, потом бегут»[650 - Материалы для истории русского флота. СПб., 1888. Ч. XII. С. 242.]. Еще более жестко о найме албанцев на работу писал С.П. Хметевский: «Они голы и голодны. Питаются одной травой. И вид их показывал одну человеческую тень.

Монастырь св. Мины на Паросе

Напротив того так ленивый и ни к какой работе несклонный, что лучше согласится есть одное траву и ходить голому, нежели работать. Брал я таких без хлеба шатающихся к себе на корабль с жалованьем по четыре пиастра на месяц, но они не могли ужиться, предав себя не ограниченой лености. Можно сказать, что и вся Греция в лености со всем погружена»[651 - Журнал С.П. Хметевского. Приложение. 8. С. 627.].

Описывая нравы жителей Архипелага, бригадир М. Коковцев, кажется, выражал господствовавшее между участниками экспедиции мнение: греки, населяющие Архипелаг, «благоденствовавший под державою Великия Екатерины с 1771 по 1775 год… в невежестве и бедности, и с нуждою пропитание от плодов земных своих имеют. Причиною всему сему леность, непросвещение и безпорядочное турецкое правление..; остроумие… они употребляют на обман, притворство и лицемерие… Сребролюбие владычествует над сердцами их…, ежели видят случаи воспользоваться прибытком, рады жертвовать блеску металла самыми лучшими друзьями и родственниками. Слушать и рассказывать басни главное их упражнение. В законе они суеверны, к женскому полу ревнивы, и, подобно туркам, содержат жен своих в затворничестве»[652 - Коковцев М.Г Описание Архипелага и варварийскаго берега. С. 68-71.].

По мнению Коковцева, просвещенными могли называться только жители островов «Тино, Сиро, Микон, Наксия и Патмос», которые были втянуты в морскую торговлю. Так, жители Тиноса и Андроса, по мнению М. Коковцева, были «довольно просвещены и, обращаясь непрерывно в мореплавании, торгуют произведениями других островов», тогда как на о. Шхиро, покрытом «дремучими лесами», греки – «мало просвещенные», поскольку «упражняются в одном только земледелии»[653 - Там же. С. 23-24, 36, 12.]. Эту же «дикость и варварство» Л. Паш ван Кринен связывал, прежде всего, с османским владычеством и междоусобицами, пришедшими после падения Византии: «После падения греческой монархии оныя острова из под одного ига в другое переходили, от чего по примеру самой Греции [в] беднейшее впали состояние, которые наиболее под игом варваров все добрыя нравы и свойства потеряли, впад в желчейшее состояние, всегда будучи утесняемы лишением имения и детей, не имевши силы противится столь великими для их разореннию, к чему во многом они сами повод подавали будучи почти всегда между себя несогласи и завидуя один другому»[654 - Краткое описание островов Архипелага. Приложение 6. С. 521.].

Рассказы о больших и малых обманах греками русских, видимо, были частой темой для бесед. Примечательны два подобных рассказа: первый, закончившийся для русских потерями, второй – приобретением.

На острове Тассос, где флот запасал корабельный лес, во главе управления (или, как писал Спиридов, «остров был передан в хозяйство») был назначен лейтенант флота А.И.Поликути, «добросердечный и усердный к службе». Из жалости он раздавал хлеб терпящим голод грекам, неимущим работникам местных «приматов» (надо полагать, землевладельцев), которые обещали расплатиться своими продуктами- воском, оливковым маслом, смолою, скотом. Однако Поликути был обманут. Когда в деревни за этими продуктами были посланы «команды», то никого в деревнях найти не удалось: жители разбежались и угнали скот в горы. Захватили семерых приматов, но когда двоих из них послали за сбором скота и денег, то и они не вернулись. Корабль Поликути торопился покинуть остров, и экзекуции производить не было времени, лишь заковали в цепи пятерых арестованных. После этого эпизода Г.А. Спиридов запрашивал А.Г. Орлова, не следует ли весной, когда корабли придут на Тассо, повесить арестованных, «да из деревень тамошних,– добавлял адмирал, – в страх другим, не худо несколько велеть разорить»[655 - Материалы для истории русского флота. 4. XI. С. 652.]. Одним словом, в данном случае образ действия, предложенный Спиридовым, не слишком отличался от поведения его турецких противников, да и местные жители действовали по привычной для них схеме. Остается предположить, что инцидент был улажен, ибо более сведений о подобного рода конфликтах в источниках не встречается. По-видимому, командование стало последовательно придерживаться тактики «приласкивания».

