Апокалипсис в шляпе, заместо кролика

– А от того всё это ничего возникает, потому что все бабы дуры. – Без всякого смягчительного разглагольствования, вот так прямолинейно и отчасти самонадеянно делает такое утверждение Михаил, и не думая отводить в сторону от Тёзки свои глаза, а в упор на него смотря.

И не успевает Тёзка возмутиться: «Это ты тут на кого намекаешь?!», а может и возразить, или даже оспорить: «Прошу не обобщать», как Михаил делает знаковое уточнение в виде вопроса.

– А дуры, знаешь почему? – спрашивает Михаил. А Тёзка скорей на подсознательном уровне, чем в здравом уме и рассудке, имеет на этот счёт некоторые догадки и соображения, а так он оформить в слова эту свою догадку не может.

– И почему? – интересуется Тёзка, отложив про запас выяснение спорных моментов в деле обобщающих выводов Михаилом.

– А потому, – на глазах Тёзки набирает высоты и веса Михаил, озвучивая эту горькую для всех мужиков истину без всяких возражений, – что они никогда нас не слушают и не слушаются. – И чёрт возьми Михаила, как он прав в глазах потрясённого правотой его слов Тёзки. И эти заверения Михаила падают на благодатную почву сомнений и расстройства Тёзки, и он стоит в ошеломлении и согласно кивает головой, как заворожённый: И-то, верно.

А Михаил на этом не останавливается и продолжает вгонять в хаос и беспорядок внутреннюю обстановку в Тёзке. – И они не просто нас не слушают, а целенаправленно это делают. И твоя дорогая…Да, кстати, как её зовут? – Михаил делает вопросительный отступ. А когда Тёзка озвучивает имя своей дорогой, он берётся за продолжение своего пояснения вероломной сущности тех гражданок, кто так дорого нам обходится, и сам понимаешь, почему они ходят рядом с нами и называются в таком дорогом качестве.

– А она заместо того, чтобы вечером убаюкаться в твоих крепких объятиях, к которым в итоге приведёт незамысловатый со стороны, но столь многозначный для вас вечер наедине друг с дружкой, когда жизнь так вас в счастье захватило, о чём ты весь вечер нашептывал на ушко своей Клаве, а она уходила от прямых ответов на твои заманчивые предложения с помощью прыскающего в нос смеха, берёт и на другую чашу весов ставит своё желание сделать себе новую причёску, которое и перевешивает её в свою сторону. И в итоге получается, что она ходит с новой причёской, а ты с такой неустроенностью в голове. – Заявляет Михаил, окончательно вбивая Тёзку в отчаяние и на пару сантиметров в землю.

Ну а дальше Михаилу и не нужно сильно стараться, когда Тёзка уже сам непременно желает его сводить в тот самый погребок и до беспамятства там напиться. – Будет знать, как меня не слушаться. – Мстительно посмотрев в сторону своего дома, Тёзка садится в такси и вскоре они уже находятся в том самом погребке, куда заглядывают всё больше люди с отчаянными мыслями и желанием выплеснуть во вне все эти эмоции. Там они в самые скорые сроки с помощью алкоголя набираются ещё большим желанием быть строже к своим вторым половинам (это понятно, что относится только к Тёзке), а для этого, по мнению Михаила, нет более действенного способа, как заставить поволноваться в истерике и главное, с ревнивым осадком, свою ветренную половину.

– У меня есть на примете пару птичек, – говорит Михаил, одним глазом косясь на Тёзку, а другим в сторону тех самых «птичек», двух беззаботных дам, кто вполне отвечает такому замутнённому взгляду на них со стороны Михаила, – чьё рядом с тобой присутствие точно вызовет беспокойство у твоей дорогой. И пусть воочию убедится, как далеко может завести её строптивость. – Михаил на этом месте придал уверенности своему заявлению тем, что сунул под нос Тёзки кулак.

А Тёзка, хоть и крепко настроен досадить Клаве, всё же он ещё испытывает в себе некоторую неуверенность и слабохарактерность (он хочет миром решить эту проблему с Клавой).

