Не герой

VI

Бакланова нигде не было видно. Дмитрий Петрович, целую неделю не заходил к ним. Все мешали разные деревенские поручения, которые он откладывал на последние дни своего пребывания в Петербурге. Но прежде он встречал Николая Алексеевича то на улице, когда тот перед завтраком гулял по Невскому, то у Высоцкой. Теперь он не появлялся даже на Невском.

"Уж не заболел ли? – подумал Дмитрий Петрович. – Или не случилось ли чего с Катериной Сергеевной?"

Катерина Сергеевна, несмотря на ее цветущий вид, всегда почему-то казалась ему непрочной. Эти капризные и слишком резкие переходы от одного настроения к другому не с ветру же приходят, а если так, если причина их гнездится глубоко в ее нервной организации, то это даром не пройдет. Он так и ждал, что когда-нибудь, при входе в квартиру Баклановых, его встретят известием: "Слегла! Нервная горячка! Упадок сил! Очень, опасна!" Или что-нибудь в этом роде.

– Послушайте, – сказала ему однажды Высоцкая, – я беспокоюсь, не случилось ли чего с Николаем Алексеичем… Вам стыдно не зайти к нему, вы – друзья!..

– Я все собираюсь. Признаюсь, и сам встревожен! – ответил Рачеев. – Но почему бы вам самой не заехать к нему? Это его обрадовало бы…

– По всей вероятности. Но, к сожалению, это рискованно… Мы с Катериной Сергеевной не особенно любим друг друга…

– И вы к ней не расположены?

– Как вам сказать? Я невольно отвечаю на ее чувства. Мы любим обыкновенно тех, кто нас любит, а любить врагов – это уже подвиг…

– Врагов?! Полноте! Она такая милая, умная женщина!..

– Ну, конечно, не врагов… Но, одним словом, она меня терпеть не может… Я бы поехала ради него, но боюсь… Я была у них раза три, и всякий раз она обдавала меня таким холодом, что мне становилось жутко. А в последний раз просто не вышла, хотя, я знаю это наверное, была здорова… Через полчаса я встретила ее в Гостином… Согласитесь, что это риск.

Рачеев нашел свободный час и отправился к Баклановым за полчаса до обеда. Ему открыла дверь горничная – молоденькая, с веселым лицом, и на его вопросы объявила, что все дома и все здоровы.

"Значит, ничего не произошло. Напрасно тревожились", – подумал Рачеев.

В зале возилась Лиза с Таней. Он поздоровался с ними.

– Это вы, Дмитрий Петрович? – послышался из столовой голос Катерины Сергеевны, а из-за полуоткрытой двери выглянуло ее оживленное лицо, в то время как вся ее фигура пряталась за дверью. А я уже негодовала. Думала, что вы совсем забыли старых друзей ради новых…

– Каких это новых?! – спросил Рачеев, кланяясь ей издали…

– Новых, самой новейшей формации!..

– А! Нет, в моем сердце достаточно места для новых и старых друзей…

Катерина Сергеевна смеялась.

– Я не могу выйти к вам. Сейчас буду готова. Обедаете с нами?

– Если пригласите!

– Приглашаю!

Лицо ее скрылось, она притворила дверь.

– Значит, у вас сегодня прекрасная погода!? – шутя сказал Рачеев Лизе. Лиза улыбнулась и кивнула головой.

Рачеев прошел в кабинет; здесь произошла маленькая перемена. Сняли двери и повесили портьеру. Бакланов сидел за столом в цветной мягкой рубашке, поверх которой был надет очень короткий серый пиджак. В первую минуту он не заметил приятеля, который остановился у него за спиной и смотрел на написанный лист бумаги.

– Творишь, дружище? – сказал Рачеев.

Тот встрепенулся.

– А-а! Дмитрий Петрович! Как я рад тебе!.. Вот славно! А я уж дней десять не видел мужского лица. Все сижу дома и… пишу!..

– Неужели даже на улицу не выходишь? – удивился Рачеев.

