Апокалипсис в шляпе, заместо кролика

– В баню. Куда же ещё. – С иронизировал Каутский, совершенно не учтя того, что у Колумба Ивановича совершенно отсутствует чувства слуха к юмору, а уж что говорить об иронии, тональность которой ему недоступна никак.

– Повезло. – Посмотрев в ту же сторону, проговорил Колумб Иванович. – И что они такого накопали, чтобы их туда отправили? – спрашивает он у Каутского. А Каутский без всякой задней мысли рассказывает ему всё то, что ему ранее рассказали парни-журналисты. Что приводит, и притом немедленно, к неожиданным метаморфозам в лицевом оснащении Колумба Ивановича, в момент осевшего в коленях так, как будто был готов прямо сейчас опоздать в туалет по крепкому.

На что смотреть, конечно, философски интересно, хоть и не эстетично, но в тоже время Каутского начинает всё это дело тревожить и беспокоить. – Что случилось? – задаётся он вопросом. А этот Колумб Иванович, хоть и крайне занятный и по своему бестолковый тип, вечно куда-то спешащий, и ему только дай возможность или повод что-нибудь открыть, так он гад откроет, но всё-таки, что за такая скрытная сволочь, ничего толком разъясняющего не говорит, а со словами: «Мне нужно идти» («Бл888ь, куда?!», – Да на хрен открывать Америку!), – удивительно быстро покидает Каутского, уже совсем ничего не понимающего.

А вот когда вслед за этим паникёром, Колумбом Ивановичем, редакцию покинули все сотрудники редакции, то уже Каутский хорошенько задумался над всем тут происходящим. А как задумался, то и обнаружил в себе и за собой столько неблаговидных поступков, по вопросу решения которых, к нему могут заявиться и даже странно, что ещё не явились, компетентные в такого рода сложных вопросах по взаимоотношениях со своей действительностью люди. Что в итоге и привело его к немедленному изменению всех ближайших планов на светлое будущее, и побегу вначале из редакции, а затем и из дома. А вот куда, то об этом никто и не знает толком. Даже его супруга, и не заметившая его пропажи.

– Вот как-то так. – Уложив всю эту историю в пару предложений, Вердикт по её окончании развёл руки, как бы говоря, что пути человеческих поступков непредсказуемы и неисповедимы.

– И что мне теперь делать? – поникнув в лице, очень трогательно задалась вопросом Клава. А вот к такому подходу клиента, умоляющему одуматься судьбу на свой счёт, или хотя бы пересмотреть на себя некоторые спорные позиции, Вердикт уже был привычен, и он рефлекторно черствеет в сердце и становится сама холодность и расчёт.

– Я вам всё сказал. Делайте сами выводы из услышанного. – Прямо чеканит слова Вердикт. А Клава и понять не может заключённого в его словах знакового посыла. И тогда мастер Вердикт, как оказывается, ещё не полностью отвердевший в душе, что, конечно, вредит точности его предсказаний и расчётов, но и стопроцентной гарантии на их исполняемость он не даёт, исходя из понимания его ценника, только при поверхностном взгляде кажущимся задранным до небес, идёт ей навстречу, открыв ящик стола и вынув оттуда колоду карт.

– Это всё, что я могу для вас сделать. – Говорит мастер Вердикт, начав тасовать колоду. А Клава смотрит на колоду и ничего не говорит.

– Сдвиньте. – Обращается к Клаве Вердикт, протянув ей колоду. А Клава, как заворожённая смотрит на колоду и беспрекословно подчиняется указаниям Вердикта, сдвинув колоду. Мастер Вердикт убирает на стол ту часть колоды, которую Клава сдвинула, затем рядом с ней на стол кладёт вторую часть колоды и, прижав её пальцем, смотрит на Клаву и спрашивает её: «Откроем?».

– Да. – Кивает в ответ Клава. И мастер Вердикт приподымает карту и в перевороте бросает её на стол. А когда она приземляется, то на них с карты смотрит насупившийся взгляд чем-то недовольного чёрного короля. И этот его взгляд, и сам король нисколько не вызывает оптимизма у Клавы, которая с напряжением в лице переводит свой взгляд от короля Гастона Четырнадцатого (так его в момент охарактеризовала и именем наградила Клава) на Вердикта и как бы держа дистанцию от этого короля, явно считающего, что он непременно должен знать всё, о чём тут за столом вообще и о нём в частности говорят, вопросительно на него смотрит, – что всё это значит.

А вот мастер Вердикт и не думает придерживаться всей этой конспирации, и он даже внимания никакого не обращает на этот заговорщицкий взгляд и высунувшееся ухо на первый план карты короля Гастона Четырнадцатого. – Вас ждёт встреча с тёмным королём. – Как само собой разумеющееся говорит Вердикт, вгоняя Клаву в состояние не просто подавленности, а ей на самом деле страшно. И она, если на то пошло, то никого не ждёт, и будет крайне не рада этой и любой другой встрече, на которую она никогда навстречу не пойдёт, а всё сделает для того, чтобы она не состоялась (притворюсь спящей и дверь не открою). Правда, во всём этот нет никакой конструктивности, и чтобы во всеоружии встретить и избежать эту встречу, она должна непременно знать хоть какие-то подробности об этом, даже не чёрном, а тёмном, что гораздо хуже и опаснее, короле.

– Кто он? – сглотнув слюну, нервно спросила Клава.

– Точно, до имени, как понимаете, я его идентифицировать не могу. – Говорит Вердикт. – Но в общем охарактеризовать его попробую.

– Говорите. – Спешит в ответ Клава, боясь, что Вердикт передумает раскрывать имя тёмного короля – тот опять спохватится, и перебьёт Вердикта на полуслове своим телефонным звонком (Клава только теперь не засомневалась в том, кто именно совсем недавно перебил звонком Вердикта).

– Это носитель всего того, что вас пугает. И источником страха может быть всё что угодно, в том числе и неизвестность. – Вот так многозначно говорит мастер Вердикт. И понятно, что его объяснения нисколько не удовлетворили Клаву, а ещё больше её заставили нервничать. – Что вы имеете в виду? – спрашивает Клава.

– Найдёте для себя ответы на этот вопрос тогда, когда найдёте ответ на вопрос, кто этот тёмный король. – Опять ничего понятного для Клавы не сказал Вердикт, зачем-то постучав по карте с королём пальцем руки. Клава же замечает это его движение рукой и протягивает свою руку, чтобы взять карту. Где она берёт карту и подносит её к лицу, чтобы поближе рассмотреть этого таинственного короля, который и вблизи нисколько не стал ей ближе, а продолжал источать в себе всю для неё противность. – Глаза бы мои тебя не видели. – Примерно что-то такое выражал взгляд Клавы на короля. – Но что ж, раз ты мне выпал, то придётся с тобой стерпеться. – Вздыхает Клава и засовывает карту себе в карман куртки.

На что мастер Вердикт хотел было возмущённо заметить Клаве, что это частная, а именно его собственность, и что к выносу отсюда разрешены только внушённые клиенту мысли и перспективы, а никак не материальные обоснования и задокументированная в тех же картах фактология прогноза (только за дополнительную оплату), но Клава так быстро поднимается, а затем со словами: «Вы мне очень помогли, спасибо», покидает его кабинет, что мастер Вердикт только и успевает, и при этом только за собой, заметить, как он обескуражен тем, что не сумел всего этого предвидеть.

– Может я ошибся в выборе своей профессии и не по той стезе двигаюсь? – задался вопросом мастер Вердикт, отодвигая ящик стола, и вынимая оттуда телефон. После чего он через быстрый набор набирает знаковый для себя номер телефона, и когда он отвечает, то для начала говорит ему: «Это я».

А Клава, между тем, выйдя из салона, посмотрела по сторонам и к своему облегчению убедившись, что того бродягу нигде не видно, прежде чем решить, куда дальше идти, смотрит на окна салона, где всё-таки не успевает спрятаться за жалюзи любопытная администраторша, после чего, с лёгким предубеждением и радостью(я-то ухожу отсюда, как бы мне судьба не шла поперёк, а тебе здесь оставаться – динамика всегда снисходительно посматривала на всякую статичность) оставляет за спиной это любопытство в свою спину и вдруг решает забраться рукой в карман. Что совсем не сложно сделать, и оттуда вскоре вынимается карта этого зловещего короля, и…Что за чертовщина! На Клаву смотрит не тёмный король, да и вообще в её руках не карта, а это визитка, похожая на ту визитку, которая её привела в этот салон.

– И как всё это понимать? – пребывая в полной растерянности, задаётся вопросом Клава, начав поворачиваться обратно к дверям салона. Но что-то, а точнее её беглый анализ сказанного о тёмном короле Вердиктом, на полпути к нему останавливает, и она принимается вчитываться в визитку.