– Мне всё же надо ей позвонить. – Говорит Тёзка. – А то уже поздно. – А Михаил в момент вычислил в Тёзке эту малахольную нерешительность малоопытного супруга, который ещё живёт в иллюзии безмятежности взглядов на свой счастливый брак, которому уж точно не грозят несчастья, а все описываемые случаи из жизни бывалыми и опытными людьми, их точно не касаются. – И наш брак будет идти к своему укреплению и счастью не посредством стечений жизненных обстоятельств, а мы сами будем кузнецами своего счастья. – Вот так самонадеянно ещё смотрел на себя и свой брак Тёзка, эта простота и наивность. Кого Михаилу и не хотелось бы прямо сейчас, со всего маху, лбом об кирпичную стену фактов расстраивать, но он по себе отлично знает, что всякое промедление в сердечных делах только усугубляет болезнь. И нужно сразу ампутировать возникшую проблему.

– Тьфу, слюнтяй. – В лице негативно в сторону Тёзки выразился Михаил, и обнаружив в его руках телефон, с помощью которого он собирался сдать свои позиции, немедленно реагирует. И он со словами: «Давай я сам наберу, а то ты ещё спутаешь, или в самый последний момент с робеешь», протягивает к нему руку.

А Тёзка и в самом деле имеет все возможности спутать номер дорогой и вместо неё позвонить Дементию Аристарховичу, чьё имя находится в телефонной книжке рядом с именем его дорогой. И тогда точно Дементий Аристархович, человек консервативных взглядов на молодёжь, – а так-то он себе всякое чудачество позволяет, – будет поставлен в крайне неловкое до удивления положение, когда к нему так фамильярно обратится Тёзка, назвав его дорогая.

Так что Тёзка, догадываясь о том, сколько у него много номеров записано в телефонной книжке, подспудно чувствуя, что вполне способен свернуть не на ту дорожку и позвонить тому, кому уж точно в таком своём состоянии звонить не следовало, а уж говорить о некоторых затаённых в своём сердце и мечтах вещах, это вообще верх безумия, без сильного сопротивления (так, только подёргали телефон в свои стороны) отдаёт телефон Михаилу. А Михаил и ловит его на этом, набрав номер той самой своей знакомой чиксы, тьфу, курицы, которая с ним действует заодно. – Клава на этом месте потемнела в лице от этих ненавистных мыслей.

– Хм. – Многозначительно так хмыкает Михаил, приложив к уху телефон Тёзки, после его набора. А Тёзка сразу и не сообразить не успел насчёт такой самостоятельности пользования его телефона Михаилом. А когда тот так многозначительно отреагировал в ответ на что-то сказанное в телефон, то его волновало только одно – что там сказали в телефон.

А Михаил в момент заметил эту заинтересованность Тёзки, да и протягивает ему телефон, с горьким видом говоря: «На, сам послушай».

А Тёзке уже страшно брать в руки телефон после такого сопровождения его передачи ему в руки Михаилом. А ещё боязливей слушать то, что там в него говорят. Но и не слушать он не может. И он хватает телефон и пока не передумал быть отважным и смелым человеком, прикладывает телефон к своему уху. И что, чёрт возьми, он там слышит? Её опять нет дома. И не просто нет, а она ещё издевается, оставив ему недвусмысленное напоминание: типа я самодостаточная молодая девушка, и не смейте ограничивать мою свободу действий и передвижений, и если что, то я сама о себе позабочусь без ваших на то подсказок. В общем, я на неопределённое никем время отъехала вне пределы вашей юрисдикции, и прошу меня звонками не доставать и не беспокоить. А то будет хуже. И когда я посчитаю нужным, то тогда домой и заявлюсь.

Ну а вся эта эмоциональность и внутренняя обстановка у него внутри, да и в зале постоянно и сильно шумно, видимо и привело его к такому понимаю сказанного ему в телефон сообщницей Михаила, Алисой. С кем, как не больно было осознавать Клаве, Тёзка умудрился её спутать, и всё ею сказанное понять вот в таком невообразимо удивительном ключе.

«Да как же так могло случится?! Да как он мог меня с этой лахудрой спутать?!», – у ахнувшей Клавы аж внутри всё сжалось от такого Тёзкиного неосмотрительного поведения. И хорошо, что Клава не такая, как Тёзка вспыльчивая, и она умеет собираться с мыслями и найти для себя, и для Тёзки оправдание его ошибочного поведения. – Расстроен был, вот и надумал себе всякую хрень, когда услышал в словах Алисы автоматизм её бесчувственного ответа – она всё-таки не человек, а вроде бы робот, как утверждал оставленный ею молодой человек, кто бы введёт в заблуждение её работой. – Вот так решила Клава и слегка успокоилась. Чего не скажешь о Тёзке, который онемел в лице и мыслях, услышав такой ответ в трубку телефона.

