Оценить:
 Рейтинг: 0

Гуляйполе

<< 1 ... 13 14 15 16 17 18 19 20 21 ... 24 >>
На страницу:
17 из 24
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Учителя ропщут, жалуются на бедность. Свое недовольство державой, «гнилым царизмом» они не могут скрыть от сметливых крестьянских детей.

Рабочий день на шахтах, под землей – четырнадцать часов и более. С одним выходным в неделю. Конечно, владельцы открывали театры, бесплатные библиотеки, больницы. Да и платили неплохо. Но к тридцати годам шахтер – больной и изработавшийся человек. Если не полный инвалид. В горячих цехах вовсю трудились подростки. Они получали втрое меньше взрослых, а норма выработки была почти такой же.

Недовольны были даже аристократы черного труда – машинисты, мастера, краснодеревщики, модельщики, лекальщики. Они могли прокормить семью, состоящую из дюжины человек, но не были в состоянии дать детям образование, помочь им выйти в люди. Латифундисты, успешно завоевавшие европейский сельхозрынок, ввели такие же строгости, как и у заводчиков. Шестнадцатичасовый рабочий день. И штрафы за малейшие нарушения. А куда денешься? Кругом подпирает народец, ищущий хоть какой-никакой работенки. Да и свои дети нуждаются в работе. Для справки: за двадцать лет царствования Николая Второго население России выросло почти на пятьдесят миллионов человек. Прирост составлял два с половиной миллиона в год. Россия молодела.

А страна с избытком молодежи, желающей, но не имеющей возможности получить достойное образование и приличный заработок, обречена на революционное брожение. Если же вооружить молодых людей – то на неизбежную революцию. А вооружает, как известно, война. Только, увы, это не было ведомо монарху и его окружению.

В России, переполненной ищущей своего места в жизни молодежью, пока лишь брожение. Робкие «факелы» в помещичьих усадьбах. Маевки с громкими зажигательными речами и тихими, шепотом, вопросами о револьверах и берданках. В Новороссии до поры вроде было совсем глухо. Все-таки от голода никто не мучился. Но что-то зрело, что-то зрело! Память о предках-бунтарях была еще жива в сердцах народа.

Вот ведь незадача: и жить невмоготу, и потрясти Россию боязно. Ещё в старину казацкие старшины, поначалу поддерживавшие восстания, вскоре, должно быть, осознали гибельность бунта. Потому и застрелили Булавина, выдали Разина и Емельяна Пугачева.

А если опять попробовать?

В Новороссии марксистская революционная идея, слишком сложная для понимания в столь разнородной среде, не могла привиться, разве что в больших индустриальных городах, но их было не так уж много. Основная масса народа жила в селах, на хуторах, в поселках или местечках, горожанами которых стали вчерашние крестьяне. Им пришлись по душе ясные, сливающиеся с древней мечтой о воле и равенстве, анархические идеи. Они были доступны даже самым малограмотным. Так начала зарождаться анархическая республика. И не на Дону с его уже сложившимся патриархальным укладом, с выборными атаманами, верно служившими царю, а у днепровских порогов, у развалин былой Запорожской Сечи, где грохот бушующей воды сливался с грохотом станков и заводскими гудками.

Ничего этого не знал и ни о чем таком не задумывался по молодости и недостатку образования задиристый и непокорный хлопчик Нестор Махно. В школе он проучился всего полтора года. Хотел бы учиться и дальше, но за озорство и верховодство в среде «баламутов» был изгнан строгим директором.

Да и чему могли научить его «малописьменные» преподаватели начальных школ, сами представлявшие собой по большей части протестную публику? «Общественность» мечтала о какой-то иной России, похожей то ли на Запорожскую Сечь, то ли на Беловодье, где каждый волен и свободен и получает неизвестно за что хорошее жалованье. У России, имеющей два лика, материнский и мачехин, они видели лишь один. Никто не думал, что и для них держава является крышей, хоть бы и соломенной, но спасающей от стихии, чужеземных нашествий, междоусобицы…

К четырнадцати годам Нестор Махно уже понял: кулаки, помещики, торговцы, заводчики – это враги, не дающие житья его многочисленной семье, споившие отца. Полицейские, чиновники, попы – тоже враги. Если у них отобрать добро, землю и раздать людям, все заживут вольготно и счастливо.

Лишенный отца, школы и воспитателей, он, как и любой активный, кипящий энергией подросток, мечтал об учителе, который объяснил бы ему, как жить и зачем. И он его нашел. Нестор услышал от Вольдемара Антони такие слова, которые до сих пор никто и никогда не произносил.

Подобные Антони наставники, как мухи, слетались в бывшие козацкие слободы, такие же, как примечательное по названию Гуляйполе, своего рода столица «гулящих людей». Впрочем, аналогичных «столиц» в прежнем Диком Поле, ставшем самым богатым и самым взрывоопасным российским краем, насчитывалось немало. В Москве и Санкт-Петербурге, мнящих себя ключами к стране, заложены лишь фитили. Запалы. А основной заряд взрывчатого вещества – здесь.