Во втором рассказе (его привел М. Коковцев), повествуется, как «один российский крейсер, родом славонец, командовавший шебекою Забнакою («Забиякою»[656 - Шебекой «Забияка» командовал Николетто Кужевич (в документах канцелярий Спиридова и Елмановаэташебека нередко именуется «Николетова»). После заключения Кючук-Кайнарджийского мира Николетто Кужевич с семьей выказал желание переехать в Россию в Крым, на что лично А.Г. Орлов снабдил его паспортом (РГА ВМФ. Ф. 188. On. 1. Д. 85); Широкорад А.Б. Адмиралы и корсары Екатерины Великой. Звездный час русского флота. М., 2006. С. 116.]. – Авт.), узнав выгодное положение здешней пристани и пришед к острову Кастро Россо, захватил несколько греков. Уведомясь от них, что в крепости турков гораздо превосходнейшее число от его людей, и что крепостцы по неприступному ея на каменистых утесах положению и с большим войском взять нельзя, употребил воинскую хитрость. Он, ведая непостоянство греков, сказал им, что прислан от флота Российского осматривать пристань Кастро Росскую, и что через 24 часа весь флот сюда прибудет, и просил их не сказывать сего туркам под опасением в противном случае жестокаго наказания. Но греки не успели возвратиться, рассказали в крепости слышанное ими, а турки, пользуясь ночною темнотою, на мелких судах уехали в Караманию (Анатолию. – Авт.), оставя крепость и пушки ему в добычу. С того времени служил сей остров пристанью для Российских крейсеров в Сирских и Караманских водах плавающих»[657 - Коковцев М. Г. Описание Архипелага и варварийскаго берега. С. 67-68.].

Крепость Кастро-Россо. Из журнала шебеки «Греция»

Клишированные обвинения греков в лицемерии, хитрости и склонности к обманам и предательствам[658 - Такие обвинения со всей тщательностью подобраны и в новейшем изд.: Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II.], кочующие из одного описания в другое, как уже отмечалось, родились сразу после неудач совместных действий в Морее, но опыт создания Архипелагского княжества, кажется, лишь усилил взаимные разочарования (впрочем, все эти обвинения можно встретить при описании малознакомых культур, и, по наблюдениям Ларри Вульфа, без подобных шаблонных обвинений редко обходились и путешественники, открывавшие Восточную Европу[659 - Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи просвещения. М., 2003.]).

Что можно было ожидать от утомленных тяготами войны, незнакомым климатом, болезнями рядовых участников экспедиции, остро реагирующих на инаковость греков, их отличие от первоначального образа античных героев и великих христиан, если горечь разочарования охватила инициаторов всего предприятия!

Не способствовала смягчению взаимного недовольства участников экспедиции и греческого островного населения и третья сила – нерегулярное войско, в которое были набраны разнородные по национальному составу жители Балкан и Архипелага. Именно их – более всего и опасались мирные жители «вольного» Архипелагского княжества.