– Вот же стерва! – чуть ли не роняет из рук телефон Тёзка, с такой словесной и зрительной ненавистью оторвавшись от него. А Михаил вновь перехватывает у него телефон и заодно самого Тёзку на этой растерянности. И начинает внушать ему гадкие мысли о возможности мстительно забыть о своих заботах в объятиях его знакомых птичек. Что в итоге и приводит Тёзку… «Звонок?», – вопрошает саму себя Клава с долей сомнения, сбитая со своей мысли внешним звуковым вмешательством, и вправду очень похожим на звонок в дверь. И Клава начинает прислушиваться, ещё полностью не уразумев, на самом ли деле сейчас прозвучал звонок, или у неё внутри прозвенел некий звоночек, предупреждающий её о том, что пора начать активно тревожиться за Тёзку, кого этот ловкий Михаил заведёт туда, откуда есть только один выход – в Загс, подавать на развод.

– Кажется, послышалось. – После небольшой, внимательной паузы, было проговорила облегчённо Клава, как в тот же момент её прямо сдёргивает с места новый звонок в дверь. И ей устоять на ногах помогает лишь её хорошая реакция и цепкость рук за косяк двери, а так бы она давно бы с ног соскочила, так дерзко и ядрёно прозвенел звонок в дверь. И для полного комплекта только и не хватало ударов ногами дверь, с самонадеянным требованием немедленно открыть двери. Ведь к вам ломятся в дверь представители правоохранительных органов, а они по-другому озвучить свой приход не могут, как только свалившись как летом снег на голову.

И это для того делается, чтобы вы не успели сообразить, утаить вашу противоправную деятельность (кто не без греха; правила дорожного движения хоть раз, да нарушали), и находясь в растерянности (бл**ь, по какому поводу они притащились, ни в свет, ни заря), всё что они ни спросят, рассказали.

Так что в том, что Клава окончательно подрастеряла в себе уверенности, – вон как всё тут совпало, – и выдвинулась открывать двери на ватных ногах, не было ничего предосудительного. А вот то, что она без спросу в дверь: «Какого хрена?! И кто там?!», сразу руками взялась за замок и начала его открывать, то это она, конечно, слишком поспешила и определённо рисковала.

Но уже поздно её предупреждать о чём-то, и она дверь открыла. А как открыла, то сразу и понять не смогла, на самом ли деле, или так, понарошку, как продолжение своих мыслей, но уже в реальности, видит перед собой … Того самого Михаила, кого она только раз и то мельком видела, но зато столько о нём себе буквально совсем недавно на представляла. И понятно, что Клава чуть ли не плывёт в своём не соображении настоящей действительности, где Михаил только образно ею просматривается, да и она сама себя видит в дымке сообразительности. И даже несколько удивительно, что Клава сумела из себя выдавить вопрос: «Вы ко мне?».

А Михаил, явно будучи в курсе того, в каком растерянном разумении и состоянии находится Клава, без всяких предварительных приветственных слов и объяснений своего, столь позднего здесь появления, сухой констатацией фактов озвучивает то, для чего его сюда послали, и что должно было как бы успокоить Клаву.

– Я зашёл, чтобы вас предупредить о том, что ваш супруг, – такова уж специфика нашей работы, – сделал оговорку Михаил, – срочно был направлен в служебную командировку, по редакторскому заданию. И из-за всей этой срочности, – времени не было ни на что и единственный борт уже вылетал, – он не смог вас предупредить о своём отъезде. – Отбив эту информацию, Михаил вынимает из кармана сложенный в двое лист бумаги, и протягивает его Клаве. Клава с внутренней дрожью в руках берёт этот листок бумаги и мало послушными руками начинает пробовать его развернуть. Что, как сейчас ею выясняется, не так-то легко сделать на ветру, вдруг спохватившемуся и решившему вырвать эту записку из рук Клавы. И Клаве приходится одновременно разворачивать записку и держать её так крепко, чтобы ветер не вырвал её из рук.

Но вот ей удаётся развернуть записку. И что же он там видит? А видит она даже не записку, а какую-то отписку из нескольких слов: «Извини меня, дурака». И если насчёт дурака она полностью согласна и нисколько не возражает против такого критического мнения Тёзки на свой счёт, то вот всё остальное вызывает у неё требовательные вопросы: «Он что, считает этого достаточно для объяснения своего пропащего поведения?» и «Он что меня за дуру считает, раз ограничивается этой отпиской?!».

