Апокалипсис в шляпе, заместо кролика

И Клава под давлением всех этих новых загадок и мыслей, не выдерживает и с истеричным криком: «Да, чёрт возьми, что здесь такое творится?!», с кулачками накидывается на эту дверь перед собой и добивается того, что с разбитыми руками, как без них, со слезами, без сил падает на пол перед дверями. И уперевшись в них спиной, начинает здесь подвывать, шмыгая время от времени носом. Где она в своей очерёдности, в моменты усиления нервного потока сознания, локтем ударяет в дверь. Что ни к чему не приводит на самом деле. Но только, до поры, до времени, которое вдруг настаёт и после очередного удара Клавы по двери, вдруг и что важно, к потрясению Клавы, где она даже одёрнулась в сторону головой и ударилась об дверь, сверху откуда-то на её голову падает нечто ей неизвестное небольшого размера.

Когда же первый испуг отпустил Клаву и одновременно привёл её в чувства, она, протерев рукой глаза, смотрит на то, что сейчас лежит на коленях её ног, и видит, скорей всего, оторвавшуюся со стенда с объявлениями, рекламную вывеску. Хотя никакого стенда Клава не заметила, да и не вывеска это, а просто визитка, которая, скорей всего, была засунута в косяк двери таким же как она вначале обеспокоенным, а затем крайне разнервничавшимся клиентом этой редакции.

Где ему в редакции обещали напечатать опровержение на свою прежнюю статью, где этот господин-вор и коррупционер по ихнему, а пока нет суда, то он добропорядочный гражданин и мэр по моему, по мнению этого разволновавшегося в высшей степени гражданина, был перед всеми своими избирателями, а главное перед своим высоким, из столичного управления, начальством, выставлен не в самом благовидном свете (вон как ворует, аж за щеками трещит, а вот у столичного начальства так не трещит, а должно было бы трещать по логике вещей).

И вот он с утра, у себя, в мэрском кабинете, с некоторым волнением и дрожью в руках после вчерашнего, ждёт нового выпуска газеты, где и должно быть пропечатано опровержение ранее вышедшей статьи, где было столько неточностей, и главное, имя мэра было спутано, и всё что было озвучено в раненьшней статье, относилось совсем к другому мэру-коррупционеру, а наш-то мэр, молодец, и не такой жадный, а её всё не несут и можно сказать, задерживают мэра обстоятельно. И он не может приступить к исполнению своих мэрских обязанностей, находясь в таком подвешенном состоянии, где его с одной стороны, если не будет опровержения, ждёт прокурор с вопросами личного характера (а делиться тебя, падла, в детстве не учили), а с другой, в случае опровержения, губернатор с друзьями функционерами.

И мэр, Вениамин Присужный, человек для которого пунктуальность не пустое слово, и он крайне нетерпим к любому ожиданию, само собой выходит из себя и своего стола, и настоятельно требует от своей секретарши объяснений такому, ни в какие ворота не лезущему поведению главного редактора газеты «Новый взгляд», или «Новое мышление», Альтернатива Каутского. Который вон как хитро зашифровал название своей газеты, что мэр сразу и не вспомнит, как его газету зовут, и кто слёзно, когда мэр его навестил с друзьями, на коленях обещал ему с самого рассвета лично принести газету с опровержением. Но этой падлы до сих пор нет, и что спрашивается, и какими словами о нём должен думать мэр Вениамин Присужный.

– Светлана Вильгельмовна! – повысив голос до критического, да ещё вот так официально, обращается мэр к своей секретарше, чуть ли не к самому близкому себе человеку в этом жестоком мире, где нет веры никому, кто тебя пожалеет, осушая твои стекающие по щекам слёзы и вытирая нервную испарину со лба, что Светик в будние дни и по вечерам, а сейчас она видите ли Светлана Вильгельмовна, надувается в щеках и с оскорблённым достоинством соответственно реагирует на такое к себе отношение мэра Вениамина Присужного. – Я вас прекрасно слышу, Вениамин Селекторович. И можете не орать. А если вы сами себя не слышите, то это ваши проблемы.