Уже летом 1771 г. жалобы жителей островов на разбой и «обиды» албанцев стали наводнять канцелярию в Аузе. Так, 11 августа 1771 г. жители деревни Баркия на Паросе жаловались, что «военнослужащие в нерегулярном войске арнауты, албанцы, морейцы, сфациоты и протчия греки причиняют тутошным обывателям, их женам и детям разныя обиды и озорничества, угрожая при том, что по выступлении отсюда регулярнаго войска наивящеи будут чиннить претеснени и обиды»[660 - РГА ВМФ. Ф. 188. On. 1. Д. 93. Л. 211об.]. О том же писали жители Левки (Лефкоса) на Паросе и греки острова Наксос и др. Командование вынуждено было озаботиться принятием против разбоев срочных серьезных мер[661 - Там же. Л. 235об., 237-237об., 299-300 и др.]. О негативных последствиях для греческого населения островов пребывания российского флота и действий «албанцев»-добровольцев писал и Шуазель-Гуффье. Он отмечал, что жители островов Сикино и Поликандро очень пострадали «во время последней войны» от грабежей и «бедствий», причиненных корсарами-греками (в противоположность острову Сифннос, который из-за отсутствия «хорошей гавани» был «спасен в минувшую войну»); для жителей о. Наксоса «соседство с Паросом имело … пагубные последствия во время пребывания Русских…»; на Паросе «албанцы на русской службе» разорили и разрушили древний монастырь капуцынов[662 - Choiseul-Gouffier. Voyage pittoresque de la Grece. P. 16,18, 42, 66.]. Правда, молодой французский путешественник-эллинист в своем труде ушел от прямых обвинений русских (что в дальнейшем, вероятно, сыграло свою роль, когда во время Французской революции он вынужден был искать спасения в России![663 - Вольфцун Л.Б. Граф Шуазель-Гуффье, первый директор Императорской Публичной библиотеки // Век Просвещения. М., 2006. Вып. 1. С. 127-140. Примечательно, что Шуазель упрекал русских, прежде всего, за то, что они не смогли развить успех Чесмы и не штурмовали «плохо укрепленные Дарданеллы», что после Чесмы русские напрасно застряли на Лемносе, что им следовало бы штурмовать Дарданеллы и, возможно, даже взять «уже потрясенный Константинополь»! (Choiseul-Gouffier,. Voyage pittoresque de la Grece. P. 1, 81).]).

Итак, в 1770-1774 гг. Архипелагское княжество, едва образовавшись, уже имело тяжелый груз проблем: без российского флота оно не могло себя защитить, но содержать значительные военные силы оно было не в состоянии (умеренная «десятинная» подать никак не покрывала флотских нужд!). Серьезная угроза таилась и в нараставшем недовольстве друг другом русских и греков, греков и наемного «албанского» войска, росте числа конфликтов между ними. Эксперимент по созданию Архипелагского княжества оказался трудным для всех его участников, и заключительная страница его истории это доказала (см. далее).

Дела церковные

Присутствие российского флота в Архипелаге и создание княжества ставили перед руководством экспедиции вопросы не только военного и гражданского, но и церковного строительства. Не вступая в конфронтацию с Константинопольским патриархатом, находившимся в сложном и крайне рискованном положении после начала русско-турецкой войны[664 - См. об этом: Camariano-Cioran A. La Guerre Russo-Turque de 1768-1774 et les Grecs. P. 540.]. И Орлов, и Спиридов способствовали тому, чтобы связи духовенства на островах Архипелагского княжества с Константинополем были фактически прерваны. Между тем, сложившаяся в

Османской империи система миллетов, при которой главой всех и светских, и духовных православных христиан являлся патриарх, предопределила сильное влияние церковных институтов во всех сферах общественной и частной жизни. Как бы ни хотел адмирал Спиридов доказать на великороссийских примерах духовенству Архипелагского княжества преимущества российской модели отношений светской и церковной властей[665 - См. Приложение 4.], кажется, синодальная послепетровская организация не стала для греческого духовенства желанной. А потому, чтобы не вступать в конфронтацию с местными духовными пастырями, и Спиридову, и его адьютанту П.Нестерову приходилось последовательно проводить идею независимости церковного суда, неподсудности духовенства суду светскому, сохранения всех прав собственности церквей и монастырей на движимое и недвижимое имение.

