Реалити: Экстремальное путешествие или Как я научился исполнять желания. Книга Первая. Милан. Италия

– «А в-третьих, почему бы просто не посидеть теплым летним вечером рядом с красивой девушкой», – рассудил тогда наш герой.

Солнце продолжало свой путь вниз, озаряя всё пространство площади мягкими теплыми лучами, накрывая его, будто пуховым одеялом, как мать ребенка перед сном. Недалеко от центрального входа в царственную Галерею Виторио Эмануиле Второго, что был расположен справа от собора, заиграли уличные музыканты, причем так, будто их кто-то специально выписал из консерватории для исполнения этого концерта. Музыка объединила всё вокруг, и если раньше, люди, здания, голуби, существовали сами по себе, то теперь, они, перемешавшись со звуками скрипки и виолончели, стали неотъемлемой частью общей симфонии летнего итальянского вечера.

Знакомство Глеба с брюнеткой произошло как-то само собой. Сначала незнакомка, молча, наблюдала за тем, как наш герой разговаривает со своей видеокамерой, а потом, любопытство взяло над ней верх, и она что-то робко спросила у Глеба, причем, сделала это на итальянском языке. По понятным причинам, в ответ девушке, Глеб только лишь виновато пожал плечами. Тогда незнакомка вновь попыталась заговорить с нашим героем, уже на английском языке, разумеется, и тут, её ждало полное фиаско.

– И зачем я только этот немецкий в школе учил, – вздохнув, тихонько произнес Глеб.

Услышав эти русские слова, девушка улыбнулась в ответ, и снова спросила:

– А по-русски, надеюсь, ты хоть говоришь? – спросила она уже на русском языке, в котором чувствовался небольшой южный акцент.

– Ещё как, – просиял Глеб.

Девушку звали Маша, и единственный её недостаток заключался в том, что она уже была замужем, за каким-то итальянцем, успевшим опередить Глеба, о чем наш герой, с сожалением, узнал в процессе их общения.

– В Италии я где-то уже лет десять живу, – рассказывала Маша, – Когда-то с родителями сюда переехали из Украины. Здесь я росла, училась, замуж здесь, тоже вышла.

Есть такие девушки, которым стоит только заговорить с тобой, и ты уже поплыл, и дело тут не во внешности, или умении разговаривать, или как-то по-особенному держаться, а в чем-то совершенно ином, непостижимом, но в то же время очень древнем, и понятном каждому мужчине. Маша, как раз, обладала такой суперспособностью.

– И как живется в Милане? – спросил Глеб, попав под чары своей новой знакомой.

– Не знаю, – ответила Маша, – Я в Турине живу, и муж у меня оттуда тоже родом.

– А к нам, в Милан, какими судьбами? – снова поинтересовался Глеб.

– А ты смешной, – сказала Маша, и улыбнулась, – Но, только я не могу тебе рассказать, зачем я здесь.

– Почему? – удивился Глеб, и затем, демонстративно направив на девушку свою видеокамеру, произнес, – Я умею хранить тайны.

Маша засмеялась.

– Хорошо, – сказала она, – Я тебе расскажу, но только снимать это, правда, не надо.

Глеб выключил видеокамеру и положил её на ступеньку рядом с собой, а Маша продолжила рассказывать:

– Я приехала, чтобы попросить, – сказала она.

– Что попросить? – удивился Глеб.

– У Девы Марии попросить, – после небольшой паузы ответила Маша, – За твоей спиной храм, если ты не заметил.

– Я что-то, как-то об этом не подумал, – немного смутившись, произнес Глеб, и затем, тоже, сделав небольшую паузу, спросил, – И что ты хотела попросить?

– Ты слишком любопытный, – ответила Маша.

– Извини, я же журналист, это моя профессия, – сказал Глеб, а затем добавил, – А если честно, ты мне просто очень понравилась, и я хотел бы, чтобы у тебя всё было хорошо, поэтому могу тоже попросить за тебя у Девы Марии, но предупреждаю, я не специалист в этом деле, от слова «совсем».

Маша улыбнулась, а потом, тихонько произнесла:

– Я в Милан в больницу приехала на обследование, – сказала она, – В Турине местные медики у меня опухоль обнаружили, вот, я сюда приехала…

Пообщавшись ещё какое-то время со своей новой знакомой, Глеб проводил девушку до метро, а сам вернулся обратно к собору, где затем, выполнил свое обещание. Он попросил у Девы Марии, чтобы Маша поправилась, и как можно скорее, попросил, как мог, своими словами, так как по-другому просто не умел. Надеюсь, его молитвы в тот день были услышаны.

– «Как всё быстро уходит на второй план, когда жизнь начинает касаться действительно важных вещей», – думал Глеб, сидя на ступеньках храма, – «Все наши бытовые катастрофы, модные пиджаки, неудачи, денежные вопросы, ссоры, споры друг с другом, всё это перестает иметь хоть какое-то значение, все оседает, когда на горизонте начинает маячить то, что неминуемо, рано или поздно, ждет каждого из нас в конце пути. Когда думаешь об этом, то все твои проблемы становятся не важными, а собственные страхи кажутся абсолютной глупостью. Бояться глупо, и это действительно так.»

Глеб встал со ступенек храма, и подошел к музыкантам. Простояв рядом с ними несколько минут, он ощутил во всем своем теле накопившуюся за день усталость. С самого утра, Глеб чувствовал, что его организм переключился в какой-то новый для него режим, в режим выживания, в котором он всё время только бежал вперед, не на что не обращая внимание, и теперь, к вечеру, всё его существо будто угасло. Сил больше не осталось. Хотелось лечь на землю, и забыться сном, но, позволить себе такую роскошь Глеб тоже не мог.

