Апокалипсис в шляпе, заместо кролика

Правда на этот раз, мастер Вердикт изменил общему порядку встречи своего нового клиента (о чём он, естественно, не поставил в известность Клаву, а то бы у неё возникли лишние вопросы на этот счёт: «А чем это я заслужила такую избранность?»), и когда Клава вошла в его кабинет, то она там наткнулась не на всю эту таинственную величавость, а её неожиданно встретило умилительное выражение лица мастера Вердикта. И этот мастер Вердикт, ни смотря на этот свой экстраординарный подход к встрече Клавы, уже с первого взгляда на Клаву убеждён и её убеждает в том, что он много чего о ней знает, а в частности, что в ней не всё потеряно, если в её глазах есть место интересу в этой жизни.

– Вижу, что вы не полностью потеряны для этого мира, раз ещё ищите для себя ответы. – Не давая и слова сказать Клаве, с ходу говорит мастер Вердикт, всем своим сидячим видом демонстрируя пренебрежение к церемониальным установлениям и правилам этикета, ограничивающим человека и фиксирующим его интеллект в одном положении схематичного поведения. На этом месте мастер Вердикт и Клава оценивающе переглядываются, и …Мастер Вердикт пока что больше ничего не говорит, а как бы ждёт от Клавы каких-то решений.

И она находит ответ на этот незаданный вслух, но сквозящий в его взгляде вопрос: «И что я от вас жду?». И Клава к видимому удовлетворению мастера Вердикта, без спросу и его приглашения присесть, проходит к разделяющему их столу и занимает кресло для посетителей. После чего настраивает себя на удобство сидения и конструктивную беседу с мастером Вердиктом, кто не сводит своего внимательного взгляда с неё, и когда она складывает на стол перед собой руки по-ученически, то лишь тогда она обращается с вопросом к мастеру Вердикту. – Вы готовы меня выслушать?

– Дайте ещё минуту за вами понаблюдать и подумать. – Следует ответ мастера Вердикта.

– Даю. – Соглашается Клава, а чтобы мастер Вердикт не распылялся в своих размышлениях, а с концентрированно обратился мыслью в интересующую для неё сторону, Клава вынимает из кармана куртки его визитку и кладёт её на стол перед собой. Чем немедленно перенаправляет внимание мастера Вердикт, кому нескрываемо интересно знать, откуда у Клавы эта его визитка.

– Мы разве с вами раньше встречались? – интересуется мастер Вердикт, проводя свои параллели между визиткой и возможной встречей между ним и Клавой на каком-нибудь приёме, где он перед ней так представился незабываемо.

– Я не думаю. – Говорит Клава и тут же спрашивает. – А вы? – А вот мастер Вердикт не имеет право так поспешно отвечать, а он должен держать профессиональную марку провидца и человека, думающего только в экстремальных ситуациях, от которых всё же не всегда убережёшься, когда во всём следуешь предначертаниям и ориентируешься в жизни по звёздам.

– А я думаю, что есть вероятность. – Многозначительно говорит мастер Вердикт.

– Что ж, раз есть такое дело, – говорит Клава, – то, как я понимаю все эти ваши дела, – Клава для указания того, что она имеет в виду, обвела взглядом интерьер кабинета мастера Вердикта, – то вы оказали своё воздействие на мою судьбу. А вот какое, то для этого выяснения я и пришла к вам. – На этом моменте Клава замолкает и со всей своей настойчивостью во взгляде упирается им в мастера Вердикта.

А мастер Вердикт не привык, чтобы на него так в его кабинете властно смотрели, а ему привычнее видеть во взгляде на себя мольбу и всякое там страдание, где единственная надежда он и его тайные знания, и умение оседлать слишком уж зарвавшуюся судьбу. – Вы уж, мастер Вердикт, с ней как-то там, по-вашему, поговорите, и умилостивите её быть чуток помягче со мной. А я уж вас как смогу отблагодарю. – А вот такое обращение к мастеру Вердикту больше по душе и не создаёт для него не нужных неурядиц в душе.

