Сновидящий и Снотворящий

Женщины рыдали, выли, рвали мёртвую царицу на части, будто желали удостовериться, она ли это. Каждая, казалось, хотела забрать частицу мёртвой правительницы, чтобы поминутно убеждать себя в её кончине. Скоро от царицы остались только лохмотья и мокрые пятна на розовых камнях мостовой. Женщины растащили её, чтобы похоронить собственными руками.

Пока жительницы города славили богов, я ходил по дворцу, чтобы найти хоть кого-нибудь и рассказать о своём поступке. Не давала покоя мысль, что теперь я стану правителем. Но никого не оказалось в мраморных комнатах – дворец был пуст.

На улице шумела толпа, спускался вечер, а я всё не решался выйти к народу – ждал, ходил из угла в угол, считал ступени на мраморных лестницах, но голос толпы не стихал. Тогда я в который раз подумал о виноградаре и троих его сыновьях. Должно быть, и они пришли ко дворцу, чтобы узнать, что здесь творится.

Увидев меня на балконе снова, женщины затихли. Тогда я воздел руки к небу и сказал:

– Я ваш новый повелитель. Боги сжалились над нашим государством – мы освобождены от жестокой и глупой тиранки. Недальновидная и себялюбивая, она уничтожила всех наших мужчин. Но осталась слабая надежда. На самой окраине столицы, у небольшого виноградника живут старый виноградарь и трое его сыновей. Они встанут со мной рядом, и вместе мы поведём вас по праведному пути. А теперь отправляйтесь прямо к ним. Скажите, что новый повелитель требует их к себе немедленно.

Женщины тотчас ушли. Стало чудовищно тихо – только воды в фонтанах продолжали журчать. В мраморных комнатах мне стало неуютно и одиноко. Я спустился в сад и ходил меж богатых фруктовых деревьев. Разгорелся закат, замаячили кровавые облака на небе, а женщины всё не возвращались. Неужели и мои добрые знакомцы сбежали? Вряд ли отец троих юношей решился бы на это. Я всё же надеялся на их скорое появление.

Утомившись, я прилёг отдохнуть на оттоманку под сенью персиковых деревьев. Меня почти сразу опьянил сон – и я канул в бездну сновидений.

…Меня разбудил чей-то сиплый, сухой смех. Шатаясь ото сна, я прошёлся по каменной дорожке, огляделся, но никого не нашёл. Может, это я сам захохотал во сне?

Заметно похолодало, и я решил вернуться в пустой дворец. Мне показалось странным, что кто-то зажёг в галерее свет. Ещё днём я думал, что никого во дворце не осталось, а теперь засомневался и предположил, что это сделал тот человек, чей смех я услышал при пробуждении. В пустые неосвещённые комнаты я заглядывать не решился. Не зная, куда себя деть, я бесцельно слонялся по дворцу и думал о женщинах, которые всё не возвращались. Возможно, они попросту не нашли виноградаря и троих его сыновей. Хуже того, на мою страну могли напасть соседние государства. Я совсем не знаю об отношениях мёртвой царицы с правителями близлежащих стран. Вдруг некий честолюбивый падишах прознал о смерти правительницы и тотчас же собрал войско с намерением захватить слабого соседа.

Вот он – снова этот сухой, шипящий смех. Всё-таки я не один во дворце. Смесь радости и страха взыграла в моей крови, и я закричал:

– Покажись! Хватит играть со мной в прятки!

Ни звука в ответ. Я закричал снова, стал оглядываться и всматриваться в маслянистое зеркало мрамора, но никого не увидел. Тягостное ощущение одиночества сменилось чувством животного страха. Вдруг это месть подданных мёртвой царицы? Или это лазутчик из соседней страны, намеренный свергнуть только что взошедшего на престол узурпатора? А может быть, это хохочет моя совесть: сегодня утром я убил человека. Теперь мне кажется, что это было давно. И женщины будто ушли несколько дней назад и до сих пор не вернулись.

Взяв лучину, я ходил по комнатам и раздувал жаровни, чтобы полностью осветить дворец. Бесчисленные комнаты утомили мой разум, и я снова прилёг отдохнуть. Но сон всё не шёл: страх перед неизвестным насмешником не давал мне покоя. Тогда я снова пустился исследовать собственную обитель.

Меня вдруг одолела жажда. Я отыскал кувшин с водