Свисс хаус, или В начале месяца августа

Замок был небольшим: основное здание в три этажа и башня. На фоне стен, сложенных из серого камня, красиво смотрелись окна с деревянными ставнями в красно-черную полосу. За входными воротами находился небольшой дворик, вымощенный грубым булыжником, в центре – фонтан, струйка воды мерно вытекает из пасти каменного льва. Здесь можно устроить летнее кафе, сказал риелтор. На первый этаж вела полутемная лестница, пахло плесенью, каменные ступени удобно ложились под ноги. Риелтор остановился и показал на потолок: прямо над ними, примерно в полуметре, рукой достать, висел латунный светильник в виде русалки с обнаженным животом и пышной грудью. В руках русалка держала тройной подсвечник. Ее голову украшал венок, а голый живот был вытерт до блеска от многочисленных прикосновений. Риелтор сказал, что в этом замке, построенном в первой половине семнадцатого века, русалка является символом счастья, а потому надо просто притронуться к ее животу, и тогда будет вам будут сопутствовать успех и счастье. Трогать живот русалки они не стали. Суеверие ведь!

Риелтор перешагивал через одну ступеньку, за ним шла Анна-Мари, потом Андреас. Двери со скрипом отворились, и они попали в торжественный зал с высоким в три человеческих роста потолком. Анна-Мари вскинула камеру. Андреас задрал голову, риелтор раскрыл одно из трех окон и распахнул ставни, запустив полуденный свет, и Андреас увидел то, что так заинтересовало Анну-Мари. Потолок оказывается держался на грубых протравленных олифой деревянных балках, а сами балки и пространство между ними были плотно расписаны чем-то вроде фресок. Глазу с непривычки было сложно остановиться на чем-то одном, а потому не оставалось ничего другого, как перелетать с цветка на цветок, с завитых лиан, покрытых бутонами, на спрятавшихся в зарослях единорогов, с острых листьев травы на склоны холмов с реликтовым лесом и голубыми потоками.

Риелтор все что-то говорил и говорил, Анна-Мари обменивалась с ним краткими репликами. Андреас отошел в сторону, выглянул в окно и посмотрел на дрожащие в дальней прозрачной дымке белые вершины гор. Потом прошел вдоль стен, увешанных гобеленами, самый большой и богатый из которых изображал победу аппенцельцев над войском аббата Санкт-Галлена и австрийскими рыцарями в начале пятнадцатого века. Скрипели половицы, гобелены пахли мхом, из открытого окна непривычно громко доносился птичий гомон, грубые подоконники оставляли на ладонях неприятную сухость. Голова у Андреаса закружилась, на языке возник сладковатый привкус, риелтор развел руки в стороны – это все!

Перед последним перекрестком с круговым движением дождь зарядил по-настоящему, заработали дворники, сметая водяную пыль со стекол, Анна-Мари сбавила скорость. Она устала. В тот день они осмотрели, наверное, самое большое количество квартир, да еще пробка в конце пути – все это не осталось без последствий. Андреасу было жаль ее, но Анна-Мари сама захотела сесть за руль. Свернув во двор, она сказала, что не будет заезжать гараж, завтра все равно с утра ехать в Цюрих. Лучше оставить машину на гостевой стоянке, она сейчас все равно пустая. Несмотря на дождь? Несмотря на дождь! Встав на привычном месте (слот номер шестнадцать), она заглушила двигатель и отстегнула ремень безопасности. Так что же все-таки рассказывал риелтор? Анна-Мари глубоко вздохнула. Наверное, Андреас должен был все-таки выучить в школе получше этот язык субтильных намеков и многозначительных символов. О чем шла речь?

В день мая двадцать третьего года тысяча шестисот восемнадцатого в Пражском Бурге происходила оживленная беседа по ряду богословских вопросов между представителями Католической Лиги и Протестантского Союза, в результате которой благородные сеньоры Хайнрих Маттиас фон Турн и Вильгельм фон Лобковиц применили силу и выкинули из окна третьего этажа земельного обер-судью Вильгельма фон Славату, бургграфа Карлштайнского Ярослава фон Мартинитца, а также их секретаря-борзописца Фабриция. Сей дикий поступок стал прологом к маленькой мировой войне, опустошившей практически всю Европу и надолго превратившей ее в юдоль скорби, в которой царили нож, ночь, право сильного, дело разбоя, скрежет зубовный и полное забвение всех тех ценностей и догматов, во имя которых, собственно, и затевалась эта горестная эпопея.