При таком положении дел поистине подарком для российского командования стал переезд в Аузу бывшего вселенского патриарха Серафима II (он был константинопольским патриархом в 1757-1761 гг.). Уйдя на покой, Серафим жил на Афоне, но в 1771 г. покинул афонское уединение и был «с почтением» принят на базе российского флота. Призвав командование российским флотом на помощь, он быстро заставил замолчать тех духовных лиц, которые имели «сумнительство», что «якобы он патриарх запрещенный, и служить ему негоже» и что он «без ведома нынешнего архиерея священников собирает». Аргумент патриарха, который убеждал Спиридова, – «хотя мы и не на патриаршем престоле находимся, но удалены не по правилам и правила совершать нам жертву не возбраняют», – был трудно оспорим. Серафим хотел на Пасху молиться о «благополучном здравии императрицы и наследника»![666 - РГА ВМФ. Ф. 190. On. 1. Д. 66. Л. 3.] А потому он, судя по всему, и получил желаемую «резолюцию» русского адмирала (полномочия коего в духовных делах едва ли были освящены каноническим правом!), и в российских документах его упоминали только как патриарха[667 - К нему, как к высшей духовной инстанции, обращались и для разрешения споров местного духовенства (РГА ВМФ. Ф. 188. On. 1. Д. 93. Л. 212об.).].

Известный специалист по русско-греческим церковным связям Л.А.Герд отмечает особую помощь патриарха Серафима II, «плававшего на корабле графа Орлова и распространявшего патриотические воззвания среди своих соотечественников»[668 - Герд Л.А. Константинополь и Петербург. Церковная политика России на Православном Востоке (1878-1898). М., 2006. С.120-121.]. Подробностей о плаваниях патриарха на корабле Орлова пока найти не удалось, но о содержании воззваний Серафима II можно судить по письму, отправленному в мае 1771 г. с острова Идра (ближайшего к Морее). Некто Креватис сообщал, что по «приказу» Спиридова и Серафима II он читал «началником» и «находившимся на острове мореитам» «высочайший манифест», и тогда те «все великой радостию о слышании онаго веселились и руце к Богу на небо подняли, дабы утвердил Вышней державу святейшей нашей государыни», и сразу отправились в Морею собирать новые отряды, ибо «жители тамошния ожидают отдать ключи от местечек, кагда московски я туда придут», только просят у адмирала Спиридова о присылке судов «в самой скорости»[669 - РГА ВМФ. Ф. 190. Он. 1. Д. 16. Л. 89-92.].

При российском флоте в Архипелаге патриарх Серафим пробыл около года[670 - Например, 4 августа 1771 г. в Аузе был выдан ордер: «святейшему патриарху Серафиму благоволите … отпустить от камиссариата за денги по надлежащей цене пшеницы девять килов, кофию 200 оков, пшена сорочинскаго восемь кантарей, кто от него прислан будет с роспискою» (РГА ВМФ. Ф. 188. Он. 1. Д. 93. Л. 201об.).], и зимой 1772 г., кажется, навсегда покинул Архипелаг: 12 января, как писал С.П. Хметевский, он отбыл на корабле «Св. Георгий» из Аузы в Ливорно[671 - Журнал С.П. Хметевского. Приложение 8. С. 630.]. В Ливорно Серафим II и находился до конца войны под опекой А.Г. Орлова[672 - Например, 30 июля 1774 г. А.Г. Орлов просит А.В. Елманова похлопотать относительно возвращения патриарху Серафиму «некоторой суммы денег», оставленной патриархом в долг монахам монастыря Св. Лавра – РГА ВМФ. Ф. 188. On. 1. Д. 92.]. По ордеру А.Г. Орлова с уходящим флотом Серафим вместе с немногочисленной «свитой» отправился в Россию: он был принят на корабль «Саратов» и вместе с эскадрой контр-адмирала Базбала приплыл в Ревель 25 июля 1775 г.[673 - РГА ВМФ. Ф. 172. On. 1. Д. 135. Л. 63. В рапорте контр-адмирала Базбала И.Г. Чернышеву от 29 июля 1775 г. сообщается о том, что по ордеру А.Г. Орлова принят был на борт корабля «Саратов» в Ливорно «бывшей в Константинополе греческий патриарх Серафим со свитою ево, состоящей в четырех человеках для отвозу в Россию, и в бытность в воеже от Ливорна до Ревельскаго порта, как его святейшество патриарх, так и свита его четыре человека довольствованы казенным иждивением с запискою в расходы, а по прибытии к российским портам, где его святейшество съехать на берег пожелает, в том ордере предписано – спустить».].

