Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1

Несмотря на то что сходство царской жандармерии и большевистской контрольной комиссии никем из ленинградских оппозиционеров открыто не признавалось, сложно было отрицать историческую иронию в жизненных траекториях партийных диссидентов: за подпольные собрания и обсуждение запрещенных документов все они были направлены на ответственную работу в Сибирь, место ссылки политзаключенных в царское время. И хотя в Сибирь они отправились не в кандалах, многими новый статус переживался как унизительный. Ведущие теоретики ленинизма, ветераны революции, члены ленинградской организации, впитавшей традиции Октября, – за свою верность духу партии они были сосланы на окраину России, вынуждены работать в захолустье. Но в то же время выпавшие на их долю испытания можно было понять и как опыт новой революционной закалки, способ отработать новые приемы полемики. Как и ссыльные революционеры начала века, оказавшиеся в Сибири оппозиционеры планировали вернуться триумфаторами. Ленинградцы, попавшие в Новосибирск по воле ЦК, не собирались сдаваться без боя.

С точки зрения аппарата, все они составили костяк Сибирской группы оппозиции, где на роль лидера претендовал Николай Яковлевич Пекарь-Орлов?, бывший бундовец, член партии с августа 1916 года[264 - ГАНО. Ф. П-2. Оп. 1. Д. 1860. Л. 244; Ф. П-6. Оп. 4. Д. 15. Л. 147.]. Пекарь-Орлов? был начальником политотдела Двадцатой дивизии, членом Ленинградского губкома, близким другом Зиновьева?. После поражения «Новой оппозиции» ЦК послал его в Сибирь на малозначительную должность управляющего Винтрестом. На Знаменской новосибирской райпартконференции в сентябре 1926 года Пекарь-Орлов? петушился: «На одной из рабочих конференций возник вопрос при избирании президиума, рабочие не желали выбирать коммунистов. Отсюда я делаю вывод, что коммунисты авторитетом не пользуются. <…> Мы переживаем в настоящее время тяжелый внутрипартийный кризис, никакой внутрипартийной демократии нет. Да, я оппозиционер и горжусь, что я из Ленинградской организации, потому что она идет по ленинскому пути»[265 - ГАНО. Ф. П-6. Оп. 4. Д. 10. Л. 133.].

Особенно громко звучал голос Александра Сергеевича Куклина?, приехавшего в Новосибирск годом позже на пост члена правления Сельхозкооперации Сибири. Старейший член партии – с 1903 года! – Куклин? работал фрезеровщиком механического завода «Старый Лессиер», инструментальщиком завода «Старый Арсенал». Параллельно он был членом Выборгского райкома и Русского бюро РСДРП, человеком с огромным партийным авторитетом. После революции Куклин? – заместитель председателя Петросовета, военком 25?й стрелковой дивизии. Последние его должности, уже как зиновьевца-оппозиционера, – председатель Ленинградской губернской контрольной комиссии и заведующий организационным отделом Ленинградского губкома РКП(б). «Партия, в каких бы то ни было условиях, всегда обсуждала вопросы снизу вверх, – увещевал Куклин? новосибирцев в 1927 году. – Мы, старики, к этому привыкли, и лишь за время гражданской войны эта обстановка изменилась, а с окончанием гражданской войны, с момента развертывания строительства страны эти рамки должны быть расширены. На XIV съезде это требование настойчиво было заявлено. Теперь вот этой демократии нет, а о ней говорят на бумаге. Мы знаем из опыта Ленинграда, когда товарищи об этом заявили, то их ссылают и по сие время, вот я вам пример – из Ленинграда выслан в Сибирь. Ленинградская организация передовая, а ныне получилось, что главенствующие посты занимаются партийцами-назначенцами, транспортированными в Ленинград»[266 - Там же. Л. 140.].

Григорий Яковлевич Беленький? между тем колесил по маршруту Москва–Новосибирск–Иркутск, развозил информацию и нелегальную литературу[267 - Морозова Т. И. Организация и деятельность Сибирского краевого комитета РКП(б)–ВКП(б) (май 1924 – август 1930 г.): автореф. дисс. … канд. ист. наук. Новосибирск, 2015. С. 200.]. В Иркутске он развернул серьезную оппозиционную работу, действуя сообща с тремя опальными столичными доцентами[268 - ГАНИИО. Ф. 16. Оп. 1. Д. 253. Л. 28.]. Местная сводка гласила: «В Иркутске приезжие зиновьевцы из Ленинграда и Москвы базировались в университете. <…> Тут первую скрипку играли Фуртичев?, Карташев? и Бялый?». Яков Абрамович Фуртичев? (1899 г. р.), член ВКП(б) с 1917 года, примкнул к оппозиции в Московском ИКП, потерял партбилет и был сослан в Иркутск. Григорий Михайлович Карташев? (1900 г. р.) ушел добровольцем на фронты Гражданской войны как левый эсер, а демобилизовался уже как большевик. В Комакадемии примкнул к зиновьевской оппозиции и в 1927 году нашел себя в Иркутске. Третий упомянутый доцент, Ленинградский экономист Илья Абрамович Бялый?, тоже направился в Иркутск с волчьим билетом зиновьевца. С точки зрения аппарата, все трое творили „тайные козни“, подсовывали рабочим нелегальную литературу, олицетворяли „рецидив фракционности“»[269 - ПАНО. Ф. П-2. Оп. 4. Д. 14. Л. 226–227.]. Обследование окружкома гласило: «С приездом „красных профессоров“ <…> так приблизительно с августа месяца 1927 года, начинается их оппозиционная работа. <…> Путем индивидуальной обработки и переубеждения они колеблющихся и неустойчивых партийцев и комсомольских студентов завербовали себе во фракцию». Беленький? выступал с оппозиционными речами на партсобраниях вузовской ячейки, «руководил фракционной работой данной ячейки и неоднократно сам проводил у них нелегальные собрания»[270 - ГАНО. Ф. П-6. Оп. 4. Д. 22. Л. 22–23.]. 19 сентября 1927 года в Сибкрайкоме отметили, что численность Иркутской группировки установить чрезвычайно трудно, «т. к. она весьма спаяна и работу ведет строго конспиративно. <…> Состав ее преимущественно из бывших ответственных работников. В большинстве они развиты достаточно»[271 - ГАНО. Ф. П-2. Оп. 4. Д. 14. Л. 227.].

«Начало фракционной работы барнаульской организации» датировалось также августом 1926 года, приездом в город бывших студентов Ленинградского комвуза им. Зиновьева? товарищей Попова? и Селюнина?. Андрей Александрович Попов?, «участник ленинградской оппозиции», устроился культурником барнаульского Мескоспосвета, а Георгий Федорович Селюнин? – статистиком Молсоюза. Обоим оппозиционерам было под тридцать. Попов и Селюнин? установили контакт с новосибирскими оппозиционерами, а через них – с иркутянами и принялись агитировать против ЦК. «В первую очередь мы ответственны перед партией за фракционную работу в Барнаульском округе, – признавались они, – потому что именно мы, а не кто-нибудь иной, явились организаторами ее»[272 - ГАНО. Ф. П-6. Оп. 4. Д. 38. Л. 4.].

В томской организации «оппозиции как таковой поначалу не выявилось. При проработке решений июльского пленума ЦК были отдельные попытки (ячейки кожзавода и машиностроя) усомниться в виновности оппозиции – ведь Троцкий? и Зиновьев? защищают интересы рабочих, ратуют за увеличение зарплаты, улучшение быта и т. д.»[273 - ГАНО. Ф. П-6. Оп. 4. Д. 33. Л. 70.] Но и в Томске ситуация оживится с приездом 23-летного зятя Г. Е. Евдокимова?, П. Н. Тарасова?. Тарасов? отлично знал Ширяева? – главного корреспондента Редозубова?; через него он и примкнул к зиновьевцам. Происходивший из крестьян-бедняков, получивший среднее образование (4 класса городского училища), Петр Никитич? был членом Профсоюза строителей с 1921 года, затем – политруком военно-морского командования Красной армии[274 - ФСБ СПБ. Д. № П-52486. Л. 105.]. Но не в этом было дело: член партии с 16 лет, выпускник Центральной политической школы Ленинградского губкома, Тарасов? преуспевал как заведующий молодежной печатью. В оппозиционном обиходе его звали Печкой[275 - ГАНО. Ф. П-3. Оп. 15. Д. 17003. Л. 33.]. Сторонник Зиновьева? и делегации Ленинградской парторганизации на XIV партсъезде, Тарасов? был снят с партийной работы в родном городе сроком на один год и направлен в Сибирь. Дмитрий Ширяев?, который, должно быть, рекомендовал ему Томск, поделился своими связями. В Томске Тарасов? вначале работал в ОкрОНО, но его быстро уволили. «Подавляющее большинство оппозиционеров сняты не потому, что они свою работу исполняют плохо, – комментировала оппозиция, – а сняты они в наказание за свои убеждения»[276 - Коммунистическая оппозиция. Т. 3. С. 118.]. Секретарь райкома М. И. Зимов? отрицал такие слухи: «Говорить, что если товарищ не разделяет линии ЦК, то его убирают с работы, не верно. У нас тов. Тарасов? снимается с работы, потому что в ОкрОНО произошел развал работы, а не потому, что он оппозиционер»[277 - ЦДНИ ТО. Ф. 320. Оп. 1. Д. 20. Л. 35.]. Тарасов? стал управляющим местным зрелищным предприятием. Позже контрольная комиссия установит, что буквально с момента приезда он продолжил оппозиционную деятельность, получая прямые инструкции из столиц[278 - ГАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 3251. Л. 22.].

Был, однако, в официальной оценке и иной путь появления оппозиционных группировок, «когда в роли их организаторов выступали участники прежних оппозиций. Остатки этих оппозиций, в свое время осужденных и изжитых партией, восприняли брошенный т. Зиновьевым? лозунг <…> „привлечь к работе всех товарищей, все силы бывших групп в нашей партии“ как призыв к „оживлению“ их деятельности»[279 - Там же. Оп. 4. Д. 33. Л. 59.]. В томском контексте нужно упомянуть Марию Николаевну Иванову?, члена партии с 1917 года. Иванова? считалась «сторонником старой оппозиции», почему ее и выдворили из Томского губкома. По сведениям контрольной комиссии, «тов. Иванова? состоит в оппозиции, по существу, с 1921 года, с переходом на новую экономическую политику, с чем и до сего времени не согласна, с 1923 года состоит в троцкистской оппозиции». Она была одной из первых в Томске, подписавших заявление 83?х. В отношениях между троцкистами и зиновьевцами в 1927 году наблюдались две противоположные силы: центробежная и центростремительная. Впрочем, в октябре – ноябре взаимоотношения между адептами обоих течений были сравнительно терпимыми, а объединительные настроения были весьма сильны, охватывая не только лидеров, но и активистов на местах. Альянс зиновьевца Тарасова? и троцкистки Ивановой? стал ядром «объединенной оппозиции» в Томске[280 - Там же. Оп. 2. Д. 3251.].

Несмотря на то что фокус нашего внимания сосредоточен на одном городе – Томске, и на одной партийной ячейке Сибирского технологического института (СТИ), мы тем не менее будем обращаться к документам из Новосибирска, Омска, Барнаула, Иркутска, а кое-где и к столичным материалам. Дело не просто в том, что что-то сохранилось в архиве одной организации и отсутствует в другом, и даже не в том, что о специфике событий в Томске трудно судить без более широкого общесибирского и даже общегосударственного контекста. Дело в том, что новосибирцы, барнаульцы, томичи и т. д. были знакомы, находились в переписке, иногда даже навещали друг друга. Опальные коммунисты ездили по стране, перебрасывались партией с места на место или передвигались по собственному почину, и персонаж, только что встреченный нами в Москве, вдруг мог оказаться в Томске, Иркутске или Спасске. Пекарь-Орлов? на пике дискуссии поедет из Новосибирска в Иркутск за консультацией с Беленьким?. В Томский округ из Новосибирска прибудут Клейтман?, Гохман? и Дьяков? и тут же потребуют содоклада[281 - ЦДНИ ТО. Ф. 76. Оп. 1. Д. 587. Л. 21.].

Впечатляет высочайшая степень мобильности оппозиции. В стране, где, строго говоря, транспорт действовал в полувоенном режиме, а найти денежные средства было не так-то просто, существовали партийные фонды (общие для всех, в том числе для оппозиционеров), которые финансировали эти перемещения и командировки. Оппозиционеры разъезжали по стране, пользуясь сетевыми возможностями партийных деятелей разного калибра. Они могли в любой момент найти квартиру, литер на поезд, иногда умели устроить человека на работу. Хотя «командировки» оппозиции – это ссылка, но ссылка в Сибирь не была похожа на знакомую нам царскую ссылку в «места отдаленные», напротив – сосланному предоставлялась более или менее привилегированная интеллигентная работа. Никого не «командировали» на завод или в леспромхоз в Сибири – оппозиционеры уезжали преподавать, руководить клубами и т. п. Был образован свой Красный Крест, во главе которого стояла бывшая заведующая отделом народного образования Петроградского исполкома, жена Зиновьева? Злата Ионовна Лилина?, а затем – жена Карла Радека? врач Роза Маврикиевна Радек?. Оппозиционный Красный Крест собирал денежные средства, оказывал помощь заключенным и высланным единомышленникам.

Сибиряки постоянно оглядывались на столицы. Там внутрипартийное напряжение нарастало. Очередная баталия между ЦК и оппозицией на общегосударственном уровне произошла на объединенном пленуме ЦК и ЦКК, проходившем с 29 июля по 9 августа 1927 года. К пленуму, в повестке которого был вопрос «О последних выступлениях оппозиции и нарушениях партийной дисциплины тт. Троцким? и Зиновьевым?», ЦКК подготовила сборник материалов, третирующих оппозицию. «Точка зрения Троцкого?» по международной политике квалифицировалась как «грубейшее извращение ленинизма». О нарушениях партийной дисциплины Троцким? и Зиновьевым? на пленуме говорил Орджоникидзе?. Он предупреждал, что оппозиция становится на путь раскола ВКП(б). Это было очень серьезное обвинение, так как посягательство на политическую монополию партии рассматривалось как государственная измена. Подозревая, что «оппозиция против победы СССР в грядущих боях», Сталин? выжал максимум политического капитала из «тезиса о Клемансо?», который состоял в том, что оппозиция даже в условиях возможной войны с мировым капитализмом может настаивать на передвижках в партийном руководстве (во время Первой мировой войны это удалось французскому политику Жоржу Клемансо?). Несмотря на разъяснения Троцкого?, что «тезис о Клемансо?» ни в коем случае не должен восприниматься как призыв к свержению нынешнего партийного руководства, Сталин? приклеил Троцкому? ярлык «клеветника» и «пораженца». «Неужели оппозиция думает, что руководство Сталина? не в состоянии обеспечить победу СССР? – отвечал Троцкий?. Да, думает!» «А партия где?» – выкрикнул Молотов?. «Партию вы задушили, – был ответ Троцкого?, который завершил свою речь словами: – За социалистическое отечество? – Да! За сталинский курс? – Нет»[282 - Троцкий Л. Портреты революционеров. М.: Московский рабочий, 1991. С. 162. О страхе войны см.: Meyer A. G. The War Scare of 1927 // Soviet Union / Union Sovietique. Vol. 5. No. 1. 1978; Sontag J. P. The Soviet War Scare of 1927 // The Russian Review. Vol. 34. No. 1. 1975; Simonov N. S. «Strengthen the Defense of the Land of Soviets»: The 1927 «War Alarm» and its consequences // Europe-Asia Studies. No. 48 (8). 1996; Werth N. Rumeurs dеfaitistes et Apocalyptiques dans l’URSS des Annеes 1920 et 1930 // Vingtieme Si?cle, Revue d’histoire. 2001. No. 71; Оленик О. Проблемы военной угрозы СССР в 1927 году // Проблемы социально-политического развития российского общества. Иваново, 1992.].

В своем выступлении Молотов? заявил, что оппозиция призывает к «повстанчеству против партии и советской власти». Последствия могли быть очень тяжелыми, и группа членов меньшинства ЦК выступила 4 августа с отпором: «Ядро сталинской фракции хочет приучить партию к мысли о разгроме оппозиции <…>. Неправда, будто оппозиция готовит вторую партию. Зато безусловная правда, что сталинская фракция раз и навсегда хочет подчинить себе партию методами не только партийного, но и государственного аппарата <…>. Неправда, будто путь оппозиции ведет к восстанию против партии и советской власти. Зато неоспоримая правда, что сталинская фракция на пути достижения своих целей холодно наметила развязку физического разгрома». Тринадцать подписавших документ, среди которых Троцкий?, Зиновьев?, Каменев?, Бакаев?, Евдокимов? и другие лидеры оппозиции, заявляли о решимости до конца защищать свои взгляды, но изъявили готовность в интересах партийной сплоченности смягчить противостояние и «создать условия, обеспечивающие всестороннюю проверку партией действительных разногласий и выработку правильной линии на XV партийном съезде». 8 августа те же подписанты официально отвергли вымыслы о враждебности оппозиции к партии и разъяснили наболевший вопрос о «термидоре»[283 - Коммунистическая оппозиция в СССР… Т. 4. С. 48–50.].

Оппозиция отсылала к Термидорианскому перевороту 1794 года (9 термидора 2 года по французскому республиканскому календарю) во Франции, приведшему к низвержению якобинской диктатуры и, через недолгое время, к бонапартизму, то есть в марксистской интерпретации – форме контрреволюционной диктатуры крупной буржуазии, опирающейся на военную силу и лавирующей между борющимися классами. Внутрипартийный образ «термидора» в большевистском каноне задавали трактовки Маркса? и Энгельса?, известные всем образованным большевикам как источник дискурсивной истины. Большевики опасались, что в Советской России «термидор» придет от крестьянства, от мелкобуржуазных и правосоциалистических партий (меньшевиков, социалистов-революционеров и т. д.)[284 - Марецкий Д. Так называемый «термидор». М.; Л.: Московский рабочий, 1927. С. 9; Угаров А. Рост социализма или «термидорианское» перерождение. Л.: Прибой, 1928. С. 7. Для подробного разбора проблемы см.: Кондратьева Т. Большевики-якобинцы и призрак термидора. М.: Ипол, 1993.].

«Сначала словечко „термидор“ ходило только в интимных беседах самого узкого зиновьевского круга, – утверждали в Ленинграде. – Но – шила в мешке не утаишь. Скоро это „крылатое“ словечко вылетело наружу». В сентябре 1925 года его уже открыто «обронил» тогдашний секретарь Лен?инградского губкома П. Залуцкий?: «Один исторический пример должен быть у нас сейчас в центре внимания. Это – термидорианский путь развития Великой Французской Революции. Они (т. е. ЦК) „строят мещанское государство, то, что Ленин? называл «царством крестьянской ограниченности», а они называют строительством социализма“. Умные сменовеховцы вроде Устрялова?, лучше, чем наши „вожди“ и „теоретики“, учитывают обстановку. Они видят слабость наших верхов и, оказывая давление на госаппарат и некоторые слои в партии, помогают им, толкая революцию к термидору»[285 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 426. Л. 57.].

«Один из нынешних теоретических разоружителей партии, – негодовал Троцкий?, – цитировал Маркса? насчет того, что пролетарской революции незачем-де рядиться в костюмы прошлого, и делал отсюда глупенький и сладенький вывод: незачем, стало быть, говорить о термидоре. Рядиться в тогу прошлого можно для того, чтобы скрыть от себя и других скудность своей исторической роли. Это негоже. Но можно и должно искать аналогий с прошлым, учиться на примерах прошлого». В терминах этого исторического сценария оппозиция претендовала на роль якобинцев, а сторонникам большинства ЦК оставляла незавидную роль термидорианцев. «Незачем говорить, что Ленин? не хуже нас знал разницу между 18?м столетием и 20?м, между санкюлотами и индустриальными рабочими, – и, тем не менее, он был совершенно прав, проводя нить исторической преемственности от якобинца к большевику. Однородный смысл имеет и аналогия с термидором. Она многому учит. Термидор есть особая форма контрреволюции, совершаемой в рассрочку, в несколько приемов, и использующей для первого этапа элементы той же правящей партии – путем их перегруппировки и противопоставления»[286 - Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 18.].

Несколько смягчая свою риторику, вожди оппозиции писали в заявлении в ЦК: «В стране растут элементы термидорианства, имеющие достаточно серьезную социальную базу. Мы не сомневаемся, что партия и пролетариат преодолеют эти силы при ленинской линии и внутрипартийной демократии. Чего мы требуем, это – чтобы партруководство давало этим явлениям и их влиянию на известные звенья партии более систематический, твердый, планомерный отпор. Мы отвергаем мысль о том, будто наша большевистская партия, ее ЦК и ЦКК стали термидорианскими».

События в Москве диктовали повестку дня в Томске. «Первая вылазка Томской оппозиции» произошла на собрании городского партактива[287 - ЦДНИ ТО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 883. Л. 8.]. Часто используемый в 1920?е годы в партийных документах термин «актив» не имел однозначного определения ни в словарях, ни в делопроизводственной документации партийных органов, но обычно речь идет о наиболее деятельных партийно-советских ответственных работниках. Томский актив в обсуждаемый период включал 300 человек – в среднем по 60 на совещании[288 - Красное знамя. 1927. 22 ноября.]. 29 августа 1927 года второй секретарь Сибирского краевого комитета ВКП(б) Р. Я. Кисис? почтил актив своим присутствием и открыл заседание докладом о пленуме ЦК и ЦКК. «Все решения августовского пленума, – инструктировал Кисис?, – должны стать основой, на которой мы должны готовиться к съезду»[289 - Там же. 1 сентября.].

Некоторая сочувственность к оппозиции просматривалась в таких вопросах: «Чем объяснить политику полного недоверия к оппозиции, не могущей высказать свой взгляд перед всей партией?»; «Ввиду однобокого отражения в прессе действий оппозиции рассуждать и дискуссировать в данной момент нельзя»[290 - ЦДНИ ТО. Ф. 76. Оп. 1. Д. 587. Л. 8.]; «Оппозиции дайте хоть маленький материал: ни одной стенограммы речи Троцкого? нет; обсуждаем только одну сторону»; «Так как Троцкий? работал последнее время с Лениным?, то поэтому, если бы тов. Ленин? был жив, он тоже был бы за оппозицию. Следовательно, взгляды оппозиции в печати надо освещать шире»[291 - Там же. Л. 9.]. Выступление Тарасова? задавало оппозиционный тон: «Оппозиции за последние время пришили много незаслуженных ярлыков. Говорят, например, что оппозиция упорно не хочет мира в партии. Это неверно. Не хочет мира большинство ЦК, печатаются в „Правде“ такие вещи об оппозиции, о которых никто не помышлял. Говорить, что Зиновьев? и Троцкий? – подлинные пособники империализма, – это ни на что не похоже, это несовместимо с их пребыванием в партии. После заявления от 16 октября [1926 года о перемирии] оппозиция в рамках устава защищает свои взгляды. <…> Всякую попытку поставить на обсуждение спорные вопросы рассматривают как раскол партии. Зиновьева? и Троцкого? не исключили из партии и из ЦК только потому, что истинное настроение партийных масс против этого, против раскола и отсечения. В 1918 году партия обсуждала более спорные и сложные вопросы и все же находила соответствующие решения. Не совсем нормальный сейчас режим в партии. В свое время и тов. Кисис? говорил, что молчаливый хвостизм в партии – опасное явление»[292 - ЦДНИ ТО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 883. Л. 12.]. В газетном пересказе в речи Тарасова? звучал момент обиды, столь типичный для опальных ленинградцев: «Он стремился доказать, что перед XIV съездом в партии была односторонняя дискуссия. <…> Партия, по словам Тарасова?, суживает рамки внутрипартийной демократии по отношению к оппозиции. Можно ли утверждать, что Троцкий? и Зиновьев? являются пособниками капитализма?»[293 - Красное знамя. 1927. 20 августа.]

Нечего удивляться, что партийные лидеры становятся оппозиционерами, внушал тот же Тарасов? на собрании ячейки ОкрОНО три недели спустя. «Я не согласен с ответом на вопрос „Почему Зиновьев? оказался в рядах оппозиции“ – очень жалко, что докладчики всегда обвиняют оппозицию не по подлинным документам, а из вторых и третьих рук. <…> Мы не верим в то, что кулак будет врастать в социализм. Мы не верим, что через голову Перселя? можем революционизировать английский пролетариат, а также привлечь <…> Гоминьдан в наши ряды. Оппозиция явилась следствием отсутствия демократии в нашей партии. Все постановления ЦК в низах не обсуждаются, а просто штемпелюются. Все выступления оппозиции клеймятся заранее, авансом. В нашей организации есть целый ряд ненормальностей, и когда оппозиция хочет с ними бороться, то на голову оппозиции льют помои. <…> Предстоящая дискуссия будет проведена под ширмой, сейчас уже для оппозиции поставлены преграды. <…>.