Здесь Вениамин Селекторович, как оказывается, а все думали Сергеевич, чуть не лопается от возмущения на такой, невероятно ему слышать, отпор со стороны Светланы Вильгельмовны, той ещё стервы, как оказывается. И он после продыху собирается заметить и заодно напомнить этой забывшейся Светлане Вильгельмовне о том, из какого прозябания он её вытащил и вывел в люди (хоть на человека стала похожа), а она неблагодарная, ещё тут смеет выказывать свою личную позицию, – то, что они себе позволяют после рабочего дня в его кабинете, нисколько не даёт ей права на особенные с ним отношения, – но не успевает этого сделать, перебитый всё той же Светланой Вильгельмовной, посмевшей первой ему напомнить о том, что это именно она удерживает себя от того, чтобы не проговориться его супруге о его остроумном поведении вне рабочего дня наедине с ней.

– А теперь я вас слушаю. – После такого, расставляющего всё по своим полочкам предисловия, Светлана Вильгельмовна вся во внимании к Вениамину Селекторовичу. А тому и сказать нечего. И он обратно возвращается в свой кабинет, где и начинает всё больше нервничать и расстраиваться в ожидании этого подлеца Каутского.

– Может, позвонить? – осеняет мыслью мэра стоящий на самом видном месте стола стационарный телефон. И, конечно, позвонить, и с таким надрывным и взрывным нарративом поинтересоваться у этого Каутского о том, где это он милейший запропастился, что тот в тот же момент захочет с концами пропасть. Что, между тем, нисколько не отвечает ожиданиям мэра и он решает на время смягчиться и быть любезным с этим продажным негодяем (ещё надо узнать, кто заплатил ему за эту статью).

Но чёрт побери этого Каутского, он сволочь, не только не торопиться ответить на его мэрский звонок, а он вообще не отвечает. – Да я тебя, гад! – взрывается мэр, да и трубкой так прикладывает телефонный аппарат, что, всего вероятней, что по нему уже точно никому нельзя будет дозвониться. Но взбешённый мэр этого не замечает, принявшись впопыхах и всяком беспорядке собираться в дорогу, прямиком до редакции. – Ну я тебе сейчас покажу, где раки зимуют! – нахлобучив на голову шляпу, Вениамин Присужный бросился на выход из кабинета. А когда взбодрённая его резким выходом из кабинета, со своим выбросом адреналина, Светлана Вильгельмовна поправила на себе юбку и в оторопи задалась вопросом к мэру: «А вы это куда?», то хотя такая вопросительная настойчивость не входит в круг её компетенции, Вениамин Присужный соблаговолил её обрадовать.

– К жене! – с перекошенным лицом заявил Вениамин Присужный. – Всё ей о своей подлой сущности расскажу, и надеюсь, что она меня в отличие от некоторых поймёт. – А Светлана Вильгельмовна категорически против таких поспешных действий со стороны мэра, о чём она только попыталась ему сказать, но не сумела всё это донести до него, сбежавшего от неё и от такой здравой мысли по лестнице, а не как обычно, на лифте. А вот то, что он крикнул ей с лестничного пролёта: «К моему возвращению, я буду вам крайне признателен, если вас здесь больше не увижу», она предпочла не услышать, набирая на своём стационарном телефоне только ей известный номер.

А когда ей в трубку говорят, что готовы её внимательно слушать, то она вводит в курс происходящего с мэром этого только ей известного абонента. – Он взбешённый направился в редакцию.

– Отлично. – Говорит грубый голос ей в ответ в трубку телефона. – Вы заслужили для себя награды. До встречи.

– До встречи. – С трепетом в сердце ответила Светлана Вильгельмовна, зажмурившись от волнительных предощущений.

А мэр, Вениамин Присужный, тем временем, на своём служебном автомобиле очень скоро добирается до здания редакции, и с немедленнейшим и огромным желанием там всё перетрясти вверх дном, а самого Каутского, главного редактора, подержать за ноги, высунув в окно, к своему итоговому потрясению упирается головой на эту закрытейшую из всех дверей дверь. И сколько бы он в неё не стучал руками и ногами, призывая себе в помощь всех обитателей ада, который он всех знал поименно, часто пользуюсь их услугами в своих делах, у него ничего так и не вышло – дверь так и осталась для него неприступной. А то, что силы ада оказались тут бессильны, то это так только с точки зрения Вениамина Присужного видится, принявшегося чертыхаться и вообще необоснованно эти силы обвинять в их неэффективности. Тогда как имеется и другая точка зрения на всё это дело, и она, совсем не трудно догадаться, кому принадлежит. Да, всё верно, Альтернативу Каутскому, кто больше сошёлся в цене с этим очень сложным деловым партнёром, и получил от него карт-бланш вначале в виде компромата на мэра, а затем все возможности уйти от его преследования.