А между тем совсем недалеко, километров двести или триста к югу, процветали швейцарские крестьяне, продававшие хлеб всем воюющим сторонам. Многие хлеборобы брали серьезные кредиты под будущий урожай и гарантированные поставки войскам Тилли или Густава Адольфа. Однако потом война прекратилась, потому что всякие войны рано или поздно заканчиваются, надобность в поставках отпала, а в ноябре 1652 года бернские властители объявили о резкой девальвации тогдашней валюты «батцен». Крестьяне оказались в финансовой ловушке, которая через полгода привела к войне Хуттвильского крестьянского союза с кредиторами.

Бойня охватила пространство от Воленшвиля до Эшольцматта и от Золотурна до Сумисвальда. Берн и Люцерн были осаждены войсками восставших, требовавших избавления от налоговых тягот, амнистии, а еще прав автономии и самоуправления – и не просто пустых обещаний, но твердых уступок, прописанных в конституции. Воевать особенно никто не спешил, так как пример опустошенной Германии был еще слишком свеж. Под Берном власти предложили крестьянам мир, названный по имени местности Мурифельд и в рамках которого они пообещали исполнить все требования налогового характера. Проблема состояла только в том, что Цюрих ничего не знал – или делал вид, – что ничего не знает о мирном соглашении. Собрав армию, он вторгся в кантон Аргау и в битве при Воленшвиле в июне 1653 года нанес восставшим крестьянам решающее поражение.

Дождь усилился. Так что произошло потом? Потом зачинщиков войны казнили: кого повесили, кому голову отрубили, кого четвертовали. Казнили в Берне, Люцерне и Базеле. И во дворе этого замка, прямо там, где потом соорудили фонтан со львом, тоже прошла небольшая, но казнь. Организаторы подошли к делу добросовестно и тщательно просушили дрова, чтобы предводители крестьянского бунта не задохнулись прежде времени. Пламя получилось ярким и почти бездымным, а поскольку приговоренным не стали вешать на шею мешочки с черным порохом, который обычно взрывался и убивал казнимых, то народ, который сошелся из окрестных деревень, получил возможность во всех подробностях рассмотреть омерзительную агонию приговоренных. И ты хочешь, чтобы мы поселились там, где произошло подобное варварство? Дождь продолжал стучать холодными пальцами по стеклам, по радио сказали, что атмосферный фронт стал спасением для сельского хозяйства, изнывавшего без столь необходимой ему влаги.

* * *

Тридцатое июля, пятница

* * *

Андреас стоит на балконе с кружкой американо. Кружка красная, с белым крестом на боку. Квадратный балкон находится на углу дома. Одной стороной он выходит в лес, другой – на улицу. Дом на другой стороне улицы поставлен на реконструкцию. В газете Андреас прочитал, что правительство приняло программу энергетической модернизации жилого фонда. Проще говоря – Андреас любит, когда сложные вещи разъясняются простым и понятным языком, – правительство не хочет, чтобы дома «отапливали атмосферу». Поэтому теперь по строительным лесам, которыми со всех сторон оброс дом, а также вокруг дома на аккуратных поддонах, разложены серые утеплительные панели. Их привозят по утрам на небольших грузовичках.

Панели должны не только сократить теплоотдачу, но еще и придать зданию более современный архитектурный облик. Первый, самый дальний от Андреаса, конец дома почти полностью отремонтирован, и уже можно представить, как будет выглядеть все здание после того, как через три недели работы завершатся и в квартале опять станет тихо. Андреас делает глоток. Кофе начинает остывать. Рабочие в белых комбинезонах, забрызганных разноцветными каплями краски, приезжают кто на своей машине, кто в минивэне с логотипом какой-нибудь строительной компании. Андреас даже и не предполагал, сколь велико, оказывается, число специальностей, нужных на стройке.

Еще полчаса – и на улице появится Энди. Как его зовут на самом деле, Андреас не знает. Судя по его странноватому языку и акценту, родом он с Балкан. По поручению управляющей компании он контролирует техническое состояние сразу пяти окрестных домов, включая здание напротив, которое сейчас как раз проходит реконструкцию. Энди знает много языков. Один из них используется им постоянно в разговорах по телефону, язык звучит странно, хотя нельзя сказать, чтобы неприятно. Наверное, это родной язык Энди, но Андреас до сих пор не решился уточнить, как он называется. Энди ходит по квартирам, чинит то, что сломалось, герметизирует то, что прохудилось, красит то, что выглядит некрасиво.