Оппозиция отнюдь не хочет вражды. <…> Почему так резко мы выступаем? Мы своими выступлениями хотим устранить ошибки, и когда мы начинаем эти ошибки очень ярко вскрывать, выводить наружу, нас жестко начинают бить. У нас нет правильной установки в отношении борьбы с бюрократизмом. В отношении обвинения оппозиции ЦК в пораженчестве <…> если были бы такие заявления, то я бы первый вышел из рядов оппозиции. В данный момент существует мнение, что оппозиция целиком и полностью перешла на платформу троцкизма. Троцкизма в нашей партии нет. Троцкий? от своей трактовки вопросов о роли классов и тактики отказался. Несмотря на свои ошибки, Троцкий? все-таки работал рука об руку с Лениным?, и если бы Троцкий? был меньшевиком, то в то время его не допустили бы близко к этой работе»[294 - ЦДНИ ТО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 883. Л. 12 об.].

Тарасов? не спорил, что генеральная линия партии являлась системой идеологических установок, основных направлений внутренней и внешней политики ВКП(б): в соответствии с разработанным Лениным? принципом демократического централизма решения вышестоящих органов партии были обязательны для выполнения нижестоящими. Вместе с тем постоянно меняющиеся требования политического момента вынуждали время от времени вносить значительные изменения в основные партийные установки. Партийная «установка» представлялась Тарасову некоторым набором идеологем, который направлялся в нижестоящие структуры для «развития» в правильном ключе.

Во время политических дискуссий и брожений, которые буквально разрывали партию изнутри после смерти Ленина?, появлялось все больше разных групп и группировок, оформленных и неоформленных, организованных, целенаправленных и стихийных. Более того, каждая из этих групп претендовала на правильную трактовку той или иной ленинской установки. Редок был коммунист, который рассматривал бы себя как что-то отдельное от партии, как «оппозицию» ей. В результате партия была схожа уже не с человеком, который смотрит в зеркало на свое кривое отражение (оппозицию, искажающую ее принципы и идеалы), а с человеком, который оказался в зеркальном лабиринте. Этот лабиринт напоминает современную «комнату страха», посетитель которой находится в комнате с зеркальными стенами и потолком, что может вызвать у него легкое головокружение. При этом каждое из зеркал отражало идеалы и принципы партии, отсылало к ним и претендовало на аутентичность. Ничего удивительного, что у партии, как и у человека в зеркальном лабиринте, началась паника, в основе которой был страх потери собственной идентичности. Отсюда рост мелочной подозрительности и умножение доносов, которые все чаще основывались на мании обнаружения заговора и измены.

Еще 14 июня 1926 года Троцкий? говорил на заседании Политбюро: «Когда морально-политическая спайка уходит куда-то под спуд, когда никто не смеет голосовать „против“, когда все голосования всегда проходят единогласно на 100%, разве это не является архитревожным признаком? Не может быть, чтобы в партии, которая включает в себя миллион членов разного социального происхождения, разного стажа, разных условий жизни, не было бы по тем или другим вопросам согласных или несогласных»[295 - Стенограммы заседаний Политбюро ЦК РКП(б)–ВКП(б), 1923–1938 гг.: В 3 т. Т. 2. М.: РОССПЭН, 2007. С. 89–90.]. И на этом заседании, и, повторяясь затем на заседании Политбюро 8 сентября 1927 года, Сталин? опровергал вождя оппозиции: «Если хотят превратить партию в дискуссионный клуб, то мы не можем на это пойти, ибо наша партия есть боевая партия революционной борьбы, а не кружок дискуссантов»[296 - Там же. С. 569, 596.].

Снова поднимался вопрос о целостности партии и о ее соотношении с отдельным партийцем как частью. Авторитет партии для коммуниста был бесспорен: она претендовала на некую тотальность в его сознании. Большевик отождествлял себя с партией – иногда до полного отвержения собственной индивидуальности («я как винтик», – говорил Беленький? во время беседы с ЦКК), и поэтому передавал себя полностью в распоряжение партии. Это «растворение» собственной субъектности во многом дало о себе знать, когда еще только возникали оппозиционные брожения. Оппозиционеры полностью доверяли партии, вообще не мыслили себя отдельно от нее. Но что еще важнее – точно так же смотрели на оппозиционеров те, кто принадлежал к большинству. Для них оппозиционеры тоже были продолжением партии, но больной ее частью – чем-то вроде инфекции или опухоли, от которой надо избавиться.

Пожалуй, самый скандальный момент до дискуссионных баталий в Томске случился, когда Тарасов? зачитал на активе выдержки из письма Ленина?, «где Ленин? наряду с положительными сторонами у Сталина?, как генсекретаря, характеризует и его отрицательные стороны, указывая главным образом на грубости. В заключение письма указывается, что надо Сталина? заменить более мягким, вежливым товарищем». Уже в 1927 году ленинское «Завещание» функционировало как сакральный символ. Сакрализацию последней воли вождя нужно понимать как ответ на посмертную канонизацию Ленина?. Смерть Ленина? вызвала сильнейший резонанс – то были эмоции, связанные с интенсивностью ожидания нового общественного порядка, с жертвенностью, которая была частью большевистской чувственности. Ленин? посмертно трансформировался в ленинизм, каждое слово вождя фиксировалось в полном собрании его сочинений. Ленинизм – в видении ЦК это и было завещанием Ленина? – проповедовал партединство, монолитность коммунистических рядов. «То, как вы себя ведете, – бросил Ярославский? вождям оппозиции в лицо на заседании Политбюро 14 ноября 1926 года, – это неслыханная борьба в истории большевистской партии против ее решений. Владимир Ильич? поставил бы в первый же день вопрос об исключении вас из Центрального комитета, если бы был жив Владимир Ильич? и вы позволили бы себе такие вещи, какие вы позволяли себе до сих пор»[297 - Там же. С. 399.]. Да, соглашались оппозиционеры, Ленину? надоела политическая чехарда в партии, да, он запретил ее на X съезде. Но Ленин? всегда уважительно относился к инакомыслию, не позволял заткнуть рот своим критикам, например Сапронову? или Шляпникову?. А вот после его ухода со сцены оппозицию стали запугивать, лишать прав, полагающихся ей по партийному уставу.

Оппозиция вырабатывала свой диалект большевизма. Ее адептам вроде Тарасова? было важно дать ленинизму другое направление, отличное от того, что пропагандировал ЦК. «Завещание» Ленина? использовалось как риторический контрход. Тайные письма Ленина? – что-то наподобие тайного Евангелия – можно понимать как идиоматическую матрицу, которая показывает, как по-разному внутри языка большевизма выстраивалось повествование. Для оппозиции «Завещание» приобрело статус сакрального; оно перестало быть просто спрятанным документом; рождалась целая мифология вокруг того, как этот документ таили и замалчивали.