– Ни разу. Я, брат, пишу особенным образом. Утром сажусь и сижу до завтрака, завтракаю, сажусь – до обеда, обедаю, сажусь – до чаю, пью чай, сажусь, до… до первого сна…

– Что ты, что ты, Николай Алексеич? Разве можно так писать? И неужели у тебя при таком способе работы что-нибудь выходит?

– Что-нибудь выходит, что-нибудь всегда выходит, но выходит ли то, что надо и что хотел, это вопрос. Но дело в том, что экстренно нужны деньги…

– Так, так!..

– И порядочная сумма… Я давно уже пишу роман, но пишу иначе – основательно, осторожно, не торопясь… Но тут приехал ко мне господин Опухолев, издатель "Света и тьмы", знаешь, журнал с картинками, и просит, молит к декабрю дать ему вещь… Хорошие деньги предлагает, а тут как раз хорошие деньги и нужны. Ну, я и поддался соблазну. Роман свой отложил в сторону и пишу это… Да как пишу! Курьерским поездом!

– Ну, а скажи, пожалуйста, если, например, выйдет неудачная вещь, то тогда как ты? – спросил Рачеев, заинтересованный этим "литературным" вопросом, в котором ничего не смыслил.

– Да ведь удачной вещи и не может быть!.. Я же говорю тебе, как это пишется!..

– Но тогда издатель не возьмет ее!..

– Как не возьмет? Почему не возьмет? Да он ее читать не будет, а если прочтет, то все равно ничего не поймет, а если даже поймет и увидит, что она неудачна, то все-таки напечатает, потому что под нею стоит мое имя… Ты возмущен? Я тоже. Это не литература, а лишь техника литературная… Знаю, знаю…

– Но, наконец, критика что скажет?

– Критика разругает, конечно… Но дело в том, голубчик, что критика все равно разругает, напишешь ли хорошую вещь, или дурную. Это ее призвание… Иную вещь публика читает взасос и отовсюду слышишь похвалы: ах, как хорошо! Ах, как глубоко! Ах, как художественно! И сам чувствуешь, что вот над этим ты посидел, подумал, пострадал, и действительно вышло хорошо. А критик говорит: а мне не нравится, вот и все! Не глубоко, не художественно, не реально, и делу конец! Мы, братец, давно уже мимо газетной критики проходим. Ничему у нее не научишься, а только печень испортишь!.. Ну, однако, я тебе в самом деле очень рад. Я чертовски заработался. Еще таких три дня, и положу перо… Не знаю, выдержу ли только. В голове какой-то сумбур. Все эти герои, с которыми, собственно говоря, я даже плохо знаком, нахальнейшим образом распоряжаются в твоей голове, как дома. Что нового?

– Ты похудел и побледнел, Николай Алексеич!

– Это пустое! Что нового? Ну, что, получу Шекспира? – он засмеялся.

– Получу я, а не ты!.. Интересная женщина Евгения Константиновна, но влюбляться в нее не вижу надобности. Я у нее часто бываю…

– Бывай, бывай почаще и не торопись открещиваться… Еще, может быть, Шекспир мне достанется. Погоди-ка, я тут допишу одну фразу, а то потом забуду…

Он дописал фразу и стал переодеваться. К обеду он никогда не выходил в небрежном виде. Вид ситцевой рубахи, короткого пиджака и мягких туфель был невыносим для Катерины Сергеевны и мог испортить целый день.

Позвали обедать. Катерина Сергеевна была оживлена, весела и разговорчива.

– Вы сегодня прекрасно настроены… Я очень рад, – сказал Рачеев.

– О да, великолепно! – ответила она. – Мы через неделю едем за границу…

– Что? Куда? Зачем?

– Боже мой, как он удивлен и возмущен! Вам ехать за границу!? С вашими ограниченными средствами? О жестокосердая жена! Это она тащит мужа-труженика, заставляет его сидеть день и ночь за работой, чтоб удовлетворить своему капризу! Ну, так это и есть. Это мой каприз…