– Вы всё правильно понимаете, – сложив руки перед собой в домик, заговорил мастер Вердикт, глядя на Клаву прямо и в тоже время искоса, пытаясь выяснить по ней, какую реакцию вызвала в ней эта его ручная конструкция в виде домика, – и я готов посодействовать вам в вашем деле. – Мастер Вердикт делает небольшую паузу, чтобы быстро проанализировать то внимание своей клиентки, которое она не скрывает к этому его, не просто ручному к домику, а конструктивной ассоциации с её психологическим состоянием. – Вон как её беспокоит эта моя модель. – Мастер Вердикт резюмировал волнение в глазах клиентки при взгляде на его ручной домик. – А это говорит о том, что ею движет и привело сюда волнение о ком-то том, кто составляет основу её дома. Родственник, или самый наиближайший родственник. – На этом подведя свой промежуточный анализ, мастер Вердикт обращается к Клаве:

– Но, прежде чем, мы начнём, мне нужны некоторые подробности о вас. Хотя бы напомните мне, откуда у вас эта визитка. – Спрашивает мастер Вердикт. А Клава себя повела уж слишком предсказуемо, и если честно, то уже надоело видеть мастеру Вердикту, пододвинув в его сторону визитку и, в упор на него смотря, спросив: «А вы не догадываетесь?».

А мастер Вердикт не собирается вот так ей доказывать и подтверждать своё профессиональное соответствие её ожиданиям, – он не просто догадывается, а прекрасно знает то, на чём она тут настаивает. И он красноречиво так посмотрел на Клаву, – мы люди тут вполне себе взрослые, так что давайте будем посерьёзней, – и обозначил свою позицию. – Я сотни таких визиток раздаю ежедневно. Так что если вы не хотите тратить своё бесценное время на перечисление мной того, где и кому я их вручил и оставил, то скажите то, что хотели сказать.

– Я её обнаружила в редакции газеты. – Не сводя своего взгляда с мастера Вердикта, проговорила Клава так, как будто она сообщила такую невероятную новость, от которой жизнь мастера Вердикта уже не будет прежней. Но судя по пребывающему в своей хладнокровности лицу мастера Вердикта, то он, либо большой лицедей, которому ничего не стоит мимику лица в себе придержать и скрыть всю свою душевную борьбу, разыгравшуюся в нём, когда он услышал эту, до глубины души потрясшую его новость, – так вот где я вчера был, а я всё ломаю голову, куда меня вчера по пьяни занесло, – либо он и вправду говорит о востребованности своих визиток. И тогда…Клава не знает как ей дальше быть.

А мастер Вердикт тем временем усмехается и смехотворно так заявляет, как будто говорит нечто смешное. – А, в газете! – улыбается во всё лицо мастер Вердикт, чем-то довольный. – Ну тут нет ничего особенно необычного. – Придвинувшись к столу, мастер Вердикт заговорил явно с удовольствием и вдохновением. Видимо тема журналистики была для него излюбленной, и он при вашем желании, а у него оно точно имеется, мог бы вам столько всего интересного на счёт журналисткой профессии и тайн этой профессии порассказать. – Журналисты самые верные и постоянные мои клиенты. – Уточнил мастер Вердикт и пустился в дальнейшие объяснения того, почему журналисты так частенько к нему наведываются.

– Сами же видите и не раз слышали транслируемые на нас новости, а точнее подаваемую и вкладываемую в нас информацию. Где совсем не трудно догадаться, на чём она базируется и основывается. Пальцем в небо, как правило, уже не тычут, а вот ко мне заглянуть, то это вполне разумное дело в сложных случаях и ситуациях. А уж что там они всех моих предсказаний скомпонуют, – они на моё представление предоставляют точки отсчёта ожидаемого события, время, место, повод и качество участвующих в мероприятии лиц, – то это меня не касается и это их личное дело. – На одном заводе выдал это всё Клаве мастер Вердикт.

