Хмель свободы

– Да ты что, Левка! – зло прошептал анархист. – Тут же вся наша казна!

– Но мы не якиесь там грабители! – проревел Задов, размахивая сумкой. – И у соответствии с революционной анархической совестью согласни расплатиться за все рекви… ну, за то, шо у вас трошкы харчей позычили! В общем, разделите по-братски, кому шо задолжалы!

И он высыпал содержимое сумочки на утрамбованную насыпь: керенки, царские ассигнации, кредитные билеты, билеты Займа Свободы. Звонко катились, ударяясь о рельсы, немногие золотые и серебряные монеты.

– Клянусь Одессой, это всё! Больше нема!

Торговцы бросились подбирать деньги.

– А насчет грабежу, так не надо обижаться, – продолжал басить Левка, возвышаясь над сутолокой. – Вы ж знаете, все граблять. Чи белые, чи красные, чи анархисты, чи монархисты. Бо все голодни. Хочь и воюем, а жрать хочется!.. И ще! Про деньги! Их же все равно скоро отменять, як пережиток… потому шо, клянусь Одессой, голод и деньги – то наши злейши враги, против кого мы и воюем. Плюньте вы на них, як на заразу, шо делае из человека свинью…

Всю эту прекрасную речь Левка произносил, стоя высоко над людьми, которые ползали, падали, вскакивали, вырывали друг у друга бумажки и монеты, не обращая внимания на его слова.

Махно молчал. Он задумчиво наблюдал за этой нелепой сценой: и смех, и слезы.

Сутулая, крепкая еще старуха выпрямилась, держа в руке несколько бумажек.

– Эт-то шо ж, за мого гусака только тридцать керенок? – спросила она у Левки. – Та он же отборным зерном кормленный! Сто двадцать стоит, не меньше!..

Левка высмотрел в сутолоке суетливого мужичка в очках, который уже успел подобрать несколько царских «катенек».

– Ты, оглоед! – крикнул он. – Я тебе говорю, который в очках. Отдай вон той гражданке за гусака «катьку». Бо твоя полудохлая курыця и десяти керенок не стоит. А ты сколько сгреб? Я ж сверху все бачу, клянусь Одессой!

Мужичонка неохотно расстался с частью добычи и исчез в толпе.

А толпа не переставала недовольно шуметь, требуя денег.

Левка показал пустую сумку, а затем, размахнувшись, забросил ее подальше. Вслед за ней устремились несколько оборванцев.

– Хороша станица, душевна, – сказал комендор, слушавший разговор из полумрака открытого люка, и достал из-за пазухи своей объемистой кожанки бутыль. – И самогон на тутешнем базаре лучший по всему Донскому краю. Из винограда гонють. Так шо, мабуть, тут и заночуем!..

На рассвете бронепоезд окружили красногвардейцы с винтовками и пулеметами. Разношерстное войско – кто с нарукавной повязкой, кто с жестяной звездочкой вместо кокарды, кто в офицерском мундире и с красным бантом на груди – выглядело не очень грозно. Тем не менее это была местная военная власть.

Начальствующий красногвардеец в папахе, с лихо завитым казачьим чубом, постучал рукояткой револьвера в броню.

Из дверцы броневой рубки высунулся комендор Коцюба в тельняшке.

– Позовите командира! – приказал красногвардеец в папахе.

– Не можу, – тихо ответил Коцюба. – Оны сплять. И дуже сердяться, когда их будять.

– Скажи, его вызывает начальник Красной гвардии города, – строго сказала «папаха». – А это, – он указал на коренастого седого мужика, – председатель здешнего Ревкома.

– Счас. – И морячок скрылся в рубке, но на мгновение еще раз выглянул: – Но я за вас усю ответственность з себе снимаю.

В рубке комендор встретился взглядом с недовольным заспанным Левкой.

– Шо там за крик, ей-богу? Выспаться не дадуть!

– Какоесь начальство. Командира шукають. А командир дуже хмельни, не встануть.

– Ладно, я с имы потолкую. – И Левка высунулся из рубки, вгляделся в светлые ночные сумерки, спросил: – Хто тут нами интересуется?

– Вы командир бронепоезда?

– Ну, допустим.

– Тут такое дело. Мы представители Красной гвардии и местного Ревкома…

– Ну шо ж, познакомимся. Приятное дело.

– Нам поручено взять вас под арест и произвести следствие.

– Это за шо ж такая немилость?

– За самоуправство и устроенную на базаре реквизицию, а точнее, грабеж.

Левка пренебрежительно сплюнул.

– Не шибко круто завинчуете? – спросил он.

– Вот в Ревкоме и разберемся, круто чи не круто! – сказала «папаха». – Согласно указаниям правительства Донской Советской Республики, такие анархические действия настраивають казаков супроть новой власти. Наступае критический момент, деникинские добровольцы пруть, а вы тут подрываете…

– «Реквизиция», «грабеж»! – криком прервал «папаху» Левка. – А ты моих людей накормыв? А мы, замежду прочим, не барышень катаем, а йдем на защиту Царицына! Так шо ты дурня не валяй, а поскорей открывай семафор!

– Бронепоезд ваш задерживаю! – строго ответила «папаха». – А вы все там – сдайте оружие и следуйте за мной!

– Строем чи як? – весело спросил Левка и бросил в темноту броневагона: – Связь! – Взяв у Коцюбы телефонную трубку, Левка подмигнул морячку: – Приготовиться к отражению атаки!..

Повсюду позахлопывались дверцы вагонов и башенок. Орудия начали вращаться, поводя своими хоботами и словно отыскивая цель. Анархисты, сидевшие на крыше бронепоезда, отцепили от своих перекрещенных ремней бомбы, залязгали затворами винтовок…

– Шо б вам тут для начала размолотыть? – оглядывая в бинокль окрестности, задумчиво спросил Левка. – Може, вам водокачки не жалко? Чи того… вокзала?..

И случилось то, на что и рассчитывал Левка: командир красногвардейцев сделал подчиненным знак рукой. И те стали отходить от бронепоезда, волоча за дуги «Максимы» и изредка оглядываясь.

…С характерным звуком поднялась «рука» семафора.

«Анархист Коц», ухнув паром, начал тяжелое движение.

Бомбисты посмеивались. Неодолимой была их вера в свою силу и революционный порыв. Случившееся они восприняли как мелкое и веселое приключение.

Бронепоезд, медленно набирая скорость, обдал паром стоящих на насыпи красногвардейцев….

До Царицына было вроде уже и недалеко, но кто взялся бы предсказать, сколько времени займет дорога! Сутки? Может, трое? А то и неделю или даже больше. Революционные порядки!

Глава восьмая

Царицын кишел революционным народом. Красная твердыня. У входа в обшарпанный особняк висел кусок фанеры с надписью: «Федерация анархистов Черноморья, Азовщины и Поволжья». Между особняком и скособоченным домишкой покачивался на легком ветерке лозунг-растяжка: «Превратим Царицын в центр мировой анархии». Белые буквы расплылись от дождей, черное полотнище было в пятнах. Но это не смущало тех, кто решил «превратить». Благо весенние дожди уже дали дорогу раннему лету.