Он помогает, и никогда ни на что не жалуется. Он стрижет специальной электропилой кусты и деревья, следит за тем, чтобы мусор вывозили вовремя и чтобы внешнее освещение всегда было исправным, особенно там, где под добротным навесом стоят два контейнера для домашних отходов и два – для картона и бумаги. Контейнеры должны быть без повреждений, колеса – смазаны, а логотипы риелторской компании и фирмы, вывозящей мусор, включая контактные телефоны, адреса электронной почты, аккаунты в соцсетях и ссылки на программы-приложения, – отчетливо различимы.

Каждый раз, когда Энди и Андреас встречаются на улице, Энди первый говорит ему: «Добрый вечер, господин Хоффманн» или «Доброе утро, господин Хоффманн». И каждый раз Андреас испытывает ощущение неловкости. Энди старше Андреаса по меньшей мере лет на десять. У него почти полностью поседевшие, коротко подстриженные волосы, старомодные очки, круглое лицо и рабочий комбинезон с большим количеством карманов. Однажды надо будет сказать ему, чтобы он начал называть его просто Андреас. С другой стороны, в том, как Энди произносит свое обращение, нет презрения или самоуничижения – скорее, вежливость и убеждение в том, что его собеседник тоже человек порядочный.

* * *

Предыдущая, еще холостяцкая, квартира Андреаса располагалась на первом этаже прямо над копировальным салоном, куда приходили студенты со своими рукописями и чертежами. Это был дом, построенный в конце позапрошлого века в районе с поэтичным названием Лоррена. Вещей у него было немного, но, снявшись с насиженных мест, они почти без остатка заполнили окружающее пространство. Книги по менеджменту вместе с учебником по экономике Грегори Мэнкью и Марка Тейлора поместились в одной коробке, зато по количеству брюк, маек и рубашек он неожиданно легко перегнал Анну-Мари. Зимний день, когда они наконец съехались, выдался холодным. Они нашли наконец свое место, ровно в центре между Берном и Цюрихом. На работу они ездили в разные стороны. Процедура переезда оказалась очень дорогой и, кроме того, скучной. Пришлось решать большое количество бюрократических вопросов, включая поиск клининговой компании, которая согласилась бы за скромный гонорар привести их старые квартиры в более или менее приличное состояние.

Потом следовало отыскать логистическую компанию, которая перевезла бы вещи из одного города в другой. Им обоим, конечно, не хотелось покидать Берн. Но ездить из Ольтена в Цюрих или Берн казалось не так уж далеко, кроме того, они находились теперь в одинаковой ситуации в плане транспорта: каждый терял час в день, и это выглядело вполне справедливым распределением неудобств. Когда Андреас и Анна-Мари впервые оказались на улице, где стоял этот дом, ветер раскачивал старые сосны и липы. Анна-Мари склонила голову и сказала, что впервые «она слышит нечто». Еще тогда Андреас подумал, что все эти недели мы в разных городах искали нашу первую общую квартиру, осматривая изнутри помещения разной степени удобства и привлекательности, и вот теперь, еще даже не увидев выбранного для осмотра жилища, она вдруг прислушивается, а не, как обычно, присматривается.

Она даже не достала свою камеру и не сделала несколько полагающихся снимков, а просто спросила Андреаса, слышит ли он «нечто», и он честно также склонил голову набок, но услышал только далекий шум движения на автотрассе, уханье сыча в кронах сосен и ветер, из-за которого ветки деревьев стучали друг о друга как старые кости. Андреас помнит, как снаружи послышался гудок, – это приехали Анна-Мари и ее вещи. Андреас распахнул двери и вышел на балкон, на тот самый балкон, на котором он стоит сейчас. Фирма, организовавшая переезд, прибыла в составе двух машин: в одной были вещи Анны-Мари, упакованные в коробки с затейливым логотипом, на второй оказалась смонтирована выдвигающаяся лестница, похожая на пожарную. Лестница доставала до пятого этажа. По ней вниз и вверх с металлическим стуком перемещалась грузовая платформа.

