Путеводитель по «Дивному новому миру» и вокруг

Создавая «Дивный новый мир», сатиру в духе Свифта, Хаксли проводил фундаментальный и сокрушительный сеанс арт-терапии, самолечения творчеством, с целью не только разобраться в состоянии современного мира, но и справиться с одолевавшими лично его кошмарами. Нельзя не назвать те трагические события в биографии писателя, которые обусловили его интерес к психиатрии и психотерапии. Вопросы терапии в целом и в особенности психотерапии сильно волновали его из-за чувства некоторой отстраненности от мира, периодически обусловленной полной потерей зрения еще во время учебы в Итоне, и особенностями его интровертного психотипа.

В раннем возрасте, когда ему было всего восемь лет, Хаксли перенес первую тяжелую утрату: его мать умерла от рака. Вот как Джулиан Хаксли вспоминал их с Олдосом мать на ее смертном одре: «Никогда не забуду, какой иссохшей она выглядела, не забуду и то, как она отчаянно крикнула: “Почему я должна умереть, да еще и такой молодой!”»[9 - Huxley J. Memories. Vol. I. London: Allen and Unwin, 1970. P. 38.] Этот удар судьбы, несомненно, оставил глубокую рану в душе писателя, о чем, в частности, свидетельствует тот парадоксальный факт, что воспоминания детства, связанные с матерью, по его собственному признанию, совершенно стерлись из его памяти – это, очевидно, подтверждает их болезненную остроту (по крайней мере, так трактует подобную работу сознания психоаналитическая теория вытеснения).

В «Дивном новом мире» смерти, ее физической и психологической стороне уделено особое внимание. Что придумал Хаксли для избавления новомирцев от смерти как страдания? Смерть как таковая не побеждена в этом жизнерадостном мире будущего. Жители Мирового Государства не стали бессмертными богами, они даже не живут дольше 60 лет. Однако этот факт, как и сама по себе мысль о скоротечности жизни, их ничуть не заботит. Это спасительная беззаботность вызвана, во-первых, тем, что смерти не предшествуют старость, уродство, слабость и боль, во-вторых, в жизни индивидуума отсутствует конечная цель – следовательно, не приходится сожалеть о том, что цель эта, возможно, не достигнута или о том, что она по каким-либо объективным или субъективным причинам недостижима. В целом бессмысленное времяпрепровождение, будь то работа или досуг, не вызывает у новомирцев сожалений о том, что оно может быть прервано. В-третьих, новомирский человек изначально одинок (данный факт не ощущается как экзистенциальная трагедия), ни к кому на свете не привязан, а потому не ощущает утрату другого. Но, в свою очередь, никто другой не скорбит о его кончине. Согласимся, что при таком положении дел смерть утрачивает все присущие ей пугающие свойства и перестает быть сколько-либо трагической.

Культ молодости в Мировом Государстве, по существу, равен культу инфантильности. Новомирцы не эволюционируют ни психически, ни духовно. Следовательно, они не достигают той мудрости, которая приобретается лишь в результате добровольного самоограничения, расширения горизонтов, углубления познания и самопознания. Им не доступна та дистанцированная позиция, которая помогает зрелому индивидууму смотреть на мир и самого себя через «более точную оптику». Все это – опыт чувств и опыт независимого мышления – приобретается лишь с возрастом. Но наша плата за эти приобретения столь высока, что многие читатели, думается, согласились бы поменять мудрость и боль утраты на молодость и веселье.

Воспоминания о смерти матери от рака, очевидно, преследовали Олдоса Хаксли до конца жизни, усугубившись в дальнейшем смертью его первой жены Марии от той же болезни, а затем и собственным онкологическим диагнозом писателя. Когда он заканчивал роман «Остров», то знал, что умирает. Смерти посвящены самые проникновенные страницы этой утопии. Воспоминания Уилла Фарнеби, главного героя, начинаются со смерти жены, с описания ее изуродованного в автомобильной аварии тела. Пугающе натуралистичны и описания смерти тети Уилла, Мэри, – от рака. Уилл навсегда запомнил ее истерзанное болезнью тело. Во время мокша-сессии Уилла посещают ужасающие видения смерти и нескончаемого «апокалиптически убедительного» страдания. Читатель «Острова» узнает, что пережить трагедию смерти – своей и чужой – с достоинством и радостной готовностью может лишь тот, кто постигнет науку танаталогию[10 - О теме смерти в текстах Хаксли см. работы Джереми Мекьера: Meckier J. On D. H. Lawrence and Death, Especially Matricide: “Sons and Lovers”, “Brave New World”, and Aldous Huxleys Later Novels // Aldous Huxley Annual. 2007. Vol. 7. P. 185–221; Meckier J. Cancer in Utopia: Positive and Negative Elements in Huxleys Island // Meckier J. Aldous Huxley: Modern Satirical Novelist of Ideas: A Collection of Essays / Ed. Peter E. Firchow and Bernfried Nugel. Berlin: LIT Verlag, 2006. P 293–304.].