Патриарх Серафим II прибыл в Россию, немного не успев на главные торжества в Москве по случаю заключения мира, но, тем не менее, в октябре 1775 г. он был уже представлен в Москве императрице Екатерине и отслужил затем литургию в Успенском соборе Московского Кремля, о нем Екатерина упоминала и в своей переписке с бароном Гриммом[674 - Карп С.Я. Французские просветители и Россия. Исследования и новые материалы по истории русско-французских культурных связей второй половины XVIII в. М., 1998. С. 232.]. В дальнейшем, Серафиму II был назначен в России значительный пенсион, и он доживал свои дни в Новороссии (умер в 1779 г. в Мгарском монастыре под Херсоном), был тесно связан с Паисием Величковским и Евгением Вулгарисом[675 - Popoulidis С. Le Patriarche Oecumeniqie Serapheim II et les Russes // Balkan Studies. 1976. Vol. 17 (1). P. 29-66; Batalden S.K. A Further Note on patriarch Serapheim IPs Sojourn to Russia // Balkan Studies. 1977. Vol. 18 (2). P. 409-411; Фонкич Б. К истории приобретения греческих рукописей Харьковским университетом // Записки iсторико-фiлологiчного товариства Андрiя Бiлецького. Киев, 2003. Вип. IV. Кн. 1. С. 198-203.].

После отъезда Серафима II из Архипелага российское командование сохраняло влияние на церковные дела через других верных себе и послушных архиереев. Но отношения с ними все чаще строились по правилам, принятым синодальной церковью в Российской империи. И Орлову, и Спиридову, и Елманову не раз приходилось демонстрировать, что собой представлял этот российский образец отношений государства и церкви.

В июле 1773 г. А.Г. Орлов открыто вступил в конфронтацию с Константинопольским патриархатом. Он доносил в Петербург, что Оттоманская Порта «употребила верховную власть церковнаго пастырей начальника, константинопольского патриарха, который, посвящая по выбору турецкому греческих монахов в островские архиереи, давал тайныя по принуждению турков увещания и грамоты об отлучении от церкви тех епископов, кои бы не пожелали увещавать народ к возмущению (против русских. – Авт) и к присылке податей»[676 - Материалы для истории русского флота. Ч. XII. С. 140.].

Понимая «важность сего дела», которое могло повредить «охранению тишины и спокойства в жителях Архипелагских островов, состоящих под высочайшим Вашего Императорского Величества владением», и оскорбить единоверцев («строгостию не произвесть в обществе народов раздажения предосудительного единоверию»), Орлов решил дело по знакомой схеме, апробированной в России со времени Петра Великого, а именно: сурово подавил сопротивление, посадив под стражу неугодного архиерея и учредив собственный архипелагский «синод». Он доносил: «не допуская к управлению епархиальных дел сего нового тинского епископа <…>, обнародовал я прошедшаго апреля 2 [1773 г.] числа манифестом об учреждении в острове Паросе духовного собора из единоверных и единоплеменных морейских архиереев для разобрания и решения впредь всех тех духовных дел, кои доныне зависели от решения константинопольскаго патриарха, и что на место престарелаго тинскаго архиерея препоручено помянутому собору выбрать из своих сочленов достойнаго преемника»[677 - Там же. С. 140-141.]. Очевидно, что на «морейских архиереев»[678 - Орлов опирался на поддержку митрополита Монемвасийского и Каламатского, епископов Корона, Модона и Патраса (Camariano-Cioran A. La Guerre Russo-Turque de 1768-1774 et les Grecs. R 545). Отдавая распоряжение о подготовке к возвращению флота после подписания Кючук-Кайнарджийского мира, А.Г. Орлов специально просил А.В. Елманова: «старатца при етом случае, чтоб не забыть архиереев, который показывали свое усердие, отменное пред другими, в Морее, как Мадонской, Малвазийский и еще третий, как к вере так и к службе, и чтоб спросить у них, буде они пожелают ехать в Россию, в таком случае взять их на корабли и давать им определенное содержание» (РГА ВМФ. Ф. 188. On. 1. Д. 66. Л. 183-83об.).], а также афинского, паронаксийского и других «островских», Орлов к 1773 г. уже мог вполне положиться[679 - В 1771 г. афинский митрополит Варфоломей посылал к русским служить своего племянника и сам ездил для встреч по «вызову» Орлова (Там же. Ф. 190. On. 1. Д. 119. Л. 128-128об., 152), в июле 1771 г. Орлов «милостиво» принял монахов монастыря Иоанна Богослова на Патмосе (Там же. Ф. 190. On. 1. Д. 44. Л. 106об.); в июле 1772 г. без разрешения Спиридова иерархи островов, в том числе, митрополит Паронаксийский не решались даже собраться для решения сугубо церковного вопроса (Там же. Ф. 190. On. 1. Д. 119. Л. 9-9об.). Другие обращения духовных лиц к светскому начальству см.: Там же. Ф. 190. On. 1. Д. 119. Л. 79-80; Д. 66 и др.].