Квартира заполнилась запахом табака и железа. Через открытые двери балкона в гостиную комнату влетали белые снежинки. Они падали на пол и не таяли. Рабочие кладут на отполированную поверхность платформы тонкое шерстяное одеяло, а уже сверху размещают коробки, ящики и отдельные предметы, завернутые в антиударную пленку. Одеяло экономит силы и предохраняет вещи от механических повреждений. Анна-Мари очень беспокоится за свой «Эппл». На нем она обрабатывает фотоснимки. Один из рабочих осторожно снимает с платформы закутанный в пленку и перетянутый коричневой клейкой лентой компьютер и спрашивает, в какую из комнат его поставить. Анна-Мари говорит, что сейчас покажет. Некоторое время Андреас помогает разгружать платформу, потом она, опустев, со стуком уезжает вниз.

Диалект рабочих Андреас понимал без затруднений. Наверху в квартире работали немец из Дюссельдорфа и турок в третьем поколении, дед которого приехал сюда из турецкой провинции «временно поработать». Турок говорит на интересном языке, восточные интонации смешиваются в нем с характерной для кантона Вале привычкой просто обрубать окончания слов. Он жужжит электрической отверткой, собирает платяной шкаф и рассказывает о том, как сложно получить паспорт. Недавно он сдавал тест, в котором следовало правильно ответить на вопросы о том, как устроена пенсионная система и чем пассивное избирательное право отличается от активного. И вот спрашивается, зачем все это надо?

Андреас отодвигает в сторону стулья, чтобы не мешались на проходе, немец сочувственно качает головой и молчит. Он вообще говорит меньше всех. Но все вчетвером рабочие действовали в качестве одной слаженной команды. В квартире становится холодно. Фикус, завернутый в рогожу, может не пережить переезд. Рабочих надо кормить, поэтому Анна-Мари заказала обед в кейтеринговой компании. Двое рабочих попросили китайское меню, еще один – просто сэндвичи, а самый старший, водитель машины с выдвижной лестницей, заказал «сервела» на гриле и смешанный салат из овощей.

* * *

Андреас возвращается с балкона через гостиную на кухню, тронув по пути толстый лист фикуса. С ним все в порядке. Растение прекрасно тогда пережило холод. Андреас ставит пустую чашку в посудомоечную машину. Прогноз погоды обещает жару. На экране телевизора из угла в угол плавает перечеркнутая двумя линиями пиктограмма, напоминающая мегафон. Анна-Мари говорила, что один удачный снимок уже способен рассказать целую историю. Однажды, посмотрев по телевизору выступление какого-то политика, она сказала, что с удовольствием заткнула бы ему рот. Уж очень он болтлив. Болтливее, чем разрешает полиция! Андреасу приходит в голову мысль о том, что в новостях показывают не события, а результат процесса осмысления этих событий журналистами, а это совершенно разные вещи.

На экране появляется диктор, привлекательный молодой человек похожий на Райана Гослинга в молодости, начинается информационный выпуск. Перечеркнутый мегафон продолжает плавать по экрану, то скрывая, то снова открывая лицо ведущего. На экране видно здание федерального парламента, и Андреас вспоминает, как однажды он с классом ездил на экскурсию в Берн. Они сначала ждали в информационном центре своей очереди, потом их всех заставили пройти через рамку и нацепить на куртки и майки бумажку с надписью «Посетитель» на пяти языках. Он стоял у ног в составе трех великанов, отцов-основателей, которые то ли поклялись что-то совершить, то ли не поклялись, а может быть, это были и не они вовсе, а кто-то другой и совсем в другом месте. Статуи упирались в потолок своими каменными головами и молчали. Зато экскурсовод говорил, как водопад. И это было скучно. Каменные истуканы, по крайней мере, таили в себе загадку.

На экране телевизора начали показывать Латинскую Америку. Ситуация там сложилась ужасной, и вроде бы именно там и находилась сейчас Анна-Мари. Но так ли это на самом деле? Ее социальные сети не обновлялись уже очень давно. Анна-Мари была довольна, ведь Латинская Америка – это куда интереснее обязанности ездить по деревенским праздникам и снимать крестьян в цветастых шляпах, обнимающихся со своими коровами. А история о том, как страна хочет построить справедливое общество, заслуживает доброжелательного отношения. Не следует судить других строго! На экране видна колонна танков, ее сменила площадь, забитая людьми. Они что-то кричали, беззвучно открывая рты, и держали в руках плакаты со словами, написанными знакомыми буквами на незнакомом языке. Потом толпа начала громить продуктовый магазин с пустыми полками.

