Свисс хаус, или В начале месяца августа

Прошу вас! Перед ним возникает закрытый крышкой картонный стакан, раскрашенный в перуанские цвета: алый и белый. Андреас собирается с духом и спрашивает, что произошло. На главном вокзале Цюриха перегорел один из главных силовых кабелей. Сейчас движение серьезно ограничено, но через час-полтора все должно опять прийти в норму. Бариста быстрыми движениями сметает со стойки капли влаги, в его глазах читается готовность ответить на дальнейшие вопросы, но Андреас с благодарностью кивает, кладет перед собой несколько монет, сдачи не надо. Позади него кто-то протискивается к выходу, почти сбивает с его плеча рюкзак и, быстро извинившись на французском языке, исчезает. У окна на мгновение освобождается барный стул с претенциозно перекрещенными ножками.

Андреас втискивается в случайно раскрывшуюся нишу, ставит перед собой на узкий столик стакан с раскаленными боками, опускает на пол рюкзак. За окном, на перроне, пространство плотно забито людскими шеренгами. Андреас аккуратно берет стакан, делает глоток, прислушивается к внутренним ощущениям и осторожно ставит стакан обратно. Достав смартфон, Андреас выбирает номер Торстена, тот сразу отвечает. Отчетливо слышен сухой стук клавиатуры. Это означает, что Торстен, продолжая работать, переключил телефон в режим громкоговорителя. Да, уже прошло по всем социальным сетям. В Цюрихе сгорел силовой кабель. Техническую неполадку обещают исправить в ближайшие два часа.

Есть очень хорошая фотография, ее опубликовал «Взгляд»: люди толпой стоят на перроне, и каждый смотрит на экран своего мобильного телефона. Как говорят философы, в нашем мире только то имеет право на существование, что было где-то и когда-то опубликовано. Во сколько у тебя контрольный чек-ин? Ровно в одиннадцать. Сколько проектов? Три! Да, время отпусков, проектов немного, но обещают, что осенью будет больше. Кстати, между нами, на уровне руководства речь сейчас идет о «биг дата» и компании «Штеттлер», производителе инновационного подвижного состава для предприятий железнодорожного транспорта. Это серьезно?

Андреас перекладывает телефон от правого уха, успевшего уже вспотеть, к левому. Торстен откашливается, замолкает на несколько секунд, отвлекшись на что-то, что происходит у него в тот момент на экране монитора. Скоро всю нашу жизнь будет определять цифровая революция. «Большие объемы данных» открывают перед промышленными предприятиями невиданные горизонты. Будучи лидерами на рынке дата-менеджмента, мы связываем с компанией «Штеттлер» очень большие надежды. Торстен опять откашливается. По сетям передают, что ситуация нормализуется. Приезжай как получится, главное – это не пропустить магические одиннадцать часов. А что самое главное? Не забыть загрузить апдейты! Именно, не забыть загрузить апдейты!

* * *

Андреас выходит на перрон и недалеко от себя, метрах в пяти, видит молодых африканцев. Кажется, это эритрейцы. В последние годы Эритрея и Эфиопия то вели между собой войны, то снова подписывали мир, как всем усердно сообщали средства массовой информации. Власти поэтому находились в нерешительности: высылать ли беженцев на родину? После очередного мира основания для их пребывания здесь вроде бы исчезали, но пока бюрократическая машина заводилась, опять начиналась война, и все основания возвращались обратно. Эритрейцы выглядели почти еще подростками. Худые и с вытянутыми лицами, они стояли на перроне тесной группой, одетые во все новое: джинсы, свитера с принтами и капюшонами, кроссовки без единого пятнышка, на плечах модные рюкзаки.

У каждого из них в руках был смартфон. Толпа на перроне окружала их со всех сторон, стискивала каменными плечами, поэтому эритрейцы стояли спокойно, почти не шевелясь, сдержанно переговариваясь между собой на незнакомом наречии. Иногда один из них, поводив пальцами по экрану телефона, показывал что-то своему соседу, тот начинал смеяться, но потом вдруг спохватывался и умолкал, прикрыв рот рукой. По громкой связи объявили прибытие бернского экспресса: вагоны первого класса – секторы «А» и «Б», вагоны второго класса – секторы «В» и «Г». Люди вытягивали головы, пытаясь разглядеть в паутине стальных рельсов приближающийся поезд. Андреас вспомнил своего отца, который рассказывал ему о своем отце и о том, как в 1939 году тот формировал здесь, на этой станции, военные составы.