Вполне благополучно у российского командования складывались отношения с монастырским центром на о. Патмос. С одной стороны, Патмос признал российскую власть в Архипелаге и формально стал частью Архипелагского княжества, его синдики получали распоряжения за подписью А. Псаро и крейсирующего близь острова капитана Муратова и выполняли повинности, в том числе по размещению госпиталя[680 - ??????????? ?. ????????? ???????. ???. 69–116.]. С другой стороны, ни один другой остров Архипелагского княжества не имел столь почитаемой святыни, как Патмос: в его монастырь Иоанна Богослова Екатериной II были пожалованы крест с драгоценными камнями, драгоценные медали с изображениями Петра I и самой Екатерины II, а от А.Г. Орлова – очевидное свидетельство его паломничества в монастырь – кинжал, который и ныне украшает экспозицию ценностей Патмосского монастыря[681 - Антипа, кафигумен Патмосский. Путеводитель по Патмосскому монастырю Св. Иоанна Богослова. Патмос, 2009. С. 76-77.].

Патмос. Монастырь Иоанна Богослова

Иная модель делового взаимодействия светской и духовной власти сформировалась в отношениях российского командования с Афонскими монастырями. Примечательно, что на корабле «Трех Святителей» главы Архипелагской экспедиции совершили паломничество на Афон. Бывший в это время на Афоне русский паломник отец Игнатий из Курска записал: «Учинилось придти одному Российскому кораблю называемому Трех Святителей и снидошася отцы изо всех лавр первоначальствующие, изыдоша к пристани с крестным хождением, приидоша кораблей первоначальники: граф Алексей Григорьевич Орлов, господин Спиридов, господин Елманов и приидоша в церковь Пресвятыя Богородицы Иверския, отслушаша молебен и паки возвратились на корабль, где меня звал господин Елманов на свой корабль, и так я от него отрекохся и остахся пребывати в монашестве рядовых» (отец Игнатий вернулся в Россию в 1776 г.)[682 - Описание путешествия отца Игнатия в Царьград, Афонскую гору, Святую землю и Египет. 1766-1776 гг. / Под ред. В.Н. Хитрово // ППС. СПб., 1891. Т. XII. Вып. 3 (36).С. 24.].

Последовать примеру командования и совершить паломничества на Афон рядовым православным участникам экспедиции никто не предложил, напротив, попытка побега 30-летнего русского матроса Пантелея Ермолаева с фрегата «Северный Орел», якобы для «богомолья на Афонскую гору», по-видимому, сочувствия не вызвала[683 - РГА ВМФ. Ф. 188. On. 1. Д. 92 л. 173. Побег был совершен 23 июня 1774 г., когда «Северный Орел» запасался лесом на о. Эмбросе. Приговора по этому дело не обнаружено.].