«Завещание» построено типичным для большевистской герменевтики образом. Отвлечемся на минуту от разбираемых персоналий и прислушаемся к тону характеристик. Ленин? говорит об «устойчивости» тех или иных партийных вождей и изъявляет желание высказать ряд соображений «чисто личного свойства». Тов. Сталин?, по его мнению, «недостаточно осторожен», а вот Троцкий? «отличается не только выдающимися способностями»: это также человек, «чрезмерно хватающий самоуверенностью». «Я не буду дальше характеризовать других членов ЦК по их личным качествам», – продолжал Ленин?, но добавлял все в том же герменевтическом ключе, что Пятаков?, например, «человек, несомненно, выдающейся воли», а вот тов. Сталин? «нетерпим», «нелоялен», «невнимателен к товарищам» и даже «капризен»[298 - Сахаров В. А. «Политическое завещание» Ленина: реальность истории и мифы политики. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003.].

Исходная ситуация, о которой высказывался Ленин?, существенно отличалась от непредсказуемой цепочки дальнейших прочтений его слов последователями, иногда плохо знакомыми с оригинальным контекстом высказывания. Тексты вождя в силу его авторитета оказывались в открытой ситуации многократных повторных интерпретаций, история которых отчасти и является историей внутрипартийной борьбы. О «Завещании» говорили в разных городах Сибири на протяжении долгого времени. Здесь мы приведем несколько примеров интерпретации этого исторического документа. Нам важен не столько их колорит, сколько искаженное прочтение характеристики Сталина? Лениным?. Когда речь заходит о герменевтике, то каждая копия, снятая с оригинала, может быть очень далека от него. Существовали как различные варианты «Завещания», тиражируемого оппозицией, так и различные способы презентации его смысла.

«Оппозиция жалуется, что ЦК не публиковал завещание Ленина?. Что это за завещание?» – интересовались коммунисты. Василий Людвигович Букатый? отвечал со всем авторитетом члена Сибкрайкома ВКП(б): «Там написано, что ошибки Зиновьева? и Каменева? не случайны, а про Сталина?, что грубоват, но партию не продаст»[299 - ЦДНИ ТО. Ф. 76. Оп. 1. Д. 425. Л. 64.]. Некоторые искажения были и в пересказах оппозиции. Н. Н. Лукьянов? из ячейки ВКП(б) при Сибрайземе, например, отсылал к следующей «характеристике», оставленной Лениным?: «Сталин? генсеком быть не может. Груб, невыдержан, сбивается с правильного пути», – выступающего обвинили в неточном цитировании и «передергивании»[300 - ПАНО. Ф. 6. Оп. 4. Д. 33. Л. 110.].

Текст «Завещания», оказавшегося в руках Тарасова?, нам неизвестен, но, судя по экземпляру, попавшему из Томска в Мариинск осенью этого года и сохранившемуся в партийном архиве, он вполне мог быть точным воспроизведением оригинала. «Товарищи, – успокаивал С. И. Сырцов?, первый секретарь Сибирского крайкома ВКП(б), – завещание Ленина? все целиком оглашалось на нашей новосибирской окружной конференции. Так что спекуляции в этом нет. Я надеюсь, что на XV партсъезде примут те предложения ЦК, которые возникли еще на июльском пленуме в прошлом году. На пленуме был поставлен вопрос о широком опубликовании завещания Ленина?. Это завещание было не опубликовано по постановлению XIII съезда. <…> И вам должно быть известно: те решения, которые принял съезд, может только съезд и отменить. Я думаю, что это будет сделано»[301 - ПАНО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 651. Л. 82.].

Мимоходом Тарасов? упомянул еще о заявлении 83?х – оппозиционном документе весны 1927 года, содержавшем критику линии ЦК. Написанное в спешке по случаю серии провалов внешней политики СССР и подписанное авторитетными членами ЦК, оно требовало возвращения к ленинским принципам партийного руководства. Зиновьевцы видели в заявлении 83?х важное орудие для «завоевания заново миллионной партии». «Без внедрения этого документа в партийную массу пустыми фразами будут всякие разговоры насчет предсъездовской дискуссии и подготовки съезда вообще»[302 - Коммунистическая оппозиция. Т. 3. С. 86.]. В течение весны и лета 1927 года Евдокимов? периодически просил партийный секретариат внести в заявление полученные подписи[303 - РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 186. Л. 44–45.].

Список лиц, подписавших заявление 83?х и присоединившихся к нему, систематически «выверялся» по спискам к заявлению, «по подлинным и индивидуальным заявлениям и по подлинным коллективным заявлениям». Функция «регистрации» оппозиции была де-факто передана в аппарат ЦК, причем с согласия оппозиционеров. С ними предполагалось сноситься для проверки того, имел ли место факт постановки или отзыва подписи с платформы. Общение шло через официальные партийные структуры по вертикали, в идеале – от первичной партячейки до ЦК. Нам ничего не известно о самостоятельной регистрации оппозиционными группами – например, через копии заявлений – своего состава, вероятнее всего, такого делопроизводства не было вообще. Это и не удивительно: собственная регистрация была бы вещественным доказательством «фракционной работы» как таковой, воспринимавшейся партией в первую очередь как организационная, а не как идеологическая.

Подпись под коллективным заявлением в ЦК ВКП(б) считалась исполнением партийного долга и сопровождалась коротким авторским текстом. Например: «Вполне присоединяюсь к заявлению 83?х старых большевиков-учеников Владимира Ленина?»[304 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 71. Д. 7. Л. 103.]; или: «В ЦК: ознакомившись с заявлением 83?х, присоединяюсь к изложенному в нем, в чем и подписываюсь»[305 - Там же. Л. 5.]; «Ознакомившись с заявлением старых большевиков в ЦК по поводу целого ряда вопросов <…> [и признавая] явно намечающийся правый уклон нашего нынешнего руководящего ядра ЦК, считаю долгом партийца-революционера присоединиться к этому заявлению»[306 - Там же. Л. 111.]. «Партийный долг» в этом тезаурусе – важное понятие: он не только ограничитель, но и действующий механизм, деталь «исторически предопределенных» действий.