А вот о чём не упомянул мастер Вердикт, да и в общем-то и не собирался этого делать, так это о посещении, а вернее захаживанию к нему по вечерам, и куда как заранее журналисткой братии, людей очень и очень деловых и обстоятельных в делах касающихся их личных сбережений, а уж затем людей при больших звёздах на погонах, где всем им было крайне интересно и требовательно знать, о дальнейшем развитии ситуации в некоторых спорных и с трудом ими и их центром исследований понимаемых и прогнозируемых событиях.

– Вот тебе Вердикт вводные данные, политические и экономические предпосылки N страны, – по одной схеме и алгоритму действий действуют эти серьёзного вида люди, оставшись один на один с Вердиктом в своём люксовом автомобиле, на котором они его на одном из уличных поворотов подрезали и с помощью пару амбалов уговорили заглянуть внутрь салона авто. – Что же насчёт дестабилизирующих общий нарратив данных, то это неоднозначная личность главы этой дико нас интересующей страны – он деспот и тиран по демократическим меркам, автократ по другой квалификации правителей, с отсылом к древнегреческому материализму, и Царь-батюшка и кормилец по отсталому предубеждению его сограждан. Плюс ко всему этому, дестабилизирующим фактором для наших бизнес-проектов служит верная ему армия и флот. И вот мы тебя спрашиваем, что и как нам со всем этим делать? – на этом месте господин-бизнесмен проговаривается тональностью своего вымученного голоса, однозначно указывающего на то, как сильно достал этот правитель-автократ всех прогрессивных людей-бизнесменов и в частности этого серьёзного и очень обстоятельного бизнесмена при больших деньгах, инвестиционных планах на будущее, где на их пути, бл**ь, опять встал этот строптивый глава этого, типа независимого от бизнеса, царства-государства.

А Вердикт всё сразу смекнул, быстро посчитал, что ему, в общем-то, терять нечего, кроме своей головы, а все основные финансовые риски на себя всё равно возьмёт бизнес-сообщество, да и выдал свою сентенцию. – Дайте мне точку опоры, – данные за последний год о движении денежно-материальных ресурсов страны и имена тех, кто оказался в стороне от этих потоков, – и я переверну это правительство.

– По рукам. – Расплывается в улыбке бизнес-человек.

– Тогда можете засылать гонцов для информационной арт-подготовки. – Вот таким образом Вердикт предупреждает появление в своём салоне журналистов, кто давно перестал быть только осветителем новостей, а теперь они сами определяют и всё чаще становятся источником новостей. И на их примере вопрос первоначальности яйца или курицы был в положительную для них сторону разрешён – определённо курица, а точнее петух.

А вот Клаве всё это не столь интересно, хоть и познавательно, и её интересует конкретика. – Кто к вам обращался за помощью в последние пару дней? – задаётся вопросом Клава. А такой к себе подход мастеру Вердикту совершенно не нравится. Он что, детектив какой-то, чтобы так с ним разговаривать. И если даже он примет во внимание растроенность этой симпатичной девушки, за которую он ей уже сделал скидку, не став её погружать в сложные для её понимания ознаменования, и не станет на неё сердиться, немедленно предсказав ей дальнюю дорогу и большие хлопоты поначалу с его администратором, девкой дюже крепкой, он всё равно не согласится на такое ведение с ним разговора.

– Да разве всех сейчас припомнишь. – С видимой потерей интереса к клиентке, проговорил мастер Вердикт. – В нашем городе одних газет и информационных порталов не сочтёшь, а что уж говорить о журналистах, коих там до чёрту. А в каком информационном агентстве я оставил свою визитку? Да в любом. В моём деле тоже без такого рекламного рода маркетинга не обойдёшься. И я, конечно, запросто могу найти нуждающегося в моей помощи клиента, но для этого понадобится дополнительное время, а у меня его нет. И если быть откровенно честным, то и мне нужен оборот, а не единичные случаи. – Получается, что сейчас пожаловался мастер Вердикт, сразу и потом этого и не заметивший потому, что его клиентка упряма и очень настойчива.