– Гуру мысли, ваша лестница к самосознанию…– и на этом всё, Клава дальше не смогла осилить этот эпический надрыв откровения не трудно совсем догадаться кого, и к какому самосознанию обрекающего заблудших к нему душ, этот адепт самовосхваления, не без своего детального обогащения на подверженных внешнему влиянию и убеждению умах людей: «Я вам открою истинный путь к познанию своего счастья, для чего вы должны избавиться от всего того, что связывает вас насущно и материально с этим приземлённым миром, тем самым ограничивая ваше саморазвитие и самосознание. И только тогда вы реально осознаете, что такое есть на самом деле счастье». И ведь не врёт же гад, когда так говорит. И его клиенты, потерявшие всё в итоге, действительно достигают самосознания своего счастья, которое у них было, а они его не осознавали. А сейчас уже поздно об этом всём напрасно плакать и подавать в розыск на этого шарлатана, коего они ещё вчера боготворили и своим учителем считали.

Но гуру мысли за это на них не обижается. Он прекрасно осведомлён насколько человек неблагодарен. Ведь он и сам на собственной шкуре всё это пережил и испытал, когда его доверие к людям было обманом поставлено под сомнение. Но ничего, он всё это, и своё душевное и моральное банкротство вместе с потерянным имуществом пережил, и теперь уже сам нёс в люди все эти добытые им опытным путём знания о бренности бытия и человеческого сознания об этом и том бытие.

– Ладно, схожу, посмотрю, что там из себя представляет этот гуру мысли, и какой у него обменный курс за предлагаемое им просветление. – Запомнив адрес с визитки, Клава выдвигается в дальнейший путь, который должен её прямиком привести к гуру мысли, а уж затем её ждёт прямая дорожка к своему просветлению.

«Твой путь до сего дня и момента был тёмен, и ты определённо шла в потёмках, полагаясь только на свои рефлексы, опорно-двигательный аппарат и удовлетворяющие твоё эго объяснения твоего дежурно мыслящего мозгового аппарата. Здесь же для тебя откроется иной, освещённый разумом духовного осознания своего предназначения путь в воедино и в самого себя осознанного. Будь ближе к истине и стань в итоге сам несомненной истиной!», – прочитала Клава этот посыл на рекламном плакате на входе в деловой центр, где как всегда и обычно пребывают и гастролируют на человеческих умах подобного рода деятели просветления, да и проследовала внутрь.

Глава 5

Новые и старые встречи.

– Вот ведь же знала, что никогда нельзя слишком много надежд возлагать на встречу. Да ещё такую, которая и не давала никаких предпосылок для таких твоих ожиданий. – Корила себя по чём свет Клава по выходу из того блока помещений в бизнес-центре, которые под свою программу самосовершенствования и изучения арендовал гуру мысли с обнаруженной Клавой на месте карты визитки. А почему она вышла такой расстроенной от этого гуру, который с афиш смотрел на всех столь лучезарно-улыбчиво и так доверительно, что тебе хотелось настолько ему себя доверить, что ключи от машины и от дома сразу же хотелось ему в руки передать, при первой же его просьбе проверить все эти твои насчёт его мысли («А ну давай проверим, насколько ты мне доверяешь. Живо переписывай на меня всю свою недвижимость, и все деньги со своих счетов ко мне на счёт»), то всему виной объективный фактор: несоответствие представляемого и ожидаемого с рекламы и встреченного в реальности.

И хотя гуру мысли отчасти излучал в себе приверженность ко всему светлому и даже выражал поначалу готовность во всём пойти навстречу его новой, как же он её назвал, а наперснице, тем не менее, когда он услышал от Клавы по какому поводу и вопросу она к нему от мастера Вердикта пришла (непонятно зачем она тут его приплела), то он в момент в лице и мнении переменился, вдруг потемнев в лице точь-в-точь, как король с карты (Клава даже про себя ахнула), и грубо так сказал ей, что он давно отошёл от детективной практики, и теперь занимается только поиском заблудших душ, а не их тел.

– Так и скажите, гражданка (а где же сестра и наперсница?!), мастеру Вердикту, что я отошёл от дел, и с моим прошлым меня больше ничего не связывает. – Уж очень сурово обошёлся этот гуру мысли с Клавой, указав ей на дверь, демонстративно повернувшись к ней спиной. А такой демонстративный поворот дел в твою сторону, даже если и ты сам с такой же позиции готов посмотреть на этого своего случайного собеседника, как бы помягче сказать, не добавляет симпатии к этому отворот-поворот человеку, а уж когда тебе не полностью безразлично его мнение, то тут и в своём облике вытаращишься от изумления и в глазах слезливо вздрогнешь от такого своего игнорирования.