Следующим после смерти матери ударом и еще одной причиной несколько более глубокого интереса Олдоса Хаксли к психологии и терапии, чем обычно встречается у писателей, стало самоубийство его младшего брата Тревенана в период сильного приступа клинической депрессии. Хаксли тогда учился в Оксфорде. Этот трагический случай показал писателю, в какой степени человеческая жизнь может зависеть от качества и своевременности лечения: дело в том, что медицинский персонал клиники, в которой Трев проходил курс лечения, недооценил серьезность его состояния и оставил мальчика без присмотра. Кроме наследственности, не последнюю роль в развитии болезни Трева сыграл стресс, вызванный нешуточными перегрузками, которые честолюбивый подросток, потомок прославившихся на всю Англию людей, испытывал в элитарной школе Итон. Хаксли нередко размышлял о том, что, будь лечение более эффективным, врачи – более опытными, а стремление не посрамить честь прославленной семьи – более умеренным, трагедии можно было бы избежать.

Олдос Хаксли знал, что некоторые из близких родственников, в частности, старший брат Джулиан, знаменитый биолог, также периодически страдают от депрессии. Судя по всему, страх утраты собственного психического здоровья преследовал и его самого большую часть жизни – это нередкая среди литераторов навязчивая идея (достаточно вспомнить Э. По, Гоголя, Мопассана и др.). Хаксли периодически переживал депрессивные состояния. Порой они были связаны с преследовавшими его вполне оправданными страхами потери зрения. Интроверт Хаксли, стремясь познать самого себя и, возможно, сберечь тем самым душевное здоровье, довольно рано стал усиленно заниматься психологией, а в дальнейшем психотренингами и психотерапией разных направлений.

Учтем и то обстоятельство, что всю жизнь О. Хаксли страдал от множества мелких недугов, большая часть которых имела явно психосоматический характер. Кристофер Ишервуд (1904–1986), известный писатель, киносценарист, переводчик «Бхагавадгиты» и друг Хаксли, характеризуя Олдоса, назвал его «исключительно чувствительным человеческим инструментом»:

Его здоровье было весьма неустойчивым. На этой неделе он выглядел бодрым и здоровым, даже полным сил, на следующей – изнуренным, разбитым, призрачным. Он страдал от самых разнообразных недугов, однако, казалось, они интересуют его в той же степени, как и беспокоят.

Он мог долго обсуждать их, отстраненно, не жалуясь. <…> И он, и Мария (первая жена писателя. – И. Г.) так любили ходить по врачам, что их друзьям порой казалось, что они были готовы проконсультироваться у любого, хотя бы один раз, из чистого любопытства[11 - Aldous Huxley 1894–1963. A Memorial Volume / Ed. Julian Huxley. New York: Harper & Row, 1965. R 157.].

Хаксли изучил и испробовал на себе многие способы облегчения психосоматических недугов: слабая форма депрессии, необъяснимым образом колеблющееся зрение, порой полная слепота, хронический бронхит (удивительный для человека, который провел всю вторую половину жизни в сухом климате Калифорнии), проблемы пищеварения, разнообразные аллергии, боли в спине и, наконец, бессонница – очевидный симптом тревожности. Медицина интересовала писателя не только как «механика живых организмов», но и как искусство врачевания. Он смело проводил над собой нетрадиционные терапевтические эксперименты, позволяя себя гипнотизировать, подвергать воздействию «оздоровительных токов» и психоделиков.