* * *

Социальные сети позволяли проследить весь маршрут Анны-Мари. На ее странице все еще указан их старый общий адрес. Где сейчас она живет в Швейцарии, Андреас узнать не может. Зато она заходила в сеть на территории аэропорта. Время, оставшееся до вылета, Анна-Мари провела за столиком кафе «Джазовый Фестиваль в Монтрё». Андреас хорошо знает это место, он часто бывал здесь, дожидаясь привычного рейса в аэропорт Пальмы. Он представляет себе, как, заказав какой-нибудь фруктовый коктейль, непременно с семенами чиа, Анна-Мари рассеянно, по-домашнему, прикасается пальцами к поверхности своего телефона. На большом экране в кафе идет едва слышный концерт группы «Джамирокуай». Вокруг в разных направлениях по блестящему мрамору перемещаются пассажиры, группами и в одиночку. Женский голос объявляет прилет или отправление, мужской голос призывает ни в коем случае не оставлять где попало свой багаж.

Рейсом авиакомпании «Свисс» она вылетела в 17:20 в Ньюарк, там побывала в книжном магазине «Хадсон Букселлерс», чтобы купить местную газету или просто убить время. Скорее всего, она специально проложила такой маршрут, чтобы успеть поснимать знаменитый квартал домов стиля ар-деко в районе железнодорожного вокзала. Пробыв там двенадцать часов, самолетом «Юнайтед» отправилась в аэропорт имени Королевы Беатрикс на острове Аруба. Там она хотела провести что-то вроде кратких каникул, а потом уже поехать на континент снимать по заданию агентства. Последний апдейт: улицы района «Даун Таун Аруба». Синяя лошадь, пьющая из фонтана, отделанного бирюзовой плиткой, белые и розовые стены типично голландских домов, резкие тени, лохматые пальмы и узкая улица с трамвайными рельсами, современные офисные здания и тут же заколоченные досками окна покинутых домов с обшарпанными стенами, торговый центр «Роял Плаза Молл» и ресторан с деревянными стенами, столами и стульями, выкрашенными в буйные желто-сине-зелено-оранжево-бордовые цвета.

Анна-Мари с подозрением относилась к социальным сетям, хотя и пользовалась ими активно. Они убивают творчество, и никакого волшебства в них нет и быть не может. Ее последние фотографии выглядели обычными туристическими снимками, сделанными на всякий случай. Очень нетипично для Анны-Мари, которая всегда говорила, что образы должны складываться в историю. Синяя лошадь, трамвайные пути и ресторан: какая тут могла бы быть история? Социальные сети показывали только основные точки маршрута. О том, что чувствовала Анна-Мари, о чем она думала, на что надеялась – об этом могла рассказать только она сама. Но Анны-Мари нет вот уже несколько недель.

У них официально установлен режим «раздельного проживания». Это не развод. Потому что свадьбы не было. Только обручение, которое в этом кантоне все равно является серьезным шагом, промежуточной стадией на пути к браку. А раздельное проживание на основании прокурорского постановления – это хорошая возможность, подумать, остыть, отыграть ситуацию назад. Но теперь Анны-Мари нет. Остался только фикус, чудесным образом переживший зимний переезд. Андреас откладывает в сторону телефон. По телевизору говорят о климатических изменениях. Анна-Мари наверняка смогла бы объяснить все связно и подробно. Поэтому выбор сегодня такой же, как и вчера: темно-синие брюки-чинос от «Зара», уличные туфли «Хэви Канвас», добротная футболка с принтом и легкая рубашка с короткими рукавами, рюкзак от «Фрайтаг», потертый, но все еще вполне надежный.

Портмоне, смартфон, пропуск с чипом и фотографией на пестрой ленте, солнечные очки в футляре, ключи от входной двери, наручные часы «Томми Хилфигер». Андреас еще раз смотрит на себя в зеркало, проводит рукой по волосам. Пора записываться в парикмахерскую. Недалеко от офиса, на той же улице, есть хороший салон! Ах, да, чуть не забыл! Андреас возвращается в гостиную, берет небольшую пластмассовую лейку зеленого цвета, заполняет ее водой, которую затем щедро выливает в горшок с фикусом. В жаркую погоду комнатные растения следует поливать чаще, чем обычно. Теперь, кажется, все! Андреас ставит лейку на пол рядом с фикусом, подхватывает рюкзак, аккуратно выходит на лестничную площадку, стараясь не производить лишнего шума, закрывает за собой и запирает входную дверь. На белесом мраморе ступеней еще лежит ночной сумрак.