Коммунист не мог не волноваться по поводу того, в какой список он попал. Его волновало, числится ли он среди тех, кто голосовал за платформы, или тех, кто честно защищал позиции ЦК, стоит ли его подпись под заявлением 83?х или под списком «отошедших» от оппозиции. Не поняв, что это было делом чести, мы не поймем, например, срочное заявление в ЦК и ЦКК инспектора Наркомторга Д. А. Степанова? от 12 июля 1927 года:

Под декларацией-«платформой» оппозиции, поданной в ЦК за подписями 83?х, имеется подпись Степанова? Д., члена ВКП (б) с 1917 года. Очевидно, мой однофамилец, не указавший своего полного имени, отчества и места работы, упустил из виду, что эта фамилия очень распространена в Советском Союзе и что в рядах партии могут быть его однофамильцы, не разделяющие оппозиционных взглядов, а проводящие ленинскую линию партии, намеченную как предыдущими ее решениями, так и постановлениями XIV партсъезда, XV партконференции (на которых я присутствовал) и последующими решениями ЦК. Это совпадение фамилий и инициала имени может поставить меня в очень неудобное положение. Многие знающие меня товарищи, с которыми я работал на руководящей партийной работе <…> «могут подумать», что подпись Степанова? Д. под декларацией 83?х «моя подпись» и что я в данное время «разделяю» взгляды оппозиции. От некоторых товарищей я получил уже недоуменные вопросы. Считаю необходимым категорически заявить, что с момента вступления в ряды ВКП (б) я ни по какому вопросу оппозиционных линий партии взглядов не разделял и не разделяю.

Автор просил разрешить ему опубликовать заявление в «Правде» о том, что подпись под заявлением 83?х «принадлежит другому Степанову? Д.»[307 - РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 186. Л. 139–140.]

«Под заявлением уже подписано свыше 300 старых партийцев, – радовался Зиновьев? к концу лета 1927 года. – Каждый подписавшийся обязан оглашать документ <…> на всяком партийном собрании, где это возможно, обязан вербовать новые подписи»[308 - Коммунистическая оппозиция. Т. 3. С. 86.]. «Рассматривать подачу и подписание заявления (индивидуального или коллективного) в высший орган партии – ЦК как грубейшее нарушение партийной дисциплины, безусловно, нельзя, ибо это является неотъемлемым правом любого члена партии, – утверждали сибирские оппозиционеры. – Ни Уставом партии, ни всей практикой предшествующих лет жизни и работы партии подобные действия не запрещались и не запрещаются. Наоборот. Мы имеем в прошлом партии ряд аналогичных примеров и никогда прежде, ни при жизни Ленина?, ни позднее, подобного рода действия не осуждались партией. <…> Тем более что и скрывать-то нечего, ибо те, кто составили и подписали заявление 83?х, действовали вполне открыто – составляли заявление, подписывали фамилиями и открыто подали в ЦК»[309 - ГАНО. Ф. П-6. Оп. 4. Д. 10. Л. 546.].

Активная работа по регистрации участников заявления 83?х велась в ЦК с 25 мая по 19 октября 1927 года десятками сотрудников. Затем наступила пауза, и начал пополняться ранее довольно небольшой и начатый также в мае 1927 года массив заявлений об отмежевании от оппозиции. В архиве можно найти первичные списки поддержавших это оппозиционное заявление партийцев по регионам, а затем и статистические аналитические сводки ЦК по оппозиции во всем партийном аппарате, текущую переписку с местными партийными органами по заявлению 83?х с подтверждениями позиций отдельных парторганов[310 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 83.]. При первичной регистрации оппозиционеров по заявлению 83?х именно аппарат ЦК выявил, что исходных подписей было 84, а не 83, как полагала сама оппозиция. ЦК, умевший считать лучше, не стал, однако, перечить оппонентам, и самоназвание ушло в массы. 23 июня Секретариат ЦК подытожил и систематизировал присланные ему подписи под оппозиционным заявлением[311 - РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 186. Л. 47–48.] (см. с. 186).

Таблица подробна и красноречива. Она позволяет нам реконструировать параметры, по которым создавался общий профиль подписантов. Налицо биографический фокус внимания – в первую очередь рассматривалось социальное положение: чем больше было служащих среди подписантов, тем легче дышалось в ЦК, но чем чаще попадались рабочие, тем больше надо было настораживаться, не заражен ли рабочий класс инакомыслием. Важным было и социальное происхождение: считалось, что дети дворян, мещан, купцов и других врагов пролетариата более склонны к уклонам разного толка. Не игнорировалось и образование, особенно полученное в старорежимных учебных заведениях, таких как гимназия или духовное училище.

Когда речь шла о коммунистах, мировоззрение которых уже устоялось, прошлая партийная ориентация была еще важней – отсюда фокус таблицы на политическое прошлое. Был ли коммунист когда-либо членом других партий? Это говорило о сознательном выборе в пользу политического конкурента, вероятного врага – будь то эсеры, меньшевики и даже бундовцы. Случаи союза с «соглашательскими партиями» в прошлом считались тяжкими политическими преступлениями: ведь эти партии, несмотря на их революционную программу, препятствовали победе пролетариата и делали это вполне сознательно. Жизненные истории членов бывших мелкобуржуазных партий подрывали сценарий коммунистического обращения: принадлежавшие к этой категории были приобщены к политике довольно рано, и этот акт инициации совершили не большевики. У этих лиц подозревали сознательное решение присоединиться к конкурирующей партии. В случае если фиксировалась подпись под предыдущими заявлениями левой оппозиции, налицо был рецидивизм: раз оппозиционер – всегда оппозиционер. Склонность к ереси была чуть ли не неизлечимой болезнью. Однажды уклонившиеся считались опаснейшим элементом, рассерженным и обозленным, чинившим разные козни против партии. Они имели свое видение революции, относились критично к нынешней партийной линии, вступали в заговоры с осколками мелкобуржуазных партий с целью если не свержения советской власти, то радикального изменения ее курса.

СТАТСПРАВКА О ПОДПИСАВШИХ ПИСЬМО ЦК ВКП (б) ПО 23 ИЮНЯ 1927 ГОДА.

ПРИМЕЧАНИЕ: 1) Три из числа выходцев состояли в двух партиях.

2) Из числа разработанных 6 ИКПиста и 2 слушателей курсов марксизма.

3) Данные о принадлежности в прошлом к оппозиционным группировкам и к др. партиям и по партвзысканиям не полны.