И Клава с этими гневными вопросами отрывается от записки, поднимает глаза, и что же она видит? А никого она перед собой не видит. А этот Михаил, воспользовавшись этой запиской в качестве отвлекающего предмета, потихоньку спустился с крыльца, и только спину его и видела сейчас Клава. И на этот раз Клава соображает куда как быстрее. И она с криком: «Стойте!», бросается вслед за быстро ускальзывающей из поля видимости Клавы спиной Михаила, так уклоняющегося от их новой встречи.

Где он, судя по всему, не собирается вступать в разговоры и объяснения с Клавой, которая начнёт со всей своей взрывной энергетикой требовательно спрашивать с него объяснений пропащему поведению её супруга. А ему надо, влезать в проблемы чужой семьи? Да нисколько. Его, может быть, только убедительно попросили, – отнесёшь Михаил эту записку вдове и мы тебе выпишем премию, а не отнесёшь, то ты меня знаешь, и лучше не распаляй во мне злость, – всего лишь вручить эту записку, чтобы там не волновались и успокоились, а тут такое нервное, с истерикой дело. Нет уж, больше он ни ногой делать добрые дела.

Так что у Клавы было мало шансов догнать Михаила, заскочившего по-быстрому в такси и умчавшегося на нём. А ей только и оставалось, как нервно в руках теребить записку, покусывать губы и со слезами на глазах через прикус губ проговаривать автомобильный номер такси. Который она из каких-то, так в толк и не взять, предусмотрений, решила запомнить. А так как сейчас у неё в голове полнейшая неразбериха и переполох, то она и запомнить ничего толком не может, вот и проговаривает вслух номер автомобиля. И со всем этим в голове и вслух на языке, она возвращается домой, где отыскивает ручку и записывает на первом же попавшемся в руки листке (на той самой вручённой ей записке) то, что она так и не запомнила, но проговаривала всю дорогу.

А как только она записала автомобильный номер такси на листочек, то это её немного успокаивает. Но ненадолго. И она, посмотрев вновь на записку, начинает наполняться в глазах слезами и с нискольким не понимаем происходящего. – Да как такое может быть?! – Глядя на уже потёртые её рукой слова извинения Тёзки-дурака, вгоняет себя в сомнения Клава. – Неужели, времени даже на звонок не было. Не верю! – Клава, вспыхнув, подскочила на ноги со стульчика, на который она по приходу домой присела, и бегом отыскивать телефон. А как только он ею находится, то она вновь набирает номер Тёзки, и …Вот же удивление, на её пути не стоит негативщица Алиса, а идёт вызов. Но на этом всё и дальше длинных гудков Клава не продвигается.

На чём она, естественно, не успокаивается и, отняв от уха телефон, смотрит на его экран, чтобы убедиться в том, что не перепутала номер Тёзки. Но там всё в порядке, и она заново наживает на кнопку вызова и теперь выжидает его ответа, не сводя своего взгляда с экрана телефона. – Ответь же, гад! – прямо пережимает по выходу из рта слова Клава, с концентрированно вдавливая взглядом физиономию Тёзки с заставки вызываемого абонента. Но этот гад и не думает отзываться, когда его так умоляюще просят.

– А длинные гудки ассоциируют собой дальнюю дорогу. – Не пойми почему Клаве в голову так не ко времени приходят все эти отстранённые мысли. – А вот если бы он не хотел бы меня видеть, то был бы занят, отмахиваясь от меня нетерпеливыми краткими гудками. – На этой мысли Клава отпускает Тёзку в свой путь, нажав кнопку отмены вызова, после чего откладывает в сторону от себя, на стол, телефон, и повернувшись к нему спиной, собирается было пройтись до кухни, как вдруг, к её нервному вздрагиванию, со стороны её спины, из телефона раздаётся знаковый сигнал, оповещающей её о том, что ей пришло сообщение. И оно так испугало Клаву, что она и повернуться боится, чтобы посмотреть на экран телефона и выяснить для себя, что это было.