Андреас спускается на цокольный этаж и выходит на улицу. На первом от двери почтовом ящике видны их имена: Анна-Мари Флюкигер и Андреас Хоффманн. Внутри, неизбежный, как смена времен года, уже лежит номер бесплатной газеты «Местный Указатель». В ней нет ничего, кроме рекламы домов престарелых, кулинарных рецептов и городских фотографий вековой давности. Перед подъездом разворачивается мини-автобус с надписью «Модернизация и техническое обслуживание инженерных систем офисно-жилого фонда». Сейчас с металлическим грохотом отъедет в сторону боковая дверь, сотрудники клининговой компании наденут на спины ранцевые пылесосы и превратятся в «охотников за привидениями». Недавно по телевизору показывали все фильмы франшизы, как старые, так и два новых. Потом показали интервью с Джеймсом Белуши, который ужасно постарел.

Андреас ощутил тревожный укол в сердце, напомнивший ему утро, когда ушла Анна-Мари. Тогда он еще не знал, что больше не увидит ее. Находясь в полусне, он слушал ее шаги, он слышал, как текла вода в ванной, урчал чайник и как с жестяным звуком сработал тостер. Это были самые обычные звуки самого обычного утра. Потом хлопнула дверь. Андреас ощутил тогда точно такой же укол в сердце, после которого по всему его телу начала расползаться пока еще ничем не мотивированная тревога. Откинув одеяло, он подошел к окну, раздвинул шторы. За окном мерцала зимняя темнота, похожая на туго натянутое бархатное полотно, снежная мошкара вертелась вокруг желтых фонарных пятен. В тот же день на адрес его электронной почты пришло официальное письмо от прокурора, в котором говорилось, что Анна-Мари Флюкигер официально переходит в статус «раздельного проживания» и что от него требуется… согласие… подписать… при том понимании… ваши права… ваши обязанности…

* * *

Андреас решил дойти до вокзала пешком. Времени достаточно. В отличие предыдущего начальника Марка-Андре его нынешний шеф Торстен – человек прагматичный. Марк-Андре требовал от сотрудников быть на своих рабочих местах ровно в восемь утра. Торстен же хочет видеть, прежде всего, работу, сделанную качественно и в срок. Андреас сворачивает в лесок перед домом. Под ногами хрустит мраморная крошка, влажная и серая. Мокрые сосны и липы пахнут круто заваренным травяным чаем. Густые кроны деревьев иногда расступаются, и тогда становится видно светло-синее небо без единого облака. Солнце еще стоит низко над горизонтом. На листьях травы дрожат перламутровые капли росы. Миновав особняк в классическом стиле, Андреас оказывается на остановке автобуса.

Здесь кантональная автодорога выходит на пригорок, с которого хорошо видны окрестные поля. Андреас смотрит на электронный указатель: до прибытия автобуса остается семь минут. Ждать не хочется. Но сам виноват, надо было уточнить расписание до выхода из дома. Андреас переходит на другую сторону дороги. Отсюда до города сквозь поля ведет узкая тропа. Вершины на горизонте тонут в прозрачной синей дымке, и поэтому они кажутся нарисованными. Поле далеко слева занято зеленой кукурузой, ближнее к тропинке – золотистого цвета пшеницей, а правое, доходящее до первых домов города, пустует, и по нему лениво бродят коровы, коричневые с белыми пятнами. Когда-то он ходил на лекции по философии, все ради дополнительных баллов. Преподаватель говорил, что человека от животного отличает способность совершать рациональные действия с целью переустройства мира на разумных началах.

Наверное, для полей тоже есть стандарты и технические требования. И только коровы вот ходят как хотят, без стандартов. Зимой здесь некомфортно, резкий ветер выстуживает домашнее тепло за несколько секунд, но летом, если встать пораньше, добираться этим путем до вокзала одно удовольствие. Вот уже справа потянулись односемейные особняки с палисадниками, а слева началось кладбище. Его территория обнесена каменной стеной. Ворота, украшенные фигурами Веры, Надежды и Любви, напоминают триумфальную арку. У входа на кладбище стоит информационный стенд с подробной картой, но Андреас и так знает, что его можно пересечь по диагонали и сразу выйти на улицу, прямиком приводящую на вокзал. Пройдя под арку, Андреас оказался на главной аллее. Прямо перед ним стоит трехэтажный особняк, в котором размещается дирекция и зал ожидания для тех, кто прибыл на церемонию захоронения урн с прахом. Слева пристроен цветочный магазин. Он еще закрыт, жалюзи на витринах опущены. Полукругом у входа, на разновысоких стеллажах, стоят горшки всех размеров с цветами, декоративными кустами и деревьями.