Глава восьмая

Они шли по улице Гуляйполя с независимым видом, ощущая свою слитность и силу. Разумеется, в ватаге сам Нестор, его брат Григорий, братья Лепетченки, Сашко Калашник, Семка Каретников, Тимош Лашкевич. И чуть в стороне Федосий Щусь.

Их компания за два-три года несколько увеличилась. К ним пристал высокий чернобровый Петро Шаровский, парнишка из еврейской колонии Шмерко Хшива, Марко Левадный из соседнего села Тырса. Эти держались немного позади, как и положено новичкам.

А следом и как бы по своим делам плелась босоногая Настя, непризнанная участница этой первой «махновской армии».

Шли, лузгая семечки, лихо сплевывая шелуху. Красовались. Они уже переросли пору набегов на сады, но находились в той стадии становления, когда еще не имели ни цельной «идеи», ни безусловного вожака, которому бы повиновались беспрекословно. Пока они были способны как на безрассудную, отчаянную выходку, так и на паническое бегство в случае серьезной угрозы. И все же их радовало то, что прохожие поглядывали на них с опаской.

На углу, у больницы, они заметили отца Ивана и Сашка Лепетченков – полицейского урядника Якима Лепетченка. Был он низкорослый, но широкоплечий, при шашке и с огромным «лефоше» в кобуре.

Ватага замедлила ход. Так издавна повелось, что к полицейским в Гуляйполе относились с почтением и даже некоторым страхом.

– Доброго здоровья, Якым Данилыч!

– Здравствуйте, здравствуйте! На яку шкоду настроилысь?

– Та ни, дядько Якым. Гуляем.

– Гуляйте, гуляйте, пока молоди. Тилькы шкоду не делайте.

Нарочито зевнув, Лепетченко скрылся за домами. Ватага двинулась дальше.

– Шо-то ваш батько сьодни якыйсь дуже добрый, – сказал Нестор Лепетченкам.

– Не тилькы сьодни. Раньше то реминякою, то лозиною. А в последне время як подминылы, – согласился Сашко.

– Сами не поймем, шо з ным, – поддержал Сашка брат.

Они оглянулись на конский топот. На чахлой конячке их догонял хлопец, тот самый пастушок, которого Нестор когда-то перетянул кнутом возле панских овсов: Сидор Лютник.

– Нестор! – крикнул он. – Там твий брат Омельян иде! Недалечко от станции його обогнав.

– Дай коняку! – коротко приказал Махно.

Сидор недовольно скривился, но лошадь отдал. Махно ловко вспрыгнул на нее, сжал коленями ребристые бока:

– Ну, пишла!..

– Не гоны сыльно, Нестор! У неи жыла надирвана! – жалобно крикнул вслед Сидор.

Но куда там!..

От многолюдного торгового села Гуляйполе до одноименной станции шесть верст широкого пыльного тракта. После прибытия пассажирского люди шли и ехали со станции навстречу скачущему на чахлой лошаденке Нестору.

Нестор на ходу оглядывал всех, кто брел по обочине. Кто-то с ним здоровался, кто-то его не замечал. Но Омельяна нигде не было видно…

Второпях Нестор не обратил внимания на медленно, по-стариковски бредущего человека в истрепанной, потерявшей вид шинельке. Лицо человека было наискось перечеркнуто замусоленной лентой с овальным кожаным лоскутком, прикрывавшим потерянный глаз. Скулу рассекал шрам. На голове видавшая виды папаха, за плечом легенькая котомка, разбитые сапоги устало шаркали по пыли.

Нестор проскочил дальше, просеивая встречных быстрым внимательным взглядом. Вот уже показалась вдали и станция, и окружающие ее пирамидальные тополя.

Словно что-то вспомнив, Нестор резко осадил коня и помчался назад. Обогнал одноглазого и пристально всмотрелся. И тут только соскочил на землю.

– Омельян!

Прохожий улыбнулся, показав щербатый рот:

– Братуня, ты?

Они обнялись.

– А я тебе не взнав…

– И я тоже.

Коротко рассмеялись. Нестор отстранился, чтобы еще раз получше вглядеться в лицо брата.

– Зминывся ты, братка.

– Есть трошкы, – виновато признал Омельян. – Малость косоглазый став. Осколком задело. Но все-такы повезло: руки-ноги целы. А глаз, шо ж… глазом не пахать.

Нестор все еще вглядывался в Омельяна, преодолевая чувство горечи. С не свойственной ему нежностью снова приник к брату:
<< 1 ... 13 14 15 16 17 18 19 20 21 ... 24 >>
На страницу:
17 из 24