Никакие болезни и личные трагедии, будь то ранняя слепота, преследовавшие его детские комплексы, вынужденная эмиграция, творческие неудачи, смерть первой жены и даже собственная тяжелая болезнь и умирание, не отвлекли Олдоса Хаксли от главной цели его существования – поиска смысла индивидуального бытия наравне с поиском подлинного общественного Блага и, что еще важнее, способа примирения одного с другим.

Мемуары родственников и друзей Хаксли дают и другие объяснения его психологическим и медицинским увлечениям. Так, например, причину этих и более обширных научных интересов, его сscientist manquе, некоторые усматривали в общей гуманистической установке писателя, в его желании облегчить не только собственные, но и чужие страдания. Что до его психоделических опытов, то, по всей видимости, кроме стремления на собственном опыте понять психофармакологическое воздействие наркотиков и таким образом удовлетворить свою страсть ученого-экспериментатора, он хотел всколыхнуть некие личные и в то же время универсальные образы и переживания, которые его подсознание открывало лишь под воздействием галлюциногенов.

«Он всегда хотел осознать бессознательное, а оно проявлялось именно под воздействием наркотиков», – писала Джульетта, жена его брата Джулиана[12 - Dunaway D. К. Aldous Huxley Oral History Papers. Huntington Library. HM 56885. P. 5. (Далее – HM).]. Она также полагала, что Олдосу было неизменно интересно все то, что могло бы облегчить людские страдания, поддержать здоровый дух в здоровом теле (НМ, 56882, 8).

Еще в середине 1930-х гг. Олдос Хаксли приходит к следующей мысли:

<…> Существует понимание «не-я» и понимание «я». Всецело понимающая личность понимает как саму себя, так и внешний мир <…>. Если стремиться к пониманию себя, то следует осознавать свои действительные мотивы, тайные истоки своих мыслей, чувств и поступков, природу своих настроений, импульсов и ощущений <…>. Ни одно эго не может выйти за пределы собственного эгоизма, нравственно <…> или мистически <…>, пока оно полностью не осознает, чем является и почему является тем, чем является. Самотрансценденция происходит через самоосознавание[13 - Huxley A. Complete Essays of Aldous Huxley: In 6 vols / Ed. R. S. Baker and J. Sexton. Chicago: Ivan R. Dee, 2000–2002. Vol. IV. P. 400–402. (Далее – CE).].

Как видим, писатель говорит о необходимости интроспекции. Более того – о том, что для верного понимания себя и других следует, по всей видимости, обратиться к науке психологии, ибо она как раз и занимается изучением эмоций, восприятия, мотивации, каузальностью поведения, динамической структурой сознания и пр. Научная интроспекция, таким образом, оказывается предварительным условием.

Мало кто из литераторов мог бы похвастаться столь обширными, как у Хаксли, познаниями в различных областях психологии и связанными с ней медицинскими теориями и исследованиями. Данный факт, разумеется, любопытен и значителен сам по себе.

Особенно важным был для Хаксли вопрос о соотношении телесного и психического. Не потому ли писателя так занимала телесноментальная проблема, что всю жизнь, несмотря на все его мужество, телесные недуги доставляли ему не только физические муки, но еще и психологические мучения и неудобства? Вполне естественно, что он пытался найти наиболее адекватный и комфортный способ сосуществования своего активного разума и лабильной психики с нездоровым телом. Отсюда его неприязнь к любой психологической теории, не учитывающей телесную, соматическую составляющую.

Под влиянием теории Уильяма Шелдона писатель предпринял специфический самоанализ, прежде всего, совершенно точно определив свой соматический тип. В самом деле, трудно не согласиться с тем, что писателя следует отнести к эктоморфам. Шелдон характеризовал эктоморфа как обладателя тонкого и хрупкого тела, в пропорции к размерам – наибольшим мозгом, наделенного чувствительностью и нервозностью, сверхчувствительного к внешней стимуляции и слабо пригодного к физической, особенно соревновательной, активности.

Ил. 1. Олдос Хаксли в нью-йоркском отеле Эссекс-Хаус

Хаксли был необычайно высоким, щуплым человеком с большой головой. Некоторым он напоминал гигантского вытянутого кузнечика. Его сутулость и подслеповатость (с юности он был слабовидящим в результате болезни глаз, а порой его зрение ухудшалось вплоть до слепоты) придавали его облику отстраненность и некоторую отрешенность, вероятно, настораживавшую тех, кто не был с ним хорошо знаком. Однако после непродолжительного общения писатель представал перед новым собеседником открытым, симпатичным, сочувствующим и живо интересующимся всем на свете человеком.