Накануне парламент избрал Анри Гизана главнокомандующим вооруженными силами. Народ на улицах толпился перед витринами, в которых были вывешены объявления о том, что в стране происходит мобилизация силы, воли и духа и что первым днем мобилизации объявлен второй день сентября. Затем в конце июля следующего года главнокомандующий собрал высших офицеров у живописного озера и произнес речь о том, что при нападении народ и армия будут сопротивляться. Но, во-первых, часть армии мы демобилизуем. Ведь солдата нужно чем-то занимать. А нам пока не надо столько военнослужащих. А если солдату делать нечего, то лучше послать его обратно на завод или в поле – ковать оборонную мощь и доить коров. Во-вторых, некоторых оставшихся под ружьем выдвинут к границе, и в-третьих, большая часть армии уйдет в горы и зароется там, что и понятно: обороняющаяся сторона никогда подставляет все свои силы под возможный удар агрессора.

Плавно качнувшись, ушли назад тонкие чугунные столбы, подпиравшие ажурную крышу вокзала. Эритрейцы все также единой группой разместились недалеко, сжатые со всех сторон набившимися в поезд людьми. Все знали, что случилось нечто непредсказуемое, технический дефект, «высшая сила», как указано в словаре юридических терминов. Андреас в свое время подумывал о том, чтобы стать юристом. Да и матери хотелось увидеть однажды на массивной двери из красного дерева медную табличку «Адвокат». Но потом подвернулось место ученика в типографии, и он решил для начала изучить нечто практическое, что поможет ему зарабатывать собственные деньги. Отец еще тогда не уехал в Берлин и поддержал его решение. Ведь типографии будут существовать всегда.

Поезд бесшумно скользил в пространстве. Андреас занял ступеньку лестницы, ведущей на второй ярус. Ниже и выше его толпились японские и корейские туристы с огромными чемоданами. Кондуктор в черно-красной форме, с маленькой сумочкой через плечо и смартфоном в руках, осторожно пробирался между пассажиров. По громкой связи начальник поезда на немецком и французском языках обратился к пассажирам, извинился за переполненные вагоны, сказал, что на этом рейсе, который без остановки проследует до Берна, в виде исключения отменено деление на второй и первый классы, и что тот, кто не смог найти себе места в вагоне второго класса, имеет право попытать счастья в вагоне первого класса без необходимости доплаты, и что по приезде в Берн пассажиров ожидают стыковочные рейсы в Тун, Шпиц, Интерлакен и Конольфинген, каковые отправятся точно по расписанию.

* * *

Андреас вытащил из рюкзака свой телефон и вышел на сайт ее работодателя, фотоагентства, от имени которого Анна-Мари отправилась в Латинскую Америку, нашел точный адрес и телефон. Агентство располагалось в Цюрихе на приятной зеленой улице Восьмого округа в домике с башенкой и с кондитерской на цокольном этаже. Андреас занес номер телефона агентства в список контактов, поудобнее устроился на жесткой ступеньке и спрятал смартфон в рюкзак. Поезд проезжал длинный туннель, и за окнами через равные промежутки вспыхивали и гасли огни.

Вся жизнь у него с Анной-Мари выстраивалась в соответствии с какой-то очень странной симметрией. Поселившись в одной точке, они каждый день уезжали в разные стороны, к разным пунктам назначения. Аэропорт и вокзал напоминают колоды карт в быстрых и точных руках. Эти руки молниеносно перемешивают названия городов и лица людей, раскидывая затем всех и каждого веером на черный бархат земной поверхности. Андреас встряхивает головой и открывает глаза. Поезд замедляет ход, промелькнули самые большие в стране вокзальные часы. Значит Ванкдорф, знаменитый своим стадионом и славной историей про так называемое футбольное бернское чудо, мы уже проехали! Поля уступили место старым серо-зеленым домам и современным офисным зданиям из стекла и бетона. Внизу текла река. Поезд тормозит.

Туристы начинают вдруг что-то быстро говорить друг другу, взлетают на уровень глаз фотокамеры и смартфоны с огромными экранами. Кто-то восхищенно цокает языком и постоянно повторяет одну и ту же фразу. Слева по ходу поезда на фоне яркого голубого неба и сахарных альпийских вершин показались черепичные крыши старого городского центра. Грандиозную панораму довершали две вертикали – острый шпиль Мюнстера и башенки Петропавловской церкви. По крышам ударило и разбилось утреннее солнце. Андреас увидел эту панораму почти как впервые и ощутил смешанное чувство стыда и гордости одновременно. Стыда – потому, что раньше он не обращал внимания на то, что для других, как видно, есть идеальное воплощение идеальной красоты. И гордости – потому, что эта красота в какой-то степени принадлежала и ему тоже.