– Но может всё-таки вспомните. Ведь только день прошёл. – Пустив слезу, чуть ли не плача проговорила Клава, с надеждой посмотрев на мастера Вердикта. А мастер Вердикт, хоть и профессионал своего дела, где он принципиально не должен принимать близко к своему сердцу переживания и нужды своих клиентов («Ты должен на них наплевать, – так себя мотивировал к безразличности Вердикт»), всё же он иногда и даёт слабину, и слушается своего сердца в вот в таких душещипательных случаях, когда на его глазах плачет такая симпатичная для него и деликатная девушка. Правда не сразу, а сейчас он гад сидит, и хотя может ей помочь, а не помогает.

– Ладно, последний раз помогу. – Всё же послушав своё сердце, мастер Вердикт решает не быть сильно бесчувственным, пока его администратор в таком виде его не видит. А так он для всех своих коллег по оккультному делу, скала, упёртый тип, и сухарь для леди Зои, очень желанной для него ведьмы.

– Хорошо. – Говорит мастер Вердикт, слегка успокаивая Клаву. – Но только сразу предупреждаю. Никаких имён. В моём деле тоже существует профессиональная этика, запрещающая людям нашей профессии распространяться о своих клиентах.

– Но тогда, как? – не договаривая свой вопрос, вот в таком виде его задаёт Клава.

– Догадывайтесь. – Многозначительно говорит мастер Вердикт.

– Угу. – Соглашается Клава, раз ей ничего другого не остаётся.

– Что ж, приступим. – Говорит мастер Вердикт и откидывается на спинку стула. Где он, сложив перед собой руки в тот же треугольник дома, с задумчивым видом принялся выглядеть, и может даже думать.

Так он себя демонстрирует где-то с минуты две, после чего озаряется желанием озвучить то, что тут надумал, и обращается к Клаве с надуманным. – Да, действительно, ко мне пару дней назад забежал один из моих постоянных клиентов из одной газеты. На чей счёт ничего не могу сказать. И не потому, что не читаю газет и не интересуюсь новостями, а любое знание, да хотя бы о её редакционной политике, об этом ретрансляторе, а никак не источнике информации (это весьма важное, специально для вас уточнение, чтобы вы не впали в заблуждение), не даёт возможности объективно освещать и прогнозировать будущее данной мне в обработку информации. Ну а сама газета это всего лишь рупор мнения и продвижения интересов её издателя, где без конъюнктуры точно не обойтись. А то, что она собой ретранслирует, то кому-то это посчитается годным, а кому-то совершенно негодным освещением. Так что мне нет особой разницы, как они потом подадут своему читателю ту или иную новость. Моё дело, отталкиваясь от исходных данных, спрогнозировать событие и дать нужный материал для заказчика. – Мастер Вердикт перевёл дух, убедился в том, что его клиентка ещё не устала от таких его подробностей и перешёл к конкретике.

– Так вот… – только проговорил мастер Вердикт, как вдруг во всё это дело вмешивается зазвучавшая мелодия, скорей всего, телефона. А вот где он находится, то это не вопрос для мастера Вердикта (он лежит в выдвижном ящике стола), в отличие от Клавы, почему-то удивившейся тому, что мастер Вердикт пользуется такими средствами коммуникации. Когда они вроде как живут не во времена инквизиции, когда и самим делом ворожбы и предсказаний было заниматься небезопасно и всегда осуждаемо на костёр инквизицией, а уж что говорить о телефоне, один вид которого вызвал бы зависть и ярость в лицах инквизиторов, все скопом захотевших бы себе его взять для изучения.

– Один момент. – Вердикт делает паузу в своём общении с Клавой, вынимая из стола телефон. В ответ на звонок он становится мрачно-серьёзным, и все его ответы неизвестному Клаве, но отлично знакомому ему самому абоненту, достаточно односложны – да, и только.