Что же до поведенческой, собственно психологической, характеристики, то О. Хаксли отнес себя к шелдоновской группе церебротоников. Церебротоники, по Шелдону, сдержаны, скрытны, застенчивы, лучше всего адаптируются в небольших группах, беспокойны, имеют проблемы со сном, часто предпочитают одиночество. Все эти характеристики вполне могут быть отнесены к писателю, который в одном из эссе 1944 г. подытожил характеристику своего психотипа:

Церебротоник – сверхвозбудимый, сверхчувствительный интроверт, гораздо больше озабоченный внутренней вселенной собственных мыслей, чувств и воображения, нежели внешним миром <…>. Осанка и движения церебротоника напряженные и сдержанные. Его психические отклики могут быть поспешными, а его физиологические реакции – неприятно острыми <…>. Ярко выраженные церебротоники <…> имеют страсть к уединению, не любят быть на виду <…>. В компании часто бывают робкими и могут неожиданно впадать в уныние <…>. Во внешних проявлениях они скованы и сдержаны, и когда им нужно выразить свои чувства, они кажутся настолько скованными, что висцеротоники зачастую подозревают их в бессердечии[14 - См. иллюстрированную статью Хаксли «Кто ты такой» (Who Are You // Harpers. V. 189. Nov. 1944. P. 512–522. Цит. на с. 519). В статье наглядно изложена суть работы Шелдона «Разнообразие темпераментов» (Sheldon W. The Varieties of Temperament: A Psychology of Constitutional Differences. New York: Harper and Brothers, 1940). Шелдону также посвящены статьи Хаксли «Где вы живете?» (Where Do You Live? // Esquire. May 1956). В своей последней книге «Литература и наука» он вновь возвращается к вопросу о влиянии физических различий людей на их темперамент.].

В книге «Вечная философия» (The Perennial Philosophy, 1946), посвященной вопросам религии и мистицизма, Хаксли вновь обращается к вопросу о том, как конкретный психотип предопределяет не только судьбу и характер, но и религиозные «предпочтения». Особенно подробно писатель останавливается на церебротониках. Случайно ли это? Полагаем, что это обстоятельство обусловлено «искусом самоанализа». Посмотрим на те новые подробности, которые Хаксли добавил к косвенной самохарактеристике, где появились такие определения, как «особенный», «переразвитый и почти нежизненноспособный», «подверженный непредсказуемым приступам меланхолии»:

<…> Интровертному церебротонику непросто найти свое место в окружающем его мире вещей, людей, в обществе с его укладом. В результате выраженных церебротоников редко встретишь в числе обычных граждан.<…> В университетах, монастырях и исследовательских лабораториях <…> процент невероятно одаренных и образованных церебротоников всегда будет очень высок[15 - Хаксли О. Вечная философия / Пер. с англ. Е. Бондаренко. М.: Эксмо, 2004. С. 234–235.].

Проанализировал он и тот специфический путь к познанию и просветлению, что пригоден именно для церебротоников. Хаксли считал, что церебротонику (читаем – ему самому) следует избегать интроверсии и воображения ради них самих. Самоанализ не должен быть самоцелью. Путь знания для церебротоника заключается в том, чтобы «изменять сознание, пока оно не перестанет быть эгоцентричным и не сосредоточится и не сольется с Божественным Основанием»[16 - Там же. С. 235–236.]. В качестве примера церебротоника, успешно преодолевшего недостатки своей природы, Хаксли называет не кого иного, как Христа (!!!). Можно предположить, что этим, на мой взгляд, наименее адекватным, по причине бездоказательности, примером он сознательно ставил высочайшую планку для своего будущего духовного самосовершенствования. Соображение, по которому он определяет Христа как церебротоника, писатель обосновывает по-шелдоновски:

<…> Традиционно Иисус виделся как человек преимущественно эктоморфного сложения, а это подразумевало, что и преимущественно церебротонического темперамента. Сердцевина изначального христианского учения подтверждает верность этой иконографической традиции. Евангельская религия – это то, чего можно ожидать от церебротоника; хотя, конечно же, не от всякого, но от того, кто использовал особенности своего природного психофизиологического строения для того, чтобы превзойти природу, кто, следуя своей особенной дхарме, достиг духовной цели[17 - Хаксли О. Вечная философия. С. 243.].