Состав нырнул под холодную крышу вокзала. По громкой связи уточнили, что выход следует производить с правой стороны. Теперь можно положиться на привычный автоматизм движений: выйти из поезда на перрон, пройти по коридору, образованному справа и слева теми, кто терпеливо ждет своей очереди на посадку, вдохнуть запах креозота, прислушаться к мелодичным объявлением ближайших отправлений, пойти по наклонной рампе в подземный переход, увертываясь от тяжелых чемоданов на колесиках, взвизгивающих на рифленом бетоне, миновать киоски с прессой, сэндвичами и королевскими кренделями, затем мимо главного информационного табло свернуть направо в галерею имени Святого Кристоффеля, деревянный облик которого, потрескавшийся и потемневший, украшает одну из искусно подсвеченных каменных стен – это все, что осталось от древних городских укреплений.

Недалеко от фигуры Святого, как всегда немного растерянно, стоит создание неопределенного возраста, со спутанными волосами и когда-то даже миловидным лицом. Рюкзак за плечами, сумка на колесах, набитая тряпками, торчащими в разные стороны. Она всегда подходит и, глядя прямо в глаза, произносит на чистейшем бернском диалекте: «Маешь грошик»? Когда Андреасу некогда, он пробегает мимо, но совесть его за это не мучает, потому что завтра в это же время она опять будет там, и послезавтра, и всегда у нее будет к нему один и тот же вопрос. И если не сегодня, то завтра или послезавтра Андреас остановится и высыплет ей в протянутую, жесткую, как камень, руку, пригоршню лишней мелочи, а ее глаза так навсегда и останутся безжизненно серыми!

Из модных бутиков гремит музыка, открылся новый вьетнамский ресторан, магазин волшебных пищевых добавок объявил распродажу продуктов с добавлением пророщенного проса. Перед входом в него стоит еще один завсегдатай вокзала: огромного роста чернокожий человек, почти задевающий головой потолок и в любое время года завернутый в национальные цвета: кепка с козырьком, футболка, еще одна футболка с капюшоном, куртка, штаны, еще одна куртка, повязанная на поясе вроде фартука, кроссовки и даже носки – все они исключительно красного цвета с вкраплениями белых крестов. Он только что купил упаковку баночного пива «Вильгельм Телль» и что-то громко на непонятном языке объясняет деревянному святому Кристоффелю, размахивая большими руками.

Андреас улыбается, он любит этих городских оригиналов. Он не знает, кто они, откуда взялись, почему делают то, что делают, но без них город потерял бы свое лицо. Это точно! Мимо проходят двое полицейских, затянутые в синюю с черным форму, у каждого на поясе «Хеклер и Кох P30». На эскалаторе Андреас поднимается наверх к остановке трамвая под стеклянный балдахин. Берн находится в котловине, поэтому по утрам туман держится здесь дольше. Небо над стеклянной волной, легко накрывшей привокзальную площадь, серое, почти еще ночное, но скоро солнечное утро жаркого дня начнется и здесь. Прохожие спешат, звенят трамваи и троллейбусы, на ступенях Церкви Духа Святого люди с длинными волосами уже развернули грязный рукописный транспарант с неразличимыми политическими требованиями. Прохожие не обращают на них никакого внимания.

* * *

На трамвае номер семь до конечной остановки можно добраться за тринадцать минут. Салон почти пуст, жители и гости города, наоборот, двигаются к вокзалу, откуда можно уехать «по всем направлениям». Сев у окна, Андреас вытянул ноги и опять достал смартфон. От Анны-Мари ничего. Зато в почте уже болтались первые письма: уведомление, что такого-то числа вам будет выставлен счет на такую-то сумму, еще реклама, еще реклама, еще… Андреас стирает мусор. Трамвай трогается с места, приходит в движение, мягко покачиваясь. Мимо окон тянутся каменные аркады Старого города. Эти улицы Андреасу хорошо знакомы, он чувствует себя здесь как дома. Анна-Мари старый город не любила, мол, не хватает зелени. Андреас всегда в ответ пожимал плечами. Зелень тут совершенно лишняя. Андреас открывает список телефонных контактов. Синие мешки… Андреас выбирает из списка старый домашний номер, который он и так знает наизусть… Синие мешки. Сегодня пятница. Вывоз мусора. Мешки стоят у входов в магазины, у подъездов, просто на серой брусчатке проезжей части. Андреас смотрит на мешки, трамвай опять трогается, на другом конце провода звонки ожидания… Один, два, три… Мешки можно считать просто так, для развлечения. Четыре… Да? Мам, привет! Пять, шесть-семь-восемь…