– Можешь за него и за себя не беспокоиться, Альтернатив, за ним вскоре придут компетентные в таких делах люди. А ты пока затаись и пересиди всё это время у своей двоюродной сестры, в Полесье. – В глухом, безлюдном переулке, где и происходят все такие, конфиденциального характера встречи, заверил Каутского в своей защите одетый во всё чёрное, приспешник самых тёмных сил, явившийся к нему под видом малахольного, но в тоже время неравнодушного гражданина из администрации мэра, у кого уже сил сердечных не осталось смотреть на все эти злоупотребления, которые себе позволял мэр, а в частности по отношению к его невесте, Светлане Вильгельмовне, и он добыл задокументированные доказательства этих его злоупотреблений. А когда Каутский был этим странным гражданином, кто сразу не вызвал у него никакого доверия внешне, убеждён в перспективности всего этого дела, – он посредством телефона связал его с одним человеком, кому Каутский и не посмел возразить ни слова, да и вытащенный конверт этим человеком выглядел очень убеждающе, – то он, уж была, не была, ввязался во всё это дело.

Ну а Вениамин Присужный, так и не достучавшись ни до кого в дверь, а выломать её ему сил не хватило, поник в себе, в таком безнадёжном состоянии постоял у двери, да и сунул свою визитку в косяк двери. Может всё-таки судьба над ним смилостивится, и его сразу не найдут компетентные, с серьёзными на его банковский счёт намерениями люди из специальных служб, в том числе и налоговой, и с ним успеют по этой визитке связаться те люди из редакции, кто по своей рассеянности забыл в редакции зонтик или перчатки, когда они впопыхах и очень немедленно покидали помещение редакции, заметая следы своего здесь присутствия, и вернувшись сюда за забытым, обнаружили эту его визитку.

А как только обнаружат, то тут-то к этому человеку (он, скорей всего, будет один), явно не слишком обеспеченному и скорей всего, испытывающему большую нужду в финансовом плане, раз он несмотря на риск быть обнаруженным мэром, и настойчивое предупреждение Каутского сюда больше ни ногой, вернулся за забытыми вещами, полезут в голову всякие вожделяющие его воображение, искушающие его мировоззрение мысли. – А какого хрена, я так дёшево себя ценю?! – всё внутри у этого справедливого человека возмутится при виде этой визитки, и он по ней позвонит мэру и сообщит ему о том, что у него есть для него те самые сведения, без которых ему больше не быть мэром. И он готов ему их предоставить на безвозмездной основе, ведь он прекрасно знает, насколько мэр справедлив и щедр.

Ну а мэр пока что, чтобы как-то не выделяться из общего тренда жизни и чуть-чуть замаскироваться, будет таскаться по всем и самым в том числе злачным местам города и пропадать по барам. Где он, всё больше подпадая под влияние и внешние характеристики местного характерного люда, будет всё отчётливее походить на них, внешне сливаясь с ними, – от его мэрской респектабельности вскоре и не останется следа на его одутловатой, давно не мытой и небритой с перепоя роже вся в синяках, а рядом такая же как он синюшная подруга по жизни, кто не только берёт на себя все его заботы, но и оттеняет на себя всю его нынешнюю привлекательность, первой скотины.

И вот с такими надеждами Вениамин Присужный покинул пределы этого здания, а Клава, ничего об этом не зная и даже не догадываясь, по всей видимости, опередив того бескорыстного и несколько забывчивого гражданина, своими неординарными действиями нарушает все мэрские схемы. И теперь его визитка оказывается не в спасительных руках того неизвестного бескорыстного гражданина, а она падает сверху на Клаву, и теперь шансы мэра стать добропорядочным гражданином, стремительно стремятся к нулю.

И всего вероятней, мэру не отвертеться от своей судьбы, стать не просто ближе к народу, а быть принятым за своего, если бы в руках Клавы действительно оказалась его визитка. Но в её руках оказалась точно не его визитка. А оттуда на неё смотрел магический знак в виде сферы заключённой внутри пирамидального треугольника, и всё под знаковым именем для людей, знающих толк в оккультных науках – Мастер Вердикт.

И первым, ясно что спонтанным и необдуманным нисколько решением Клавы, было желание отбросить подальше от себя этого ещё одного знатока человеческих судеб, прорицателя и медиума душ. Но затем в ней что-то вдруг одумалось, и она со словами: «Хуже уж точно не будет. Да и отвлечься мне сейчас не помешает», поднимается на ноги, смотрит уже более внимательно на эту визитку, и вперёд по указанному на ней адресу.