Солнце сюда еще не добралось. Воздух в тени гигантских лип и сосен густой и влажный. Влага тонким слоем лежит на дорожках, аккуратно посыпанных серым гравием, на скамейках, стриженных газонах и надгробных плитах. На боковой алее деревья стоят реже. Громко поют утренние птицы. Мокрые лужайки плотно уставлены памятниками, напоминая шахматную доску с большим количеством фигур. Некоторые надгробия совсем еще новые, другие покрылись мхом и растрескались от времени, покосившись и наполовину уйдя под землю. Вдоль аллеи равными интервалами расположены водяные краны. У каждого из них на бетонной площадке стоит лейка. Свернувшись кольцами, лежат шланги для полива. Шланг можно присоединить к крану. А можно воспользоваться лейкой. Пройдя еще десяток метров, Андреас останавливается у могилы на перекрестке.

Аккуратная мраморная плита уложена в траву у ног обнаженной женской фигуры: спина прямая, колени немного согнуты, как будто перед прыжком, руки раскинуты в стороны, словно крылья. На гладкую поверхность плиты нанесены имя, даты рождения и смерти, место смерти – гора Лангкофел в итальянских Доломитах. Ей исполнилось двадцать четыре года. Она шла последней в связке с двумя опытными альпинистами. Шло начало месяца августа, самое благоприятное вроде бы для восхождений время. Этот случай освещался на первой странице почти каждой газеты кантона: молодая жительница небольшой деревушки погибла только из-за того, что веревка оказалась фальшивкой и не соответствовала техническим стандартам. Веревка этой марки, даже наткнувшись на острые камни, не должна была лопнуть. Но эта веревка не выдержала гарантированных производителем нагрузок.

Андреас останавливается на несколько мгновений. При взгляде на раскинутые руки он ощущает очень сложную гамму чувств, как будто фигура готовилась заключить его в объятия и унести с собой то ли в небо, то ли в пропасть. Сразу на выходе из кладбища находится перекресток с круговым движением. Недавно он был реконструирован. Здесь уложили новый асфальт, нанесли яркую разметку. Появилась дорожка для велосипедистов. Андреаса интересует особняк на другой стороне улицы. Это симпатичный дом в региональном стиле: покатая черепичная крыша, добротные кованые решетки на окнах нулевого этажа, входные двери из массивного красного дерева с цветными витражами. По периметру дом обсажен высокими розовыми кустами. Они цветут несколько раз в год, и тогда особняк выглядит особенно красиво. Про себя Андреас называет его «Розовой виллой».

Справа к «вилле» пристроен гараж на две машины. В каждый из боксов ведут добротные ворота, выкрашенные темно-вишневой краской. Между ними сложена поленница. Деревянные чурки самого крупного диаметра находятся внизу. Чем выше поленница, тем миниатюрнее становится диаметр поленьев. Когда-то площадка перед гаражом была заасфальтирована, но прошлым летом хозяева решили заменить асфальт на гнейсовые плиты. Рабочий день пока еще не начался. Плиты аккуратно сложены в дальнем углу, укрыты непрозрачным пластиком и перетянуты стальными крепежными лентами. Миниатюрный экскаватор «Хёндэ» похож на спящую пчелу. Рядом стоит тщательно вымытая бетономешалка «Минимикс Хонда». Строительная площадка огорожена пластиковой лентой с периодически повторяющимся названием строительной компании. Лента покрыта яркими каплями росы и плавно колышется на утреннем ветерке.

За прошедшие месяцы замену асфальтового покрытия на каменное удалось завершить примерно на одну треть. Рабочие не торопятся. Они хотят выполнить задание как можно более тщательно. Дополнительная сложность – нестандартная конфигурация плит. Конечно, можно было бы выбрать вариант с прямоугольными элементами, но хозяевам захотелось сделать площадку как можно более живой и естественной. Плиты могут быть какими угодно, главное, чтобы они, не подвергаясь предварительной обработке, сложились в единое пространство. Андреас останавливается и смотрит на уже готовую часть площадки у гаража. Она напоминает карту незнакомого государства. Движение на перекрестке усиливается, огромный грузовой фургон с трудом вписывается в узкий разворот.