Когда же разговор Вердикта заканчивается практически на том же месте, он поднимает глаза на Клаву, натужно улыбается и оправдывается. – Вот такие дела. – После чего убирает телефон обратно в стол, рассеянным взглядом смотрит на Клаву и как бы пытается припомнить, кто она такая и что здесь делает. Ну а как только припоминает, то начинает до вспоминать то, на чём они закончили свой разговор. Что тоже им вспоминается, и он берётся за продолжение своего рассказа.

– Так вот, – вновь повторился Вердикт, – надумалось мне вдруг предсказать им прибытие к ним тайным ходом лица, сверхсекретными обстоятельствами уполномоченного. – С таинственным видом заговорил Вердикт. – А они, уж и не знаю, чего там себе надумали, а как всё это услышали, то все в лицах переменились в худшую и тёмную для себя сторону, и бегом от меня. – Вердикт знаменательно посмотрел в сторону двери, как будто только сейчас эти пугливые люди выскочили от него в двери. После чего возвращается к Клаве и делает пояснительную оговорку.

– А надо понимать специфику моей профессии и алгоритмы моей работы. Я никогда вещи не называю своими именами, и мои предсказания и разрабатываемые мной гороскопы составляются и подаются вам на ваше усмотрение в иносказательном виде. И не потому, что я таким образом подстраховываюсь от обвинений в непрофессионализме (не без этого тоже) со своими встречными исками, а всё дело в том, что я оставляю для человека лазейку быть самому кузнецом своей судьбы и счастья. – На этом Вердикт видимо хотел закончить, но в лице Клавы стояла некоторая недосказанность с его стороны, и он добавил. – И как теперь с ваших слов понимаю, то вся редакция газеты приняла мои слова буквально близко к сердцу и подалась в бега. Что ж, понимаю. – Уже с задумчивостью в глазах проговорил Вердикт, вероятней всего, обратившись взглядом вслед за выскочившими пулей из его кабинета журналистами.

Где они, а их было двое, ничего не говоря друг другу, движимые одной общей мыслью (унести поскорее и подальше ноги), где только исходные причины для принятия этого решения у них разнились, неслись сломя голову до редакции.

Так тот, кто был повыше своего коллеги по журналистскому ремеслу, укорял себя всю дорогу за свою невоздержанность и следованию высоким стандартам журналистики, с коими он полез на рожон куда не следует, а теперь будет значит, за всё это жестоко по отношению к нему расплачиваться.

А вот тот, кто был чуть пониже, но зато более расторопнее, гнобил себя за свою неосмотрительность в деле выбора для себя журналистского расследования, приведшего его в постель жены высокопоставленного чиновника, посредством которой он хотел вызнать все секреты и тайные схемы ведения бизнеса её супруга и в итоге выйти на самого супруга. Что, видимо, у него получилось в высшей степени отлично, раз сам высокопоставленный чиновник и супруг решил прибыть к ним в редакцию, и дабы он (журналист) больше не утруждал себя тайными заходами в его квартиру, собрался лично, а не через подставных людей с битами и зверской наружности, лично познакомиться с тем человеком, кто столь отважен и решителен, что не боится его подвинуть с кровати.

Ну а так как высокопоставленный чиновник, человек вечно и очень занятой, то он не будет мямлить и размазывать смыслы своих решений в окольных разговорах, а его хороший знакомый с самым зверским лицом какие только видел журналист небольшого роста, как журналист понял, не только носит за ним зонтик, но и своими действиями договаривает то, что часто недоговаривает высокопоставленный чиновник. Где он для начала с удара ему в лоб размажет его по стене, а затем, как только журналист не большого роста, кому было так эффективно указано на его место, придёт в себя, то этот высокопоставленный чиновник, наступив журналисту на грудь ногой в качественно вычищенных ботинках, перейдёт сразу к делу.

– И как вам видится ваше будущее? – очень и очень неоднозначно звучит вопрос этого господина, высокопоставленного жизнью и сейчас буквально над журналистом.

– Туманно. – Не может соврать в ответ журналист маленького роста.