К смущению статистиков Секретариата ЦК, такого рода биографические изъяны нередко возмещались стажем подпольной работы: старый большевик был партийным аристократом, человеком, доказавшим свою глубокую идейность. Кто еще стал бы профессиональным революционером в старое время, рискуя всем? Не случайно вожди оппозиции обратились за подписью под заявлением 83?х в первую очередь к этой категории большевиков.

В ЦК видели в заявлении 83?х вызов собственной легитимности и обещали отплатить той же монетой. На заседании ЦКК в июне 1927 года Троцкий? привел высказывание члена Президиума ЦКК Аарона Александровича Сольца? в беседе с подписантом заявления оппозиции. «„Что означает заявление 83?х? – говорил Сольц?. – К чему это ведет? Вы знаете историю Великой французской революции, – до чего это доводило. До арестов и гильотинирования“. Тов. Воробьев?, с которым тов. Сольц? говорил, спросил его: „что же, вы собираетесь нас гильотинировать?“ На что Сольц? очень пространно ему объяснил: „как вы думаете, Робеспьеру? не было жалко Дантона?, когда он отправлял его на гильотину? А потом пришлось идти и Робеспьеру?. Вы думаете, не жалко было? Жалко, а пришлось“. Такова схема беседы». Услышав от Сольца? подтверждение факта этой словесной перепалки, Троцкий? спросил: «Какую главу вы собираетесь открывать разгромом оппозиции?» «Во время Великой французской революции, – разъяснял Троцкий?, – гильотинировали многих. И мы расстреляли многих. Но в Великой французской революции было две больших главы, одна шла так (показывает вверх), а другая шла этак (вниз). Вот это надо понять. Когда глава шла так – вверх, – французские якобинцы, тогдашние большевики, гильотинировали роялистов и жирондистов. И у нас такая большая глава была, когда и мы, оппозиционеры, вместе с вами расстреливали белогвардейцев и высылали жирондистов. А потом началась во Франции другая глава, когда французские устряловцы и полуустряловцы – термидорианцы и бонапартисты – из правых якобинцев – стали ссылать и расстреливать левых якобинцев – тогдашних большевиков». Белоэмигрантская идеология «сменовеховства», также именовавшаяся в СССР по фамилии ее главного идеолога, харбинского эмигранта Николая Васильевича Устрялова? «устряловщиной», исходила из того, что большевистское движение «переродилось», фактически встав на путь строительства новой, «красной империи» по образцу старой, царской. Устрялов? предсказывал большевизму гибель через термидорианский переворот и называл советский режим «редиской», красной снаружи и белой внутри[312 - Романовский В. К. Идеолог «сменовеховства» Н. В. Устрялов // Преподавание истории в школе. 2005. № 2. С. 13–19.]. «Я бы хотел, – продолжал Троцкий?, – чтобы тов. Сольц? продумал свою аналогию до конца и, прежде всего, себе самому сказал: по какой главе Сольц? собирается нас расстреливать? (Шум в зале.) Тут не надо шутить, революция дело серьезное. Расстрелов никто из нас не пугается. Мы все – старые революционеры. Но надо знать, кого, по какой главе расстреливать. Когда мы расстреливали, то твердо знали, по какой главе. А вот сейчас – ясно ли вы понимаете, тов. Сольц?, по какой главе собираетесь нас расстреливать? Я опасаюсь, тов. Сольц?, что вы собираетесь нас расстреливать по устряловской, т. е. термидорианской главе»[313 - Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. М.: Юрайт, 2021. С. 113.].

Томский обком знал, что заявление 83?х гуляет по городу. «3?го сентября 1927 года – через неделю после выступления Тарасова? – на районном партийном собрании мы имели уже явно фракционное выступление местной оппозиционерки тов. Ивановой?», – говорилось в периодической сводке. Жалуясь на то, что партийная масса находится «в неведении» по существу спорных вопросов в партии, Иванова? сделала попытку «ознакомить тысячную аудиторию» с запрещенным документом. «Я бы хотела ознакомить вас с заявлением 83?х, о котором большинство партии не знает», – заявила она. К радости председателя, собрание подавляющим большинством голосов отклонило попытку Ивановой? огласить нелегальный документ перед неподготовленной аудиторией «и тем развязать дискуссию до установленного центральным комитетом срока». За ее предложение голосовали всего два-три партийца при некоторых воздержавшихся[314 - ЦДНИ ТО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 883. Л. 8.].

У нас нет подробных материалов, которые бы осветили ход мышления Ивановой? и ее единомышленников. Количество подписантов заявления 83?х в Томске не было большим, и контрольная комиссия на этом этапе их не привлекала. Но внутрипартийная баталия вокруг заявления велась ожесточенно и являлась важным вступлением к предсъездовской дискуссии. Чтобы понять, почему этот документ считался столь опасным и в то же время столь принципиальным, обратимся к более богатым материалам из Одессы. Майские протоколы допросов тех, кто занимался распространением заявления в контрольной комиссии – в Одессу разными оказиями привезли 300 типографских экземпляров заявления, – детально вскрывают мотивировки и оправдания сторон. Допросы вел тов. Рыбников?, а первым опрашиваемым был Абрам Гиршевич Блумберг?, 22-летний рабочий из мастерских Совторгфлота. Блумберг? заявил, что не считает сбор подписей фракционной работой, потому что перед съездом это всегда допускалось, и, если человек имеет свои убеждения, он хочет, чтобы к ним прислушалась партия, и никто не может запретить убеждать других. Обвиняемый считал документ легальным, «раз подан определенной группой в ЦК. Этот документ должен стать известным всей партии, и я хотел бы знать, почему его не публикуют газеты».

«Так он, по-вашему, легальный, – отметил Рыбников?. – А где вы его получили? В парткомитете? Вам его кто-то привез? Вы нашли его на улице или ЦК прислал? Кто вам его дал?» Уклоняясь от прямых ответов, Блумберг? сказал: «Вам нужны фамилии? Я их не назову. Они нужны только для привлечения товарищей. За одно слово сейчас начинается травля человека. В партии установился скверный режим».

– Но этот режим, – стоял на своем Рыбников?, – создал такое положение, что конспиративные документы шлются партией и только через фельдъегерский корпус. Вы не можете не подчиняться положению о секретности и не должны ничего скрывать от КК. Мы не можем иметь в партии членов, которые что-то скрывают.

– Я ничего не скрываю. Я с заявлением согласен и собираю подписи. Я только не понимаю, почему этот документ секретный и нелегальный?