Трамвай плавно движется, останавливается, открывает и закрывает двери, впуская и выпуская пассажиров. Да… Ничего особенного… Как всегда. Некоторое время можно просто слушать и смотреть в окно. Трамвай добирается до Часовой Башни. Вокруг нее толпятся первые туристы. Трамвай, скрежеща, совершает крутой поворот. Кофейня «Адрианос» снова открылась после ремонта. Внутри все выглядит одновременно и новым, и привычно-знакомым. Владельцы не пожалели действительно больших денег. Столики вынесены на тротуар. Один из ранних посетителей – обязательный латте и газета – сидит едва ли не в двух метрах от проезжающего мимо трамвая, не обращая на него ровным счетом никакого внимания.

Нет, я не забываю о Максимилиане, на прошлой неделе я звонил в клинику. Ты же знаешь, что его состояние не меняется. Никогда не меняется. Синие мешки: девять, десять, одиннадцать, двенадцать. Медленно проплыли двери ночного клуба. Пыльные жалюзи опущены, видны следы полустертого графитти. По вечерам в пятницу фасад здания искусно подсвечивается красными прожекторами. В последнее время Андреас все позже и позже возвращался с работы и видел, как часть тротуара ограждалась бархатными цепями, провисающими между золотыми столбиками, и как гости, выстроившись в очередь, терпеливо дожидались своей очереди.

Трамвай выехал на мост. На куполах парламента, зеленых с золотыми прожилками, медленно в лучах восходящего солнца колыхались флаги. Сегодня я не смогу, только завтра. Потому что вечером придут смотреть квартиру. Трамвай остановился, в салон вошла молодая негритянка с коляской. Младенец спал, свернув голову на бок и зажав в кулаке оранжевого крокодила. Потому что мне одному такая большая квартира совершенно не нужна. Я хожу по ней вечерами и не знаю, что мне делать. Нет… Не знаю. Вчера звонили из управляющей компании и спрашивали, удобно ли сегодня. Я сказал, что удобно. Потому что мне удобно. А что отец? Он ведь любит писать письма ручкой на бумаге, вкладывать в конверт, наклеивать марки… Остались две остановки, одна минута. Я не знаю, во сколько точно. Потому что я не знаю, во сколько точно. Потому что никто не может знать, во сколько точно.

Вы сами переезжали за свою жизнь сколько раз? Из одного кантона в другой и даже сменили родную общину. Нет, в понедельник у меня первый день отпуска. Андреас смотрит за окно, немного отставив телефон в сторону: простые, серые дома окраины, пиццерия, булочная, китайский ресторан, магазин виниловых пластинок. Как обычно, в тот же самый город. Нет, мне не скучно, потому что там море и потому что там все знакомо и не надо ни к чему привыкать заново. Потому что половина отпуска только и уходит на то, чтобы привыкнуть ко всему заново и почувствовать себя как дома. С постановлением прокурора она перегнула палку. Она могла бы сначала поговорить со мной. Завтра? Хорошо, поговорим.

Андреас встает, поправляет рюкзак на спине, трамвай разворачивается под эстакадой и останавливается на конечной остановке. Я пошел, увидимся завтра. И я тебя! Сиреневого цвета башня из стали и стекла видна уже отсюда, от трамвайной остановки. Она резко отличается от окружающей малоэтажной застройки. Солнце отражается в ее окнах, в воздухе пахнет сгоревшим бензином. Наверху громыхает движение межрегиональной скоростной автострады.