Хаксли считал, что изучение причин и механизмов психосоматических расстройств гораздо важнее спекулятивных рассуждений о стрессах, вытеснении и зажимах. Так, в одном из писем, адресованных брату Джулиану Хаксли, от 27 мая 1945 г. он подводит итоги прочитанной литературы по психоневрозам и их лечению, включая в картину работы сознания понятия, заимствованные из восточных учений:

Если человек не взаимодействует (с Дао, с Таковостью), если считает себя автономной сущностью, если главной его заботой является его самоосознающее эго, тогда все разлаживается на всех уровнях – от физиологического до духовного. Он вмешивается в нормальное функционирование собственного организма, беспокоится и нервничает, доводя себя до язвы желудка, до плохого зрения, гипертонии и всех бесчисленных заболеваний, которые сейчас даже самые консервативные доктора вынуждены связывать с болезненными состояниями сознания. В то же самое время он отрывает себя не только от «животной благодати» нормального и естественного функционирования, но и от ментальной и духовной благодати – благодати, например, эстетического переживания <…>[18 - Huxley A. Letters / Ed. G. Smith. New York; Evanston: Harper & Row, 1969. R 527. (Далее – Letters).].

Письма и статьи второй половины 1950-х демонстрируют неослабевающее, несколько наивное желание подыскать панацею, то есть средство, действительно приводящее к более или менее скорому психическому выздоровлению.

С 1956 г. Хаксли увлекается обсуждением такого, казалось бы, далекого от теоретической полемики вопроса, как строительство, обустройство и организация психиатрических лечебниц. Впрочем, ввиду его интереса к терапии, а также в связи с некоторыми семейными обстоятельствами, эта тема оказалась ему небезразличной. Несомненно, писатель запомнил, к чему привело то лечение, что получил его младший брат. Очевидно, писатель осознавал, что депрессия в роду Хаксли – наследственная болезнь.

В 1956 г. Хаксли публикует в Esquire (June 1956) статью «Безумие, грех, печаль» (Madness, Badness, Sadness), где восторженно описывает известную ему психиатрическую клинику, расположенную между Лос-Анджелесом и Лонг Бич, создатели, организаторы и персонал которой делают все, что в их силах, чтобы облегчить страдания тех, кого душевная болезнь заключила в одиночные, отделенные от нашего мира, личные чистилища. В связи с этим Хаксли вспоминает, как в свое время посетил отделение для буйнопомешанных к Кашмирской больнице, где их содержат в грязных и крошечных клетках, меньших, чем обезьяньи вольеры местного зоопарка. Для тех читателей, что спешили объяснять подобное зверство «дикостью населения и отсутствием цивилизации», Хаксли приводит краткий экскурс в историю западной психиатрии, ссылаясь на авторитетный труд Грегори Зильбурга «История медицинской психологии» (1941)[19 - Zilboorg G. A History of Medical Psychology. New York: W. W. Norton & Co., 1941. Зильбург, обладавший разнообразными талантами, перевел в 1924 г. роман Е. Замятина «Мы» для нью-йоркского издательства Dutton.]. Зильбург приводит душераздирающие подробности жизни в домах скорби и многочисленные примеры насилия со стороны медиков и священников – обычной практики во всех христианских «цивилизованных» странах. Статья Хаксли – призыв к совместным действиям профессионалов и правительства в стране, где, по его сведениям, почти половина больничных коек занята людьми с психическими расстройствами:

Количество неврозов и психозов возрастает. Нам нужны все более крупные больницы, более милосердное обращение с пациентами, больше психиатров, больше таблеток. Все это нужно срочно. Но это не решит нашу проблему В этой области профилактика несравнимо важнее лечения, ибо лечение всего лишь вернет пациента в среду, порождающую душевное расстройство. Как же добиться профилактики? Это вопрос ценой шестьдесят четыре миллиарда долларов… (CE. Vol. VI. Р. 188).

Хаксли был далеко не единственным, кого ужасала леденящая, «готическая», а главное – травмирующая психику атмосфера, царящая в подобных заведениях. Главная ошибка архитекторов, по мнению Хаксли, состояла в планировке огромных корпусов с бесконечными коридорами, которые напоминали «кошмарные туннели, описанные в “Падении Дома Ашеров”» (Letters, 846). До конца жизни Хаксли продолжал интересоваться этой темой, узнавая о любых улучшениях в организации психиатрических клиник.