– Да как же так может быть?! – всё внутри возопило в Клаве при виде этого человеческого равнодушия в виде этой, не просто спины, а стены разобщения. И глядя на неё, Клаве так хотелось по ней своими кулачками достучаться до этого недоразумения в человеческом обличие, что она даже сделала один небольшой шаг навстречу этому контрпродуктивному действию. Но что-то в последний момент её остановило от этого желания врезать изо всех сил по спине этого наглеца (надо понимать, что желание нарастает по мере его не реализуемости, и если вначале ей хотелось достучаться до этого типа, то дальше только врезать) и она, застыв на одном месте, только сверлила своим пронзительным взглядом этого гуру мысли.

Но этот гуру оказался крепким орешком, и сколько бы его Клава не гипнотизировала, он даже ни разу не споткнулся, а вёл себя как ни в чём не бывало, давая кому-то там по телефону распоряжения, и одновременно напутствуя рядом с ним остановившихся своих помощников и последователей в одном лице, коих здесь, помещении типа конференц-зала, со своей трибуной и местами рядом с ней для актива организации, а также стоящими напротив рядами стульев для слушателей, было нимало, и никто из них не стоял на месте, а с озабоченным лицом и с чем-нибудь вещественным под мышкой или в руках, перемещался по залу, и нисколько Клаву не замечал.

Но это только так с виду Клаве казалось, когда на самом деле оказалось, что она всё-таки не осталась незамеченной кем-то из этих людей, кто о ней сообщил гуру мысли и заставил его отреагировать на эту её настойчивость. Хотя и сам гуру мог догадаться о том, что она всё-таки, что за глупая дрянь, не послушала его слов и осталась тут упорствовать и противопоставлять себя ему. Ну а с таким у гуру мысли разговор короткий – гипнотический взгляд и ты вот уже себя и свои поступки, приведшие тебя в стан его адептов, не помнишь. И теперь так заворожённо стоишь, не для того чтобы упорствовать и подвергать сомнению учение гуру мысли, а ты наоборот, всем этим своим одухотворённым видом и показной готовностью по первому слову гуру беспрекословно подчиниться ему, показываешь всю свою достойность здесь находиться.

И гуру мысли подверг бы Клаву такому одухотворяющему осмыслению себя, если бы не был сейчас так занят, да и разбрасываться божественной энергией нельзя вот так неосторожно на первого встречного, и её нужно беречь для людей достойных, кто сам к познанию себя стремится, а не случайно сюда зашёл. И гуру мысли повернулся к Клаве, с так на него непохожим видом недовольства на неё посмотрел (это говорило о том, что она его в край вывела), да и нетерпеливо спросил. – Что-то ещё?

А Клаву прямо-таки вывела из себя эта его бездушность, с этим его презрительным отношением к её проблемам: «Что-то ещё?». И она-то прекрасно знает, как жестоко звучит и какие холодные смыслы вкладываются в этот вопрос-ответ люди изначально бессердечные или же у них погасли все чувства. И ответ на такой отсыл тебя отсюда подальше только один. «Нет. Ничего». – Раскрасневшись в лице, отвечает Клава и, резко развернувшись, начинает звучно выбивать каблуками свой отход отсюда. При этом она руки держит в кулачках и еле сдерживается от проявления истерики, которая вот-вот из неё вырвется, посмей только этот гуру мысли что-нибудь ей вслед сказать.

И этого Клава больше всего сейчас боится, прислушиваясь на ходу к звукам, исходящим из-за своей спины. Где гуру мысли ничего не стоит запоздало сказать: «Тогда мы вас здесь нисколько не задерживаем», и она сто процентов уверена в том, что, как только она это услышит, то запнётся и соскользнёт с ног на пол. Где упадёт не просто односложно, на колени, а она обязательно распластается на полу в удивительной, концептуальной конструкции. На которую посмотреть и поглазеть немедленно выдвинутся все без исключения здесь присутствующие люди. И они, окружив её со всех сторон, и не подумают задаваться к ней вопросами первой помощи: «Как вы там? В порядке?» и «Может вам чего-нибудь надо?», а они, с умным видом изучающе рассматривая её, будут глубокомысленно задаваться только одним вопросом: «И на что же это всё похоже?».