Улица, по которой он направляется к вокзалу, застроена жилыми домами в два, три, иногда четыре этажа. Некоторые сразу выходят фасадами на освещенную солнцем проезжую часть, другие, наоборот, чуть отступив вглубь, скрываются в тени лип или сосен. Наземные этажи в основном отданы под ресторанный бизнес. Официанты выносят на тротуар столики, расставляют стулья, расправляют полотняные тенты. Рабочие торговых залов выкладывают на уличные прилавки ящики и коробки со свежими овощами и фруктами. За окнами офисов видны компьютерные мониторы. Там тоже постепенно просыпается разумная жизнь. Почти везде можно разглядеть красные и белые цвета: улица готовится к национальному празднику. Китайский ресторан украсил летнюю террасу ребристыми бумажными фонариками с белыми крестами. В окне муниципальной библиотеки устроена выставка книг на разных языках, но с одним и тем же главным героем – сумрачным стрелком из арбалета. На балконах ветер треплет гирлянды флажков с кантональными гербами. В колледже на лекциях по истории государства и права Андреас когда-то изучал все эти символы на гербах. Вот топор и связка фашин – это Санкт-Галлен, а человек с посохом и желтым нимбом над головой – это Святой Фридолин, ирландский монах, ставший символом кантона Гларус. Гербы сливаются в его глазах в пеструю карусель.

Машины едут по мосту через реку, поэтому мост вибрирует под ногами. Под мостом медленно течет вода малахитового оттенка. Из-за жары справа, примерно метрах в двухстах, на реке образовался песчаный остров. На него опускаются чайки, проходят несколько шагов и снова взлетают. На другом берегу уже виден старый корпус вокзала с часами под треугольной крышей по центру. Циферблат у часов невелик, сколько сейчас времени с их помощью разглядеть пока невозможно. Пройдя мост и оказавшись на привокзальной площади, Андреас оказался в самом центре водоворота из автобусов, машин и людей. Автобусы приезжали и высаживали пассажиров, машины останавливались, хлопали дверями, люди с металлическим щелканьем вытягивали телескопические рукоятки чемоданов и сумок. И все-таки что-то выбивалось из раз и на всегда заведенного распорядка.

* * *

Вокруг слишком много людей, и они слишком нервные. У билетных автоматов очереди. Пассажиры, приезжающие на автобусах, обычно тут же исчезают в недрах вокзала, но теперь они почему-то остаются стоять вместе со своим багажом, вынимают смартфоны, начинают раздраженно водить пальцами по экранам и вести не менее раздраженные разговоры. Гудки локомотивов, звук автобусных двигателей, стук подошв по асфальту, скрип автомобильных тормозов сливаются в непрерывный акустический поток. Через вокзал Андреас выходит к ресторану «У Железного Дорожника». Люди плотной стеной стоят вдоль края платформы. По громкой связи раздается очередное объявление, речь диктора смешивается с разноязыким говором толпы. Что-то все-таки произошло!

Что-то серьезное! Андреас смотрит на электронное табло. Следующий экспресс в Берн будет только через полчаса. Напротив всех остальных рейсов красными буквами горит неумолимое слово «Отменен». Андреас заходит в ресторан. Свободных столиков и диванов нет, ресторан почти до отказа забит людьми с пятнами пота на спинах. Раскрыв портативные компьютеры, подключившись к бесплатной сети и надев наушники, они пытаются, перекрикивая друг друга на всех возможных языках, не выпадать из рабочего графика. Шипит кофейный автомат, дальний родственник вымершего паровоза. Над рядами пестрых бутылок Андреас видит морщинистое лицо горца. Андреас смотрит на часы.

Сегодня, в последний день недели накануне праздничного воскресенья, в преддверии долгожданного отпуска, ему придется опоздать на работу. Андреас встает в очередь и пытается настроить себя на спокойный лад. Сделать это не так уж и сложно. Следует просто вынести за скобки толчею и беспорядок, звон стекла и взвинченных пассажиров, рискующих не успеть на стыковочные рейсы. Сегодня ресторан наверняка сделает двойной оборот. Наверное, не так уж это и плохо. Что? Андреас смотрит на баристу. Вокруг напирает толпа, а он в мыслях находится где-то совсем в другом месте. Особый перуанский кофе с кардамоном. Бариста заученными движениями заряжает кофейный автомат.