– Может это спам? – с надеждой себя спрашивает Клава, всё же поворачиваясь в сторону телефона. Но это не спам и с экрана телефона на неё смотрит высветившийся номер телефона Тёзки, под которым, в подстрочной строке, можно прочитать начальные слова отправленного ей сообщения. «Не беспокойся и не беспокой людей», – вылавливает с ходу слова сообщения Клава, и уже уверенно раскрывает само сообщение. Но там больше ничего нового и никаких уточнений не написано, и Клава застывает на месте в умственном ступоре, совершенно не понимая, что всё это значит.

Но и это, как буквально скоро Клавой выясняется, последнее мгновение её безмятежного состояния, из неё выносится, как громом среди ясного неба с лёгкими облачками озарением. – Так почему он не позвонил, если нашёл время написать сообщение?! – даже не задалась вопросом, а скорей, сглотнула его Клава, вдруг разорентировавшись на месте и её чуть повело в сторону падения. Но она удержалась на месте, найдя противоречащую всякому здравому смыслу и физическим законам точку опоры – она со всей силы сжала в руке телефон, и это, как бы не было странно, её удержало на ногах.

Но хотя физически она выстояла против этого шторма мысли, всё-таки внутри неё бушевало отчаяние мыслей, где она догадалась, что всё это может значить. – Это всё значит, что не он написал мне это сообщение. – Вновь сглотнулось Клаве, но уже от страха за себя и Тёзку, кого однозначно похитили и где-то удерживают похитители. А чтобы она раньше необходимого для их планов времени не подняла панику, то они под напором убеждающих аргументов (мы тебе пальцы тогда все переломаем) заставили Тёзку написать эту записку, а затем через сообщника Михаила убедившись, что этого недостаточно (смотри, опять на его телефон звонит), то отправили это, не просто сообщение, а последнее для неё предупреждение. Если ты, дура, не будешь соблюдать режим тишины, то мы тебе будем присылать по одному пальцу Тёзки в видео сообщениях.

Ну а обращаться в правоохранительные органы, сама понимаешь, мы тебе настойчиво не советуем. Да и к тому же бесполезно, ведь эта записка в твоих руках, а также сообщение с его телефона, перечёркивает все основания для твоего обращения в розыск мужа. Тебе там, в полицейском участке, так и скажут: «Идите гражданка домой и по пустякам нас не беспокойте. У нас и без ваших семейных неурядиц дел невпроворот. Вон банда Неостепенившегося никому не даёт покоя на районе, сбивая граждан с добропорядочного пути, зазывая их в свой пивной погребок, переменить свои взгляды на свою, без всякого чудачества жизнь. А ваш супруг прогуляется в запое, а затем, как только деньги и душевные силы закончатся, то, как миленький домой вернётся и будет своей послушностью вам ещё милей».

– Но что они хотят от него?! – нервно вопросила Клава, принявшись прохаживаться по гостиной. – И чего они добиваются от меня?! – а вот этот вопрос Клавы привёл её к зеркалу. – Чтобы я сидела дома и не дёргалась для начала. – Глядя на себя исподлобья, ответила на свой вопрос Клава. И ответ ей нисколько не понравился. Что было поддержано её отражением в зеркало, которое к тому же придало ей сил и решительности. – Нет, я так не могу. – Всматриваясь в себя, проговорила Клава. – Я должна начать что-то делать. – С этим решением Клава оставляет своё отражение в зеркале в своём одиночестве, и пусть подумает над тем, что ещё ей подсказать по её возращению к зеркалу, и начинает ходить по гостиной и натыкаться там на всё что ни попади.

Что в итоге приводит её к входной двери. Которую она немедленно, не раздумывая, во всю ширь распахивает, на одно мгновение удивляется произошедшим за время её отсутствия переменам на улице, – там начало смеркаться и попахивать свежестью ненастья с ветром, – и с решимостью в лице выходит на крыльцо дома. Где она с готовностью встретиться лицом к лицу с даже самым ненавистным неприятелем, смотрит прямо перед собой, куда-то вдаль, и мамочки родная, в испуге застывает в бледности, вдруг наткнувшись на оформленную в человека тень, очень внимательно к ней, не сдвигаемо в одном положении расположившуюся в лесополосе, соединяющую собой и посредством тропинки их дом и проходящую чуть подальше автодорогу.