Глава 4

Со своими ожиданиями, надеждами и знаковыми встречами.

– Кажется здесь. – Проговорила Клава, наконец-то, на одном из зданий, пошарканных, конечно, не своей зрелостью жизни, а годами, да и неугомонные жильцы постарались, плюс обслуживающая это здание коммунальная компания всё сплошь воры, а это есть его умудрённая историческим опытом ветхость, наткнувшись на похожую вывеску с визитницы мага и астролога Мастера Вердикта, чьё имя должно было внушать(!)…А не важно конкретно что. Когда и этого достаточно для того человека, кто уже себе успел внушить необходимость пообщаться по душам с астрологом, кто единственный сможет указать ему верный путь в будущее.

И хотя Клава несколько скептически смотрит на это, не только знаковое в оккультном мире имя, но оно также, пока что не ясно, в каком качестве значится в картотеке местного полицейского участка, подозревая не без своих должных оснований великого мастера Вердикта в своём именном самозванстве, – что-то мне не верится, что только личное обогащение мотивировало этого Вердикта не по матери к смене своего родного имени, Мафусаила Андреевича, – она, тем не менее, не проходит мимо этого салона экзотерики, так она такие места называет, и оглянувшись по сторонам и главное, назад и, не обнаружив там явную слежку, прежде чем выдвинуться в сторону дверей салона, сделала фиксирующую внешнюю обстановку на улице остановку.

А между тем, вот все эти её предварительные развороты по сторонам и оглядывания, были не спроста ею сделаны. И это не был некий магический ритуал, который должен был оградить её от всякого сглаза и манипуляций со стороны мага Вердикта (на всякую нечисть три раза плюёшь через плечо, а на людей-магов нужно действовать неприступностью вида и холодного сознания), а всё дело в том, что она по выходу из делового центра, где когда-то располагалась редакция газеты, вдруг обнаружила, что не все прохожие в её сторону безразличны, а она прямо своей спиной чувствует, что кто-то крайне к ней внимателен и со всем этим идёт за ней по пятам в незримой для неё видимости.

А под таким прицельным вмешательством в твою личную жизнь, не больно-то идётся, а всё в шаге сковывается и напрягается. А все попытки Клавы, оглядевшись по сторонам, приметить того, кто ей вздохнуть спокойно не даёт, без того чтобы не заглянуть ей в рот и не проанализировать в ней, как там ей дышится, ни к чему не приводят, когда вон сколько народу вокруг, и прохожие ещё возмущаются, что ты тут не предупредив их останавливаешься вдруг и не даёшь им прохода.

И Клава вынуждена принять местные правила жизни, и она следует по адресу с визитки, только иногда оборачиваясь назад и глядя по сторонам. И вот с таким напряжением, которое ещё сильнее усилилось, когда на одном из уличных переходов она вдруг заметила, что один тип, выдающегося внешнего вида, – он сильно смахивал на человека, кого уж слишком обошла стороной счастливая судьба, оставив на его долю одни беды и тревоги, в общем, бродяга, – уже примелькался в её глазах и точно уже пару кварталов следует за ней, или по крайней мере, в одну с ней сторону, она и прибывает к итоговому адресу.

При этом она, прежде чем обозначить для тех, кто за ней ведёт наблюдение, свой итоговый пункт назначения, просто обязана убедиться в том, что эти наблюдательные люди присутствуют, а если не очень явно, то нужно предупреждающе посмотреть в глаза тому следующему за ней по пятам бродяге. И посредством него показать всем этим хищным людям, что она всё держит под контролем и она не простой объект тайной слежки.

И вот она, держа в руках наготове лак для волос и пассатижи в карманах, не сдвигающим взглядом смотрит перед собой на то, что там происходит, и ничего, а в частности приближающегося к ней бродягу, из прицела своего внимания не выпускает, и чего-то от него ждёт. А тот, видимо, всю эту требовательность в ней к окружающему, а конкретно к нему, почувствовал, и вначале даже в ногах сбился с хода. Но на этом его затруднения заканчиваются, ведь жизнь его не сахар, и она не раз его била мостовой в нос, холодным ветром хлестала по щекам и сбивала с ног от опьянения свежим воздухом. И он, по своему горькому опыту зная, что от вызовов судьбы не нужно откланяться, а следует смотреть прямолинейно в лицо опасности, и сам начал смотреть в упор на Клаву, типа кто кого пересмотрит и первым моргнёт.