Отойдя на приличное расстояние от музыкантов, так, чтобы звуки их творчества были еле слышны, Глеб остановился, и огляделся вокруг. Выбранное место было идеально для работы. С одной стороны улицы оно граничило с всё той же галереей Виторио Эмануиле Второго, а с другой, с собором Святой Девы Марии Нашете. Несколько людских потоков, идущих прямо с площади, сливались здесь воедино, что в теории могло обеспечить хоть какой-то заработок.

Глеб скинул рюкзак с плеч и приземлил его рядом с бордюром. Затем, он установил в свою кепку огромный блокнот, на одной из страниц которого, красным толстым маркером, была выведена размашистая надпись на итальянском языке, гласившая: “Осторожно. Русский Артист”. Тут же, недалеко от кепки, на земле, Глеб поставил маленькую экшен-камеру, чтобы та могла снимать общий план его выступления. Другой камерой, основной, что осталась в руках у нашего героя, было решено фиксировать крупные планы самого себя, и реакции прохожих на весь тот адский перформанс, что намечался впереди.

К работе всё было готово, но в теле Глеба до сих пор чувствовалась какая-то неуверенность, победить которую, путем логических рассуждений никак не выходило. Как оказалось, начать читать отрывки, так, вдруг, став посреди улицы, по которой толпами туда-сюда снуют люди, морально, не так-то просто. Кроме актерского и общечеловеческого позора, что свинцовым грузом лег на плечи Глеба, ещё он стал беспокоиться и за свой рюкзак с вещами, который, с бордюра, мог бы подхватить любой, проезжающий мимо, вор-велосипедист. И если моральные терзания нашему путешественнику было победить не так-то просто, то проблему с рюкзаком можно было легко ликвидировать, встав лицом одновременно и к людскому потоку, и к собственным вещам. Так, чтобы в случае внезапной опасности, можно было мгновенно среагировать, и подобно молодой пуме, одним прыжком обезвредить какого-нибудь потенциального злоумышленника, решившего поживиться чужим добром.

Когда стратегический вопрос безопасности рюкзака был решен, и прятаться уже было не за что, Глеб, отбросил в сторону все терзавшие его внутренние противоречия, и включился работу:

– Я обманывать себя не стану, залегла забота в сердце мглистом, отчего прослыл я шарлатаном, отчего, прослыл я скандалистом, – произнес он, стоя посреди улицы.

Как только Глеб попытался прочесть вслух свой первый актерский отрывок, то сразу обнаружил, что его просто, банально, не слышно. Из-за шума улицы, людской суеты, а главное, сковавшего нашего героя чувства неуверенности, диапазон громкости его голоса сузился до предельного минимума, если не сказать, что и вовсе, сошел на «нет».

– Когда-то, я был школьником, двоечником, авиамоделистом, списывал диктанты у Регины Мухалович, коллекционировал мелкие деньги, смущался, не пил!!! – проорал Глеб прямо в лицо, шарахнувшемуся от него в сторону прохожему.

Не смотря на все старания, люди по-прежнему не замечали нашего чтеца, и проходили мимо, никак не реагируя на его выступление. За своими плечами, Глеб, имел пусть и не долгий, но всё-таки опыт службы в одном из лучших театров Москвы, но выходить работать на сцену, и вступать на улице, как оказалось –два абсолютно разных занятия.

– «Конечно, волнение присутствует и там, и там, это, бесспорно,» – рассуждал про себя Глеб, – «А вот ощущение, что ты законченный идиот, который читает на русском языке стихи, прозу, и ещё Бог весть знает что, у меня только почему-то здесь, в стране, где всё поголовно говорят на итальянском языке, и где, даже международный английский язык, особой популярностью не пользуется.»

Избавиться от гнетущего ощущения тотального абсурда, как ни странно, нашему путешественнику помогло одно его театральное воспоминание. Оно то и дало возможность Глебу взглянуть на то, что происходило с ним сейчас, совершенно под иным углом.

– Быть или не быть, вот в чем вопрос, – произнес Глеб со сцены, стоя на небольшом помосте в свете софитов.

Недалеко от чтеца, на стуле, с задумчивым видом, сидел Альфред Григорьевич – режиссер театра, в котором Глеб когда-то имел честь служить актером. Именно служить, а не работать, так как в театре служат, подобно, как в кавалерии, где воинский устав предписывает достойно терпеть все тяготы и лишения.

– Достойно ли смиряться под ударами судьбы иль стоит оказать сопротивление, – продолжил Глеб чтение известного монолога.

Наблюдая за Глебом, Альфред Григорьевич задумчиво коснулся правой рукой своего подбородка, а затем, встал со стула и медленно заходил по сцене, подобно часовому маятнику, взад-вперед, взад-вперед. После этого действа, Глеб прекратил читать свой монолог и внимательно посмотрел на режиссера, ожидая от того новых инструкций.

– Продолжайте, продолжайте, голубчик, – предложил Альфред Григоьевич своему актеру.

Глеб продолжил свое выступление, правда, заметно при этом потеряв энтузиазм к прочтению Шексира:

– И в смертной схватке с целым морем бед, – сказал Глеб, – покончить с ними, умереть, за…

– Стоп, стоп, стоп, голубчик, – остановил его Альфред Григорьевич.

Глеб внимательно посмотрел на режиссера, который, не снимая своей маски таинственной задумчивости, после недолгой паузы, произнес:

– А давайте попробуем, значит так, – сказал Альфред Григорьевич, – Будем читать, и приседать. Хорошо, голубчик?

– Зачем приседать? – удивленно спросил Глеб.