* * *

Здание, в котором их фирма арендует двенадцатый этаж, построено в соответствии с новейшими стандартами потребления энергии, о чем с гордостью извещает небольшая металлическая табличка, укрепленная в лобби сбоку от дверей, рядом с гостевыми вешалками. Здесь нет кондиционеров. За температурой и влажностью воздуха следит искусственный интеллект. Андреас сбросил с плеча рюкзак и выудил из наружного кармана карточку-пропуск. Переход из лобби к лифтам преграждают бронированные прозрачные двери. Пропуск следует приложить к считывающему устройству, и если все в порядке, тогда устройство осветится изнутри гостеприимным зеленым светом, двери громко щелкнут и разъедутся резким толчком. А можно пройти мимо дверей и стойки ресепшена дальше, в ресторан. Оттуда уже доносится запах свежей выпечки, кто-то звонко гремит столовыми приборами. Под потолком укреплены телевизионные экраны разных размеров, на каждом из них крутится рекламный ролик, среди которых есть и видео их фирмы: материнская плата компьютера плавно превращается в современный мегаполис, снятый с высоты летящего беспилотника.

В кабине лифта висят объявления: о предстоящем дне велосипедиста, о новом меню в ресторане, о презентации на тему искусственного интеллекта в сфере защиты окружающей среды. Двери открываются, и Андреас попадает большой квадратный холл, от которого в разные стороны расходятся широкие и светлые коридоры. Офисы отделены друг от друга прозрачным стеклом. Стоя у дверей лифта, можно увидеть все и всех насквозь: и бухгалтерию, и отдел человеческих ресурсов, и планово-финансовый отдел, и кабинет Торстена с полукруглым столом и зеленым деревом в кадке. Андреас и другие диспетчеры сидят справа от лифтов. Торстена пока не видно, поэтому Андреас сразу проходит в свой угол.

Бруно уже на месте, на голове наушники, на столе рядом с клавиатурой термос. За ним на вешалке бессильно повис рюкзак из парусины. На полках стандартной офисной секции громоздятся скоросшиватели и разрозненные кипы бумаг. Андреас отодвигает кресло, садится, придвигается к столу, кладет рюкзак на пол и кивает Бруно. Тот кивает в ответ, не снимая наушников с головы – волосы у него на голове забраны в пушистый узел. Бруно работает со сдвигом по времени: у его клиентов другой часовой пояс. Он приезжает из Лозанны первым утренним, считай, ночным экспрессом, и уже в три часа дня исчезает из офиса. Бруно изъясняется на всех языках, включая некоторые виды диалекта. Но в офисе он делает вид, что не знает ни одного языка, кроме английского.

Андреас запускает компьютер. Операционная система отказывается работать и требует перезагрузки с целью актуализации. Потом она сообщает, что до конца осталось несколько секунд, и это значит, что завершения процесса можно ожидать сколь угодно долго. Остается набраться терпения и мысленно формулировать очередное письмо в отдел технической поддержки. Этим ребятам иногда все-таки нужно напоминать, что в своей области они, конечно, великолепные специалисты, но не он работает на них, а, наоборот, это они обязаны обеспечивать ему комфортные технические условия работы. Андреас отъезжает от стола и смотрит за окно.

Внизу по автобану неслышно пролетают машины – слева направо, потом справа налево. За трассой начинаются жилые кварталы. Массив темно-коричневых черепичных крыш начинается здесь, на окраине, и подступает к самому центру. Парламентские купола и острый шпиль Мюнстера кажутся отсюда с высоты игрушечными. Дополняют общую картину мягкие очертания горы Гуртен в левой части пейзажа. Иногда с правого верхнего угла окна по направлению к левому нижнему начинает скользить силуэт самолета, идущего на посадку в городском аэропорту. Зимой крыши теряют свой цвет под однообразным серым одеялом, к небу поднимаются прозрачные столбики дыма – люди топят камины. Но сейчас лето и стоит жара. А в офисе прохладно, даже слишком.

Компьютер готов. Андреас начинает работать. Порядок действий отлажен и выучен наизусть. Он может почти без запинки рассказать любому, что и как он делает сначала, что идет потом, чем процесс продолжается и чем завершается. К его рутинной и однообразной работе никто не проявляет никакого интереса. Поэтому Андреас чувствует себя прекрасно. Его руки привычно скользят по сухо стучащей клавиатуре. Иногда он начинает пользоваться мышью, всматривается в экран, прищурив глаза и потирая левый висок указательным пальцем левой руки. Андреас работает слаженно и четко. Сами по себе операции не сложны, просто их очень много и нужно знать сотни разных тонкостей. Такое знание приходит только с практическим опытом, а инновационные семинары и мотивационные воркшопы – это все детская игра.