И так он шёл в сторону Клавы, которая уже и сама не рада, что бросила такой вызов этому бродяге, пока мостовая его дальше и в сторону от Клавы не увела. А оглядываться он и она по заходу бродяги за спину Клавы не стали, про себя соображая, что это такое сейчас было. При этом Клава вдруг поняла, что нисколько этого бродягу не запомнила, кроме его проникновенного взгляда, с помощью которого он заглядывал в душу к прохожим и призывал их к милосердию в виде подаяния. А если у них возникал резонный вопрос: «А сам работать не пробовал?», то он с простодушием человека с улицы отвечал: «Пробовал. Говорят, что руки у меня растут не с того места». После чего выставлял перед собой свои руки, и они вместе с тем прохожим, кому показалась небезынтересной судьба бродяги, принимались изучать его руки в фокусе им сказанного.

– Ну, что скажите? – Интересуется бродяга у прохожего.

– Несомненно в них что-то такое присутствует. – Соглашается прохожий, скромно умалчивая свои руки за своей спиной, о которых тоже иногда так отзываются некоторые очень близко знакомые с ним люди, кто часто бывает не воздержан на язык и точно не объективен в его сторону. И когда прохожий услышал, как категорически ошибочно характеризуют руки бродяги, то он почувствовал единство с этим человеком, кого тоже не обошла стороной несправедливость в виде наветов, но в тоже время ему совсем не хочется через сравнение с ним рук убеждаться в некоторой правоте тех людей, с кем он принципиально не согласен по этому хотя бы вопросу. – У меня руки растут откуда надо.

В общем, Клава оставила этого бродягу за своей спиной, при этом не забывая о нём думать, и только после этого выдвинулась к дверям этого салона по оказанию эзотерических услуг. Ну а войдя внутрь, Клава, как человек в первый раз переступивший порог такого рода заведения, начинает вести себя не совсем по тем правилам, по которым принято здесь себя вести. И это её приветственное здравствуйте, не просто необычно для этого заведения звучит, а оно вгоняет в оторопь мысли и лицевое онемение девушку администратора, встретившей её на местном рецепшене. Которая теперь и не знает, что подумать о зашедшей к ним в салон посетительнице, кто смеет так не сдержанно разбрасывается такими многообещающими словами. И она, прежде чем, что-то ответить Клаве, должна посоветоваться с мастером Вердиктом, кто всё-всё о носителях духа знает (так он называл людей), и у него для каждого из них есть своё слово и заклинание.

– Она так и сказала? – переспрашивает девушку администратора, выразительно и красочно выглядящую в тату на всём теле, мастер Вердикт, после того как она пояснила ему о посетительнице салона.

– Ага. – Утвердительно кивает головой администратор, и забыв о жвачке во рту.

– А как она выглядит? – не просто так интересуется мастер Вердикт, забыв о камерах наблюдения. А вот этот вопрос не так-то прост для его администратора, которая привыкла оценивать граждан, а особенно гражданок, не очень объективно, если по-научному, а с долей своего скептицизма. За что она не раз получала нарекания от мастера Вердикта, которому ведь работать с этими клиентами, а за иронию на их счёт не платят.

– Она …– задумалась на этом моменте администратор, да и выдала первое, что в голову пришло. – Вам понравится. – А вот это уже интересно мастеру Вердикту слышать. – Это ты с чего такое взяла? – требовательно так интересуется мастер Вердикт. А вот ответ его администратора, и не пойми чем думающей, когда так отвечающей, прямо вогнал его в охренение. – Я же вам так не угодила.

– Да что это, чёрт возьми, значит? – вытаращив свои глаза на администратора, ничего не поймёт, и вслух, конечно, не задаёт вопрос мастер Вердикт, задаваясь про себя этой незадачей. Где он при этом уточнений с неё стребовать не смеет, отчего-то боясь быть обвинённым ею в непрофессионализме. – Да какой вы тогда знаток будущего и таинства душ, если меня, всю перед вами на виду, так разгадать и не сумели.

И мастер Вердикт только злобно посмотрел на своего администратора в женском обличье, а так-то она точно ведьма: «Ну и гадина же», и отдав ей наказ: «Веди её», сам удаляется в помещение для приёма клиентов, обставленное по последнему слову оккультного хай-тека.