– Согласен. – Смягчается этот высокопоставленный чиновник, человек хоть и грубый, и отчасти нетерпимый к тем, кто пытается с ним спорить, но со своей справедливостью. – Но сам понимаешь, что у тебя и выхода уже нет другого, как связать свою будущую жизнь с моей когда-то, а отныне с твоей по гроб жизни супругой. – А вот на что тут намекает этот высокопоставленный чиновник, совершенно не понимает журналист маленького роста, если хотите знать, яростный противник всяких вот таких отношений, завязанных на собственном ограничении. Правда, он сейчас находится не в том положении, чтобы быть столь далёким от понимания того, что его будет ждать в случае того, если он всё это скажет вслух этому нервному господину, за спиной которого стоит, и только такого недопонимания от него ждёт, не дождётся, человек со зверским лицом и такими же на его счёт намерениями.

И как только он попытается аргументированно, со своими обоснованиями выразить сомнение в этом шаге: «Сдаётся мне, что это преждевременно. Да и согласится ли ваша супруга переехать в мою халупу», то не успеет этот высокопоставленный чиновник его заверить: «Не сомневайтесь даже, она согласится, когда выпишется из больницы», как человек со зверским лицом без спросу вмешивается в их конфиденциального характера разговор и давай пробовать на крепость его рёбра носком ботинка.

И вот чтобы всего этого избежать, и спешат эти так предупреждённые журналисты, кто шёл к Вердикту за новостями, а получил для себя целое событие, которое и не скрыть в себе, когда так нервно в спешке собираешься с вещами в своём кабинете. А люди работающие редакции, если в чём-то и схожи, так это в том, что их всех роднит между собой: характерной для их общей профессии наблюдательностью не за собой (может они и работают вместе по причине такой своей занимательной рассеянности, чтобы замечать друг за другом то, что сами за собой не могут заметить). Так что такое странное поведение их коллег не может пройти мимо них незамеченным. И хотя у них не принято интересоваться у коллег, что их так встревожило, – этот интерес может интерпретирован как вмешательство в журналистскую работу, – всё же на этот раз в лицах журналистов проскальзывала крайне близкая им заинтересованность.

– И что такого стряслось, – попрыгав на месте, типа давая понять этим бестолковым сотрудникам, что вопрос с землетрясением на данный момент не актуален, обращается к ним с ухмылкой редактор газеты, Альтернатив Каутский, – что вас так развинтило?

А вот журналистам, судя по всему, не до смеха, и они чуть ли не в один голос заявляют, что им нужен краткосрочный и прямо сейчас отпуск. У нас заболел один из чёртовых родственников. Что удивительно слышать, и не верит им Каутский, у которого тоже есть чёртовы родственники, и они тоже часто бывает, что срывают все его планы, но не так ведь одновременно. – Давайте парни без всякой балды, – многозначительно так упоминая классиков, знающих тех людей из народа, кто знал подход ко всякому чёртову племени, обратился к ним Каутский, – что там случилось?

Ну а парни-журналисты, когда к ним так по-человечески обращаются, то готовы предупредить об опасности даже своего работодателя. О чём они его и предупреждают.

– И это всё?! – искренне удивляется Каутский. – А я-то думал. – Добавляет он и выражает глубокое сомнение в их благоразумии. Но парней журналистов никак не переубедить обратно быть на ты с рассудком, и они настроены и готовы следовать зову своих инстинктов самосохранения. И они слушать ничего не желают и спешно покидают пределы редакции газеты.

А Каутский в спину им посмотрел, пока что мало что соображая и понимая их поступок, как их желание уйти к конкуренту, кто давно их переманивал льстивыми предложениями. А как только у них появился настоящий материал, то они и бросились к конкуренту на нём зарабатывать. – Гады, вот кто они. – Выразился им вслед Каутский, и собрался было пойти к себе в кабинет, как мимо проходящий, ведущий одну из колонок газеты колумнист, Колумб Иванович, так за между делом, спросил его: И, куда это они намылились?