Здесь, на двенадцатом этаже, всегда очень тихо. Иногда можно услышать чей-то громкий смех, пару фраз на каком-нибудь понятном или непонятном языке. Смех быстро прекращается, словно кто-то внезапно опомнился и прикрыл рот обеими руками. Иногда начинает звонить телефон, оставленный в режиме громкой связи, или прорывается обрывок телевизионных новостей, но потом опять все стихает. Специальное покрытие на полу глушит шаги. На стендах развешаны пестрые диаграммы. Андреас работает сосредоточенно, иногда поднимая голову и прислушиваясь к происходящему вокруг. Бруно сидит в наушниках. Он предпочитает слушать «Металлику» и «Джудас Прист». Громкая музыка, как он сам однажды сказал, помогает ему сосредоточиться.

Андреас спокоен. Он знает, что все успеет, нигде не опоздает и завершит всю последовательность операций именно так, как это нужно для наиболее эффективного функционирования всей системы. В настоящий момент он курирует два похожих друг на друга проекта, хотя стоящие за ними фирмы не имеют между собой ничего общего. Но этого и не требуется. Любой вид производственной деятельности можно разложить на определенное количество рациональных процессов. В силу своей рациональности они легко поддаются количественному анализу. Стоит только написать соответствующее программное обеспечение с возможностью обратной связи, как у оператора появляется возможность наблюдения и управления отдельными процессами. Сведение этих процессов в общий производственный поток происходит уровнем выше. Этим занимается менеджмент. Андреас же просто добросовестно делает дело на своем уровне. Он оператор и этого ему вполне достаточно.

Теперь Андреас запускает аплоад апдейтов. Это очень важный шаг. Торстен рассказывал, что именно в результате этой операции система «учится», «умнеет», а искусственный интеллект забирается вверх на еще одну ступеньку. Андреас некоторое время следит за тем, как происходит загрузка обновлений, потом переключается на другое окно и проверяет социальные сети. От Анны-Мари ничего нового. Бруно, сидящий напротив, снимает с себя наушники, финально щелкает мышью и, отталкиваясь, отъезжает на метр от края стола, потом с наслаждением потягивается, скрестив руки на затылке. Майка задирается, становится виден его волосатый пивной живот. Бруно стает с кресла, говорит по-английски, что сейчас он намерен сделать паузу и теперь идет обедать.

Андреас коротко кивает и открывает верхний ящик рабочего стола. Там все равно почти ничего стоящего нет, но это повод отвести глаза и прервать разговор. В ящике находятся несколько конвертов с ярким логотипом компании, десяток погнутых канцелярских скрепок, россыпь ручек и карандашей, пожелтевшие кассовые чеки, пяток помятых чужих визитных карточек, имена на которых давно не имеют никакого значения, газетная вырезка со статьей под названием «Должно ли национальное право иметь приоритет по сравнению с международным?». Андреас уже хочет закрыть ящик, но взгляд его падает на небольшую почтовую открытку. Некоторое время он старается припомнить, откуда она взялась, потом он принимается рассматривать ее, как следователь обычно рассматривает важное вещественное доказательство.

Открытка не похожа на привычную продукцию, какую можно встретить в каждом вокзальном киоске. Во-первых, ее формат не совпадает с действующим для почтовых отправлений стандартом. Во-вторых, бумага, из которой сделана открытка, скорее напоминает картон: плотный, тяжело лежащий в ладони. В-третьих, открытка пожелтела, ее углы и края истрепались. На аверсе изображена горная деревня. Крыши домов покрыты толстыми плитами снега, солнце невнятным белым пятном пробивается сквозь морозную дымку, горы прячутся за облаками, выглядят размытыми и нерезкими. На реверсе надпись, сделанная стершимся карандашом, всего несколько строк. Прочитать эти строки не представляется возможным, но можно различить дату: двадцать шестое арабскими цифрами, двенадцать римскими, восемнадцать арабскими. После каждого числа стоит точка.

Андреас сначала приближает лицо к открытке, прищуривая глаза, потом относит руку с открыткой в сторону, пытается рассмотреть ее на свету. Бесполезно. Первая фраза еще читабельна: «Счастливо и безбедно воротилися мы восвояси». Но затем наступает полный туман. «Восвояси» понятно, но «безбедно»? Наверное, это слово означает «без бед», благополучно, без каких-либо происшествий, но кто мог бы поручиться за это? Андреас кладет открытку перед собой, справа от клавиатуры. Откуда она все-таки появилась? При всем желании он не может вспомнить ничего, что хоть как-то вывело его на след. Или же я не просто не могу, но… не хочу? Анна-Мари сказала однажды, что он обладает удивительной способностью стирать из памяти все, что способно причинить душевную боль. Но так ли это?