А его ведьма-администратор, справедливо сказать, не такая уж и жаба и ведьма на неё похожая, – а она только специфически одевается и тем самым рьяно подчёркивает в себе все свои недостатки, и если её отмыть, как следует, от всех этих рисунков на ней и аляповатостей, то она вполне себе ничего, – имея свои представления на своё и мастера будущее, ничего уж такого загадочного не имела в виду, когда так сбивчиво и несуразно, то есть как и должно, ему говорила о своих чувствах к нему. И она в очередной раз не добившись от него своего понимания, фыркнула в его сторону, да и пошла приглашать Клаву, уже заждавшуюся у окна, в которое она через жалюзи поглядывала на улицу, где к своему волнению заметила, что тот бродяга далеко не ушёл.

А он, остановившись у следующего перекрёстка, а точнее у рекламной тумбы, и под прикрытием своего бедственного положения, – люди добрые, посмотрите как неприспособленно к жизни и неуютно в душе я выгляжу, – достав откуда и не пойми взявшийся музыкальный инструмент типа флейты, принялся смущать души мимо проходящих людей, и заодно вести наблюдение за дверьми этого салона, куда зашла Клава.

– Да кто он такой? – и только Клава вопросила, глядя на этого бродягу с музыкальным инструментом, как появляется администратор и приглашает её пройти в кабинет мастера Вердикта. – Он здравствует, как вы и хотели. И вас со всем этим ждёт.

Ну а Клава не против всего этого, с чем она и проходит дальше внутрь салона, где дальше по коридору и наталкивается на дверь с электронным табло на ней, где зелёным светом горит «Свободно». Что не может не вызвать у Клавы желания поиронизировать над таким встречным подходом к клиентам со стороны, уже её заинтересовал, мастера Вердикта. И она со всем этим мало скрываемым интересом заходит в двери и сразу же по заходу туда наталкивается на … На саму загадку мироздания, разгадать которую вряд ли по силам и самому создавшему эту загадку, мирозданию, или творцу. А вот тому, кто всем собой олицетворяет эту загадку, пожалуй, это по плечу.

И он, этот хранитель и носитель в себе всех этих загадок и ключиков отгадок от них, когда у него выпадает свободное время от основного своего занятия, – смазывать, а затем содействовать работе движущий это знакомое нам как земное мировоззрение механизм, – то в качестве своего хобби и отдушины, занимается всеми этими приземлёнными вещами, которые так на всём жизненном серьёзе волнуют и тревожат людей. Где они уже и руки готовы опустить, иного выхода не находя из сложившейся для них тупиковой ситуации, как только свой взгляд в сторону высших сил обратить.

А мастеру Вердикту, этому Демиургу мысли и его сложения в архитектуру жизнеустройства, олицетворяющему собой всё то, что находится за пределами разума и сознательного понимания человеком, и его близость к загадкам потустороннего даже не оспаривается, раз, конечно, плюнуть, чтобы решить любые загадки и проблемы человека, но он так поспешно не поступает, прекрасно зная и осознавая бесценную природу человека. Где человек, если он не приложит большого труда и качественных затрат к решению своей проблемы, и не почувствует на собственной шкуре, как труден и дорог путь к осуществлению его заветного желания или цели, то нисколько её не оценит и останется не удовлетворён полученным результатом.

А раз так, то расценки на пророческие услуги мастера Вердикта, этого Демиурга мысли и архитектора системного мироустройства, – это нужно ещё раз дополнительно повторить для должного разумения его будущих клиентов, – очень и очень кусаются и не всем по карману. А уж кто сумеет наскрести по сусекам должную сумму, то тот никогда не скажет, что вся эта огромная сумма, которую он копил целый год и часть из них даже взял в кредит, была им за зря потрачена.

Так что мастер Вердикт выглядит соответственно воззрениям на него людей отчаявшихся и вновь сюда прибывших, а скорее, забредших в начале в буреломах своих многодумных отчаяний, а уж затем сюда, к нему – он смотрится не просто мрачной загадкой зазеркалья реальности, что есть то есть, плюс этот проникновенный взгляд исподлобья в самую больную в вас душевную точку, которую он в момент в вас разглядел и в неё впился, чтобы поставить вам вначале эпикриз, а затем вынести вердикт, – вы не столь безнадёжны, хоть в вас всё и печально, – а вся в нём существующая таинственность и вселенская загадочность должна перевешивать все вопросы отчаяния и безнадёги в забредшем к нему клиенте. – Ого! И чего мне от этого шершня ждать? А может будет лучше сразу дать дёру?!

И если всё будет так и заблудший клиент, забыв о всех своих неурядицах, утонет в загадочности мастера Вердикта, то у него есть все шансы и надежда на своё излечения от отчаяния.