И, конечно, их версии ответа на этот вопрос останутся только рабочими версиями, когда главное слово остаётся за гуру мысли, на кого в итоге все тут находящиеся люди переведут свои взгляды, в ожидании от него решающего слова. А гуру мысли никогда не спешит с выводами, и он никогда не полагается на первый взгляд, и он прежде чем вынести свой вердикт человеку и его поведению, ещё раз на него посмотрит внимательно, затем подумает над его поведением и только тогда даст итоговую оценку его поступкам.

И со всем этим, и внимательной серьёзностью в своём лице, гуру мысли вошёл в этот круг людей посвящённых Клавой в то, что с ней сейчас случилось, и давай на её счёт домысливать, глядя на то, что она тут решила всем продемонстрировать в себе. И гуру мысли, окинув эту концептуальную модель, в которую себя распластано раскинула Клава, с глубокомысленным видом объединился со взглядами своих адептов и последователей, кто выразил ему поддержку и всецелое понимание любого его решения, да и обратился ко всем с этим решающим словом.

– Человек в себе выставляет напоказ, так сказать, на суд своих современников, лишь то, что он в себе считает за самое достойное и интересное для рассмотрения. – Громко высказал свою мысль гуру мысли, и это для всех бесспорно верная мысль, за исключением Клавы, кто совершенно иначе на этот и свой счёт думает. Что, впрочем, так и должно быть, когда она находится в отличном от всех положении и так себя всем противопоставляет, лёжа на полу.

А вот если бы ей кто-нибудь помог подняться, подав руку, и она оказалась со всеми ими в одной плоскости обоюдного понимания, то она, пожалуй, с некоторыми выводами гуру мысли согласилась. Заметив именно ему, что вы великий мастер оформления мысли в слог, всё очень верно за мной в частности, а за людьми в своей общности подметили, заявив, что именно, он обычно выставляет в публичную сферу для рассмотрения из себя внутреннего. Здесь и на этом месте она уже без всякого стеснения (а что уж стесняться, когда все тут люди всё в ней видели) рукой поправляет на себе блузку, задравшуюся вверх и приоткрывшую некоторые субъективности, свойственные только вот таким как она привлекательнейшего свойства объектам мужского внимания, после чего, с ещё большей доверительностью отношения с этим кругом людей, сзади в своих брюках затрагивает рукой нечто такое, что ей врезалось в одно деликатное место и, оттянув всё ей там мешающее, со вздохом облегчения говорит. – Фу, теперь можно спокойно говорить. – Здесь она, заметив, что её собеседники несколько сбиты с мысли и не полностью настроены к диалогу (они не так как она спокойны), подвигает их к конструктивности мышления, спросив. – И на чём мы закончили?

И лучше бы она их так не спрашивала, или же если так было необходимо их спросить, то спросила бы их о чём-нибудь другом. Но вопрос задан и тут уж ничего не поделать, когда первым делом в человеке срабатывают его рефлексы, тут же направившие головы и взгляды с этих голов, немногословных собеседников Клавы, а также и гуру мысли, в сторону деликатного касательства рук Клавы. И как спрашивается, после такой демонстрации ими своего самого достойного (вот так сами и попались в собственную ловушку), с ними разговаривать Клаве. Да никак.

Правда, последнее слово всегда должно оставаться за женщиной, – что уж тут поделать, раз так распорядилась природа, наделив женщину функцией давать начало новой жизни (это и есть её последнее слово), – и Клава его оставляет тут всем на прощание, изо всех сил хлопнув дверью по выходу. И ей плевать, что там, за дверью, оставшиеся люди о ней подумают, она больше никогда и ни за что не будет никого ни о чём просить. – Какая неделикатная и невоздержанная девушка, – с недоверием покачали головы несколько глуховатые люди. – Ей бы на холодильнике тренироваться, закрывать двери, – сурово посмотрели в сторону захлопнувшихся дверей люди с отличным слухом на счёт вот таких нервных дам.

А Клава с расстроенным в край видом и с рассеянностью во взгляде и своём поведении, несётся по коридорам этого бизнес-центра, и не только никого перед собой не видит, а она просто готова хоть на кого налететь и сбить собой с ног специально. А когда в итоге таких её действий, сбитый ею с ног человек, само собой, мужской комплектации и такого же великого о себе самомнения, ещё в полёте на пол обиженно и отчасти в недоумении вопросил округу: «Да что же это делается, люди дорогие?! Средь бела дня на меня налетают и сбивают с ног?», то Клава только мельком оценила эту ситуацию со сбитым лётчиком, и бросив ему вслед предупреждение: «Не туда, гад, смотришь», пошла дальше с прежней решимостью дать возможность кому-нибудь нарваться на себя и на этот свой напор.