В марте 1960 г. Хаксли начинает трудиться в «святая святых психоанализа» – в Фонде Меннингера в Топике, получив грант на шесть месяцев. Фонд Меннингера включал в себя тогда 12 больниц, школы для умственно отсталых и малолетних преступников и пр. Штат Фонда насчитывал около 159 психиатров. Хаксли познакомился там с Гарднером Мерфи, с Людвигом Берталанффи, а также с Уильямом Сарджентом, в то время главным психиатром лондонской Больницы Св. Фомы (Letters, 888).

Он читает лекции. Его несколько раз допускают к работе других сотрудников с группой пациентов, страдающих шизофренией. Методы, применявшиеся тогда в клиниках Топики при групповой терапии, были весьма разнообразны. Например, применялась музыкальная терапия. Хаксли также выступил несколько раз в качестве терапевта, использовав один из рецептов своей второй жены, Лауры Арчеры. По его словам, результаты превзошли ожидания. Лишь одному-единственному больному так и не удалось покинуть пределы сумеречного мира искаженного сознания и непосредственно соприкоснуться с действительностью «здесь и сейчас». А между тем, по его словам, до начала упражнения, пациенты не проявляли никакого желания общаться. Выполнив его упражнение участники смогли вступить в контакт и с терапевтами, и друг с другом, начали задавать вопросы и отвечать на них, рассказывать случаи из собственной жизни. Эти рассказы иногда сопровождались весьма здравыми комментариями других участников групповой терапии. Тот факт, замечает Хаксли, что столь тяжело больные люди оказались способными на подобную реакцию, подтверждает действенность метода. Он был совершенно уверен, что невротики, тем более пациенты, чьи проблемы разрешимы еще легче, смогут добиться еще более поразительных результатов[20 - Huxley A. Foreword // Huxley L A. You Are Not the Target. New York: Farrar, Straus & Co., 1963. P. XI–XIV. Об этом подробнее см. Гл. III.].

Хаксли стремился к самосовершенствованию не только в психосоматическом плане, но и в этическом, пытаясь найти идеальные рецепты для здоровья души, без которого не может быть достигнута гармония в жизни. Чем старше он становился, тем интенсивнее погружался в размышления о «флоре и фауне глубинного слоя подсознания» (Letters, 693), тем явственнее осознавал иллюзорность своего отшельничества (в принципе, естественного для писателя), тем сильнее было его сочувствие, пришедшее на смену любопытству собирателя характеров.

В обоих браках Хаксли подсознательно искал и, к счастью, обретал поддержку. Первая жена писателя, бельгийка Мария Нис, стала его «глазами», помогая ему не только физически ориентироваться во внешнем мире, но и адаптируя его к отношениям с новыми людьми. Пребывая в оковах, созданных его сознанием ограничений, он, бесспорно, испытывал сильные затруднения в эмоциональной сфере. Поисками большей психосоматической гармонии объясняются его разнообразные опыты телесно-ориентированной терапии.

В одном из писем, отправленных после смерти Марии, Олдос признается: «Если я в какой-то мере научился быть человеком – а у меня были в этом смысле громадные проблемы (курсив мой. – И. Г.) – то этим я обязан ей» (Letters, 740). После ее смерти Грейс Хаббл, вдова великого астронома и близкий друг Хаксли, записала в дневнике, что Олдос часто и с готовностью говорит о покойной жене, но в его словах нет никакой интимности. Эллен Ховди, невестка Хаксли, подтверждала: «Он был несколько не в ладах с собственным телом <…>. Думаю, что это мучило его. Если тебе приходится прибегать к серьезному наркотику, чтобы поплакать, то у тебя проблемы с телом. Думаю, что у него часто были проблемы с телом»[21 - Dunaway D. К. Aldous Huxley Oral History Papers. Huntington Library. HM 56897. P. 36.].