И от всей этой бравадной решительности на лице Клавы не осталось и следа, одна лишь нервность в лице и дрожь в ногах, шаг за шагом пятящихся назад, в сторону дверей. Где она натыкает пяткой об порог, и в тот же момент, заскакивает внутрь дома, и захлопнув двери, защёлкнув на все запоры замки, сама спиной в дверь упирается, чтобы не впустить в дом того неизвестного из лесной полосы. А то, что он попытается осуществить это проникновение, то она нисколько в этом не сомневается, и как подсказывает ей ошеломляюще и всё заглушающее сердце, то это непременно последует. Дай только сердцу к его шагам прислушаться. Но сердце просит просто невозможного, когда само своим биением не даёт Клаве возможности что-либо услышать из того, что происходит на улице, сколько бы она не прижималась ухом к двери.

И, пожалуй, захоти тот тип в момент проникнуть в дом, то ему одного удара, даже не самого сильного, по двери хватит, чтобы уронить в долгую оторопь Клаву. Так для неё всё это будет неожиданно по причине её оглушённости биением своего сердца.

Но ничего из того, чего ожидала сейчас Клава не происходит, и она постепенно успокаивается. После чего она пускает в путь по дому на коленках, чтобы не быть в окно замеченной, и так до занавешенного шторками ближайшего окна. Где она привстаёт на ноги и начинает заглядывать в шторки, чтобы высмотреть, что происходит на улице. Ну а там всё вроде как спокойно, хоть и разнепогодилось. Но этого недостаточно для Клавы, чтобы успокоиться, и она начинает выглядывать на улицу со всех оконных точек в доме. Где её ждёт один и тот же результат, который её в итоге приводит к входной двери.

– Если я сейчас не получу доказательств того, что мне всё это привиделось, то я ни за что не усну и буду чувствовать себя как на иголках. – Укрепив свою отвагу таким образом, Клава, не забывая всё держать под слуховым контролем, осторожно берёт ручку двери, начинает её тихонько приоткрывать, а сама в приоткрывающуюся щель заглядывать.

И вроде бы никого и ничего страшного до жути и просто так в поле её зрения не наблюдается. И Клава, осмелев окончательно, открывает полностью дверь и в неё уже не только выглядывает, а чуть ли не выходит, высунув насколько можно вперёд свою шею и голову на конце шеи. А вот куда она со всем своим зрительным вниманием и ушки на макушки, сейчас смотрит, то тут без особых вариантов – в сторону той полоски леса, где ей, то ли привиделось в лучшем случае, то ли померещилось (тоже не плохо), а может и в самом деле увиделась тень человека (это в самом негативном случае).

И вот же какое дело! Клава прямо на своих глазах оживает и приободряется, никого там не обнаружив. «Прямо в душе полегчало», – облегчённо вздохнув, приложив руку к груди, проговорила Клава, продолжая смотреть на то самое место, где ей всё-таки померещилась тень человека. Здесь она ещё разок присматривается на всякий случай, чтобы закрепить в памяти эту неопасность, и собирается уже было вернуться обратно, в сторону своего дома, где её ждёт теплота домашнего уюта, а не такое как здесь ненастье, как, ой мамочки, она опять среди кустов деревьев натыкается на теневую образность в виде человека.

И Клаву вновь в один момент с места сдувает, и она опять сидит в упор спиной к двери, и нервно отстукивает свой страх зубами. Где на этот раз она всё же уже не столь не подготовлена к встрече с тем, кто там в лесополосе так её пугает, а она пошарилась рукой по сторонам прихожей, и отыскала там небольшую гантельку, которую она крепко рукой обхватила и собралась дорого отдать свою жизнь. А вот взять телефон и позвонить каким-нибудь правоохранительным службам, кто приходит на помощь и в таких экстренных случаях, то она как-то до этого не додумалась.

– Только пусть сунуться, я им покажу. – Сжимая что есть силы гантельку, крепко так предупреждала неизвестного неприятеля Клава достаточно долгое время, пока на время не задумалась, затем забылась, и на этом как бы всё, уснула.

Глава 3

И опять с утра одно беспокойство и переполох мыслей. Но уже не на одном месте, а с выходом и поиском решения стоящих проблем вне дома.

А вот когда Клава, поутру проснувшись не у себя в постели, а на полу, в прихожей, да ещё в обнимку с холодной гантелькой, в такой неожиданной ситуации себя обнаружила, то это обстоятельство её больше удивило, чем напугало. И при этом в голову к ней полезли совсем уж не конструктивные мысли. И она вместо того, чтобы задаться вопросом: «А когда я так незаметно для себя уснула?», берёт и радостно за собой замечает, насколько она неприхотлива и без особых для себя последствий личного и физического характера переночевала на полу.