Ну а тот роняющий себя на пол с помощью физических законов гравитации тип, сразу и не сообразил, что ему тут сказали: «Не понял! А куда мне смотреть?», и как результат, не успел собраться в себе и прямой дорожкой носом в травматологию.

А Клава уже и не помнит, что с кем-то так близко встречалась на своём пути, – маловероятно, что она это заметила, – и она в таком своём сердечном и одновременно бессердечном расстройстве, являющимся пережитком её сердечной боли, выскакивает из здания бизнес-центра на улицу, и только здесь немного успокаивается, после того как набирает полную грудь свежего воздуха и …Не сразу его из себя выдыхает, а она вдруг понимает, что вместе с этой порцией воздуха вдохнула в себя чью-то мысль, которая сейчас в её голове зазвучала голосом рассуждающего человека. Где этот рассудительный тип, видимо, много чего себе ещё невысказанного надумал перед предстоящим совещанием и всё это с переработанным кислородом, несдержанно и крайне беспечно, и выдохнул в лицо выскочившей из здания бизнес-центра Клавы.

А Клава в тот момент была не в том состоянии, чтобы разбирать, что она в себя вдыхает. И такая её неосторожность в результате привела её к тому, что она сейчас велась этим монотонным голосом в сторону одного переулка от главного входа в здание бизнес-центра.

«Исчезновение собой представляет, – говорил в голове Клавы этот голос, – чистый продукт, не отягощённый довлеющими на вас подробностями. И в этом случае только и только вы, субъективно от себя и от своего мнения, будете придавать значение тому или иному факту события, и будете решать, что есть в нём стоящее. Ну а когда говорят, что это тупик и нет больше выхода, то набираешь побольше в лёгкие воздуха и с ним духа, и в один выход выходишь из себя, и переменившись, тем самым находишь выход из этого тупика». И на этом всё, как отрезало голос в голове Клавы, которая вдруг и очень неожиданно для себя, обнаруживает перед собой вытаращенные в изумлении в её сторону глаза типа в костюме клерка. Где этот клерк держал во рту зажжённую сигарету и не смел с ней проводить хоть каких-то действий. Что вело к тому, что его лицо начало задымляться от сигареты, а сам он ещё больше расстраиваться, не понимая никак, что от него нужно этой дико возбуждённой девушке, так неожиданно и близко к нему приблизившейся.

И здесь бы самым разумным решением для Клавы было бы её решение осмотреться по сторонам и понять, не только где она находится, но и осмыслить своё не укладывающееся в обычные и даже разумные рамки поведение, удивившее и продолжающее удивлять всех собравшихся в этом месте для курения курильщиков: Она выскочила, как метеор, из своего ниоткуда и прямиком к клерку-очкарику, вогнав того в ещё какое охренение и переполнение организма ядовитыми никотиновыми химикатами, которые нужно время от времени выводить из себе через выдох, а он не может пускать дым прямо в лицо наикрасивейшей для него девушки, вот и движется постепенно к своей гибели.

Но Клава сейчас, по всей видимости, не способна разумно рассуждать и мыслить, и она только изучающе смотрит на замершего в одном не сдвигаемом положении клерка, хоть и пускающего уже слёзы от едкого дыма, и шмыганьем носа помогающего себе не разреветься, но всё же ещё держащего себя на ногах и в руках, которые он всё же решил распустить напоследок, в случае своего падения на глазах этой девушки, и непонятно чего от него добивающейся. Как будто ей и так не ясно, что он готов для неё на всё, что она ни попросит сделать. – Может оценивает меня и то, на что я способен? – укрепляет себя в ногах клерк вдохновляющим вопросом.

– Да я ради тебя! – всё поднимается из глубин естества клерка, готового ради неё…Да хотя бы побить вон того громилу, заткнув его хлебало кулаком вместе с сигареткой. Где он, сложив в двое, а может и в трое (так он громаден) удивлённого такой его хваткой громилу, сверху вниз на него посмотрит и закрепит свой с ним короткий разговор замечанием. – Я уверен, что ты не подавишься.

– Дай. – Вдруг говорит Клава, продолжая держать на поводке своего взгляда клерка. А тот и не поймёт, что она от него хочет. А то, что он внутри весь взмок и ещё больше распалился нервно от неких предощущений, то это его дело.