Лаура Арчера, дружившая с супругами Хаксли, также неслучайно стала новой женой писателя через год после смерти Марии. Олдосу требовалась новая опора. Однако эта новая поддержка была принципиально иной. В отличие от покойной Марии, Лаура не стала личным шофером и секретарем писателя. Напротив, она, активно занимаясь собственными профессиональными делами, в большой степени предоставила писателя самому себе. Так, на склоне лет он стал самостоятельно путешествовать, ездить на многочисленные конференции и в университеты на обоих побережьях США с целью прочитать единичную лекцию или даже целый лекционный курс. Ему приходилось зачастую подолгу жить одному. Оказалось, что он вполне может со всем этим справиться.

К моменту знакомства с Хаксли Лаура уже практиковала психотерапию. Именно она помогла Олдосу дать выход его горю с помощью гипноза, дианетики и ЛСД. Эти процедуры, как надеялся писатель, должны были, кроме всего прочего, помочь ему восстановить память о детстве. Хаксли считал, что отсутствие ранних детских воспоминаний свидетельствуют о наличии не только психического вытеснения и, возможно, незарубцевавшейся душевной травмы, но и физического «зажима».

Кроме того, писатель признался, что, выполняя упражнения, описанные в книге Лауры, он наконец-то применил на практике то, что, «будучи теоретиком человеческой натуры», проповедовал: человек многогранен, обладает многими качествами и способностями, подобно амфибии. (Об этом его статья «Воспитание амфибии» (The Education of the Amphibian, 1956.) Следовательно, к его проблеме надо подходить со всех сторон, одновременно используя все многообразие психотерапевтических техник.

Так или иначе, вторая жена сыграла важнейшую роль в расширении этой сферы увлечений писателя. Во время работы над своим последним романом «Остров» (1962) – психотерапевтической утопией – Хаксли воспользовался описаниями некоторых особенно эффективных методов, которые Лаура практиковала с пациентами. В предисловии к ее книге «Ты – не мишень» (1963), где автор изложила свои рецепты поддержания душевного здоровья, О. Хаксли признается:

Некоторые из ее рецептов (например, рецепт «Трансформации энергии») почти без изменений нашли место в моей фантазии. Другие были изменены так, чтобы соответствовать потребностям придуманного мною общества и подходить его культуре[22 - Huxley A. Foreword // Huxley L A. You Are Not the Target. P. XIII.].

Судя по всему, Хаксли остался верным этой концепции. Библиографический список прочитанных им работ по психосоматической медицине, общей психологии и психотерапии самых разных направлений стремительно увеличивался. В 1949 г., прочитав только что опубликованный труд Людвига фон Берталанффи «Проблемы жизни» (Das biologische Weltbild, 1942; английский перевод Problems of Life появился лишь в 1952 г.), он послал ему восторженный отзыв, отметив особо, что нашел в авторе книги тот идеал, которого ему не суждено было достичь самому. Если бы он почти не ослеп в юности, признается Хаксли корреспонденту, то продолжил бы свое биологическое и медицинское образование и стал бы ученым, соединяющим воедино разрозненные области знания: биологию, философию, литературу и пр. Это позволило бы ему «проникнуть в самую суть живой реальности, чего никогда не сможет добиться даже самый образованный и одаренный профессионал» (Letters, 603). В этих словах, как мне представляется, следует видеть нечто большее, чем комплимент корреспонденту. В них – писательское кредо зрелого Хаксли, весьма удачно сочетавшего литературу и науку в своем творчестве.

В очередном письме к Берталанффи О. Хаксли подтверждает свою увлеченность проблемой связи работы организма с функционированием сознания:

<…> Меня все больше интересует связь самоосознающего эго с психосоматическим организмом в целом <…>. Каждый конкретный человек сталкивается с главными практическими вопросами: Как помешать моему эго вызывать психосоматические расстройства? Как помешать моему эго затемнять внутренний свет… и <…> держать меня в оковах иллюзий в темноте? (Letters, 654).

Речь идет, разумеется, только о тех людях, которые не просто испытывают недомогание, но и ищут концептуальное объяснение происходящему с ними. Это письмо свидетельствует о том, что он причислял к таким людям себя, и что эти вопросы важны именно для него, и не только в связи с абстрактным научным интересом. Это косвенное признание того, что он измучен слабым здоровьем и хотел бы найти как объяснение проблемы, так и лекарство от нее. Нет сомнения, что, найдя секрет здоровья, он, без сомнения, поделился бы им со всем миром.

2. Политика как биография: война, революция и снова война