Андреас кладет правую руку на открытку, потом пристукивает по ней ладонью и складывает руки на груди. Он никогда не пытался влезать к самому себе в душу. Какое понятие постоянно употребляла Анна-Мари? Ах, да, механизмы бессознательного! Андреас считает себя вполне сознательно действующим человеком. Ему в высшей степени неприятна мысль о том, что внутри него, словно на чердаке старого дома, может жить постороннее нечто, не подчиняющееся законному владельцу данного объекта недвижимости. И еще ему не нравилось, каким уверенным и безапелляционным тоном Анна-Мари произносила слова насчет механизмов. Андреас опять трет указательным пальцем левый висок. «Счастливо и безбедно воротилися мы восвояси». Не прошло и полутора столетий, как язык, привычно употреблявшийся в ту эпоху, потерял резкость, приобретя характер пусть и не чужой, но какой-то странно-непривычный, даже комичный!

Компьютер издает короткий звуковой сигнал. Загрузка закончилась, начинается аналитическая фаза. Андреас кладет блокнот обратно в ящик стола, бросает сверху открытку, задвигает ящик и кладет руки на клавиатуру. Самое главное – ритм. Поймать его, ощутить, подключиться к невидимому источнику энергии! Задача, которую предстоит решить, ограничена простыми механическими действиями. И все равно Андреас ощущает за набором элементарных шагов нечто большее. Искусственный интеллект, который в сотни раз умнее, глубже, выносливее и прозорливее обычного человеческого сознания, представляется Андреасу бездной, полной звезд, числа которым нет, а дна у бездны нет тем более, по определению. Звезды переливаются и мерцают. Андреас понимает, что все это есть не более чем психологическая техника, которая позволяет настроиться на особый лад. И тем не менее он регистрирует Присутствие, необъяснимое и тем не менее неопровержимое.

Руки Андреаса летают по клавиатуре, иногда он снимает с нее правую руку для того, чтобы, используя мышь-манипулятор, довести до логического завершения начатый процесс. Это и есть профессионализм. Андреас улыбается. Да, нужно вовремя и точно выполнить проект и получить одобрение клиента. Но Андреас предпочитает думать иначе. Это не просто точное выполнение в срок технического задания. Искусственный интеллект есть не что иное, как огромный калькулятор, который работает на основе двух символов: нуля и единицы. А он, Андреас, занимается не просто сложением этих цифр в разные комбинации. Он занимается творчеством, сквозь которое просвечивает что-то нечто волшебное, чудотворное.

* * *

На его плечо ложится чья-то рука. Андреас непроизвольно вздрагивает. Торстен указывает на свои наручные «Бланкпейн» из розового металла, с фазами луны и вечным календарем. Уже полдень, пора идти в ресторан. Андреас хочет довести все до конца, добиться теплого ощущения завершенной работы. Но Торстен тоже прав. Процессы запущены, что-то можно поставить на паузу, чему-то просто дать полную свободу. По большому счету его работа на сегодня сделана. В понедельник его проекты перебросят на других сотрудников, может быть, одним из них будет Бруно, а может быть, нет. Поэтому можно выйти из системы и позволить себе законный обеденный перерыв. Над горой Гуртен завис желтый воздушный шар с надписью «24 часа» большими буквами.

Торстен говорит, что на этой неделе можно сорвать особенно жирный джек-пот почти в 350 миллионов. Шансы, разумеется, близки к нулю, но все равно надежда умирает последней. А вдруг? В прошлом он уже выигрывал, пусть и по мелочи. Торстен может позволить себе эту слабость – рисковать. Он живет один в пяти минутах ходьбы от места работы. Его жена, ассистент хирурга-стоматолога, осталась в Германии. Она с сыном приезжает к нему на выходные на прямом поезде, который из Берлина через Франкфурт-на-Майне следует сразу до Интерлакена. Слава богу, пока без работы она не остается, хотя конкуренция со стороны дешевых стоматологических практик в Чехии и Венгрии становится все ощутимее.

Ресторан внизу недавно был перестроен в современном стиле, сочетавшем технологии устойчивого развития с самыми модными идеями в области экологического дизайна. Андреасу нравилось то, как парадоксально ярко сочеталось серое и оранжевое дерево с отражающей сталью прилавков и стеклом прозрачных витрин, на которых каждое утро ожидали своих покупателей расставленные в идеальном порядке и искусно подсвеченные скрытым светом мягкие аппетитные сэндвичи и мюсли со свежими ягодами. Его восхищали и этот идеально налаженный конвейер, заранее угадывавший, казалось, все самые потаенные желания, и кофейный автомат, напоминавший одушевленный компьютер в кабине космического корабля.

Стоя в кассу с подносом, на котором уместились высокий стакан с водой пополам со льдом с ломтиком лайма и французский круассан с канадской семгой, Андреас внезапно ощутил вибрацию в заднем кармане брюк: телефон сигнализировал о поступлении нового уведомления. Торстен стоял позади Андреаса. У него на подносе был безалкогольный мохито с мятой и лимоном, имбирный суп с трюфелем и салат из рукколы, политый тыквенным маслом. Пока они стояли в очереди, места в ресторане остались только в самом дальнем углу, напротив второй кофейной машины и батареи из микроволновок. Стена над микроволновками разрисована пестрыми линиями и пятнами, среди которых нашлось место для графитти в стиле Бэнкси: танк «Абрамс», наполовину пропущенный через машинку для уничтожения бумаги.

Поставив поднос на стол, Андреас торопливо, едва не уронив, вытащил смартфон: священник лишился сана из-за проблем с азартными играми. На свою слабость он тратил деньги церковного прихода, включая пожертвования верующих. Андреас отложил телефон в сторону. Бывают все-таки иногда в жизни вот такие никчемные рифмы и совпадения. Значение их темно и расшифровке не поддается. Торстен между тем, прихлебывая свой суп, увлеченно рассуждал о перспективах беспилотного автомобильного транспорта. Искусственный интеллект и «большие данные» открывают перед транспортом будущего грандиозные возможности.

Это и супершанс, и проблема одновременно. Огромный набор вариантов приводит к возникновению необходимости выбрать единственно правильное направление развития. Даже не выбрать, а предугадать. Потому что никто не знает, где, в каком формате, в рамках каких экономических условий будут реализованы возможности беспилотной мобильности. На складе? Ну, наверное. Автопогрузчик, который сам лавирует между полками, сам снимает нужный ящик и отвозит его туда, куда необходимо? Выглядит логично. Но если я хочу проехать с подружкой, допустим, по дороге из Коппе в Вильнёв? Мне не хотелось бы, чтобы машина везла меня сама, потому что тем самым был бы разрушен классический образ, замечательная игра: «Он повелевает дорогой, чтобы понравиться ей, а она управляет миром»! Андреас начинает ощущать беспокойство. Ему нужно позвонить. Срочно! А Торстен продолжает рассказывать о поездках на автомобилях, теперь уже в немецкий город Лёррах.

Расположенный сразу за границей, недалеко от контрольно-пропускного пункта Вайль-ам-Райн, он добился скромного, но все-таки процветания за счет большого количества торговых центров, популярных у граждан Конфедерации и «поздних переселенцев» из стран Восточной Европы. Наверное, это не очень морально мотаться за дешевым шопингом через границу, но с другой стороны… Торстен пожимает плечами. Режим свободы перемещения еще никто не отменял. В любом случае однажды мы с сыном поехали в Лёррах. Он меня регулярно навещает, отдохнуть от своего Кройцберга. Мы решили устроить аквариум, а здесь вся эта живность стоит дорого. И мы поехали в зоомагазин. Закупились рыбками, двинулись назад и тут только мой умный сын задает вопрос: а что на границе? Надо ли декларировать рыбок? Мы ведь пересекаем таможенную границу, на которой действуют особые условия фитосанитарного контроля. Можно ли ввозить в страну живые организмы, не сертифицированные в соответствии со стандартами, действующим в стране их нового пребывания?

Примерно за километр до пограничного перехода мы встаем в глухую пробку. Машины стоят бампер в бампер и продвигаются рывками! Жарко, как сегодня, крыша нагревается, в салоне работает кондиционер. Нам хорошо, а каково рыбкам, которые находятся в багажнике? Рыбки находятся в специальном переносном аквариуме с запасом кислорода, но что касается предельных температур, допустимых для таких нежных существ, то об этом мы даже и не подумали. Сын постоянно оглядывался назад, словно он мог сквозь кресла салона заглянуть в багажник. Мачты с двумя бессильно повисшими флагами были уже совсем рядом, чуть впереди, правее от дороги. И вот, когда до границы остаются считанные десятки метров… Андреас не выдерживает и встает из-за стола.