Похоже, кратковременный визит командования на Афон носил не только религиозный характер: весь период присутствия флота в Архипелаге переписка с афонскими монастырями, прием афонских старцев в Аузе, товарообмен с монастырями не прекращались. У Ватопедского монастыря русские приобретали необходимые для починки кораблей доски, со старцами Хиландарского монастыря затеяли переписку относительно захваченных «разбойниками» мальчиков, которых старцы пытались через русских освободить[684 - Там же. Ф. 188. On. 1. Д. 56. Л. 228, 259. О просьбе игумена Исайи из Лавры св. Афанасия помочь истребовать с жителя острова Скопель лаврскую милостыню, полученную в Константинополе, см. там же. Ф. 188. Д. 65. Л. 75-75об.], в скит пророка Илии по просьбе иеромонаха российского флота Игнатия передали один комплект церковных сосудов[685 - Там же. Ф. 188. Он. 1. Д. 65. Л. 107-107о6. (22 октября 1770 г.).]. Но, судя по всему, пребывание Российского флота в Архипелаге принесло Афонским монастырям более неприятностей, нежели примуществ: резко усилилась угроза турецких репрессий и пиратских набегов. В 1773-1774 гг. на Афоне даже было составлено Соборное послание, адресованное российской императрице, Синоду и командующим экспедицией, в котором «все игумены св. Афонской горы» молили предпринять меры против «морских разбойников», от которых уже два года (открытый намек на сроки, когда российский флот контролировал Архипелаг!) монахам и паломникам не было спасения, а монастыри лишались милостыни и вынуждены были, напротив, платить непосильный выкуп за своих насельников:

«Приходят разбойники, именуемие христиане… и разбивают святую Афонскую гору и от единой стороны пленять поклонников, которые по обычаю приходят здесь издревле на поклонение, помоществующе нам милостынею, от которих отъемлют по триста и пятьсот грошей, коея ради вины от толь престали приходить и творить нам толикую помощь, и не точию сие творят, но и от монастырцев, которыя были с поклонниками, все имущество их отобрали, от другой же паки часто восхищают от келий и от скитов монахов, которыя оставили мир, въземши в свои филуки, и из них одних утопляют в море, а инных томят безчисленними мучении, от которых ищут по тысячи грошей, аще хотят быть свободными… Которие понеже не имеют чем искупится от них – мы, хотяще и не хотяще, милосердствуем о них, для того, что оние подклоненны суть монастырем нашим, и … [обременяемся] тягчайшими процентами от еврей и турков, и оных искупляем, нетерпяще оставить их в разбойнических руках мучится, каковыя беды, елико проходит время – толико умножаются, понеже начаша многия сатанинское сие дело. И бедствует вся Святая Афонская гора ради оних, в запустение прийти как монастири, так и скити, и келии…»[686 - Там же. Д. 66. Л. 252-252об.].

На уровне церковной паствы духовное общение православных греков и российских участников экспедиции также складывалось непросто. Единения православных в Архипелагском княжестве достичь удавалось крайне редко, и виной тому был, как представляется, не только языковый барьер, но и существенное расхождение в представлениях греков и россиян о «правильных» религиозных практиках и церковном благолепии.

Несмотря на значительное число православных церквей, в том числе, и пустовавших, церковные службы отправлялись обычно на флоте своими корабельными священниками[687 - Например, когда на корабль «Молния» в июле 1774 г. был прислан «славонцкой священник Петр», он просил доставить на корабль полный комплект книг и утвари для церковного служения: «Следованную Псалтирь, Минею, Октоих, Ермалог, Новой завет, Служебник, Триоди цветная и постная и ризы». Там же. Д. 56 Л. 248; Ф. 190. On. 1. Д. 116. Л. 22-22об.) Имущество корабельного храма корабля «Нетронь меня» составляли: две иконы («образ Николы с серебряною оковкою и образ четырех святителей с серебряной оковкою»), дароносица, крест, скромная утварь, книги (Минея общая и Минея праздничная, Триоди, Шестоднев, Требник, Ирмолог, Служебник, Новый Завет, Псалтирь следованная, «книги молитвенные молебнаго пения»).]. Помимо этого, на Паросе в Аузе в начале 1774 г. затеяли строительство собственного русского каменного храма (еще перед заключением мира для этой церкви в Аузу доставили алебастр[688 - Там же. Ф. 188. On. 1. Д. 56. Л. 61об.]), но, судя по всему, ее так и не успели закончить[689 - Атлас Архипелага и рукописные карты Первой Архипелагской экспедиции русского флота 1769-1774 гг. С. 25; Гребенщикова Г.А. Балтийский флот в период правления Екатерины II. С. 435. Шуазель-Гуффье счел, что каменную церковь и госпиталь достроить русские не успели (Choiseul-Gouffier. Voyage pittoresque de la Grece. P. 71).].

Руины русской церкви при госпитале в Аузе

Присутствие же на службе в местных греческих церквях и встречи с духовенством помимо языкового непонимания встречали и насмешливое культурное отторжение. С.Хметевский оставил такие записи: «Попы со крестом и с потрахелью всегда ходят. И где только встретится с нашим, руским, то где б то ни было, надев потрахель, тотчас свертит молебен за налишния денги (выделено нами. – Авт.). Из наших были такие, которые в церкве после службы Божией бросали нищим братиям и робятишкам мелкия деньги, которыя по жадности бросятся подбирать, то и поп, выскоча из олтаря в ризах, тут же с робятишками хватает, и ево повалят на пол. И так более смешны, нежели благочинны»[690 - Журнал С.П. Хметевского. Приложение 8. С. 616.].

Итак, декларации создателей Архипелагского княжества об уважении независимости церковной сферы, по сути, остались только декларациями. А.Г. Орлов отнюдь не церемонился с греческим духовенством, проводя в практической политике российский вариант подчинения священства царству. Военные сумели властно и действенно контролировать церковные структуры, опираясь на «своих» архиереев, вышедших из подчинения Константинопольскому патриарху. Эти «свои» архиереи сыграли заметную роль в обеспечении поддержки их паствой российской экспедиции, но они оказались не в силах объединить греческих и российских единоверцев или способствовать преодолению нарастающего отчуждения. Да такой задачи, кажется, перед ними никогда и не ставилось!

Столица Архипелагского княжества, или средиземноморский Кронштадт

Самым успешным предприятием Архипелагского княжества можно назвать создание на о. Парос в Аузе военной базы российского флота и столицы архипелагского государства.

Рыбацкая деревня Ауза (Наусса) была невелика – меньше столицы Пароса Парикии, но имела защищенную глубокую бухту, в которой можно было ставить на якорь не только «мелкие суда», как в Парикии, но и военные корабли[691 - Так, 25 ноября 1770 г. в Аузе впервые собрались суда российской эскадры: фрегаты «Слава», «Архипелаг», «Святой Николай», поляка «Святой Михаил»; греческие суда капитанов Григория Пано, Герасима Калиге, Ивана Владико, Жовани Купа, грека Жовани, которые состояли в российской службе и имели «патенты»; греческие поляки Жоргиса Гоналиса и Феодоро Мулисаначи, плававшие под греческим флагом, 4 «призовых» рагузинских судна с греческими капитанами и 3 «воровских» судна греческих пиратов «от коих командиры повешены» – РГА ВМФ. Ф. 188. On. 1. Д. 10. Л.209-209 об.]. В военных журналах записали: бухта эта «представляет фигуру продолговатую и имеет длины 5 верст, ширины 1 верста и 400 сажен, а в самом проходе 1 верста и 300 сажен, грунт иловатой, в пяти местах по оной имеютца неболшия островк[и], а поблизости берегов высокие каменные горы, и потому, как по доволной ея величине, так и по хорошему от ветров закрытию, к стоянию на якоре не точию для мелких судов, но и для военных кораблей веема способна» (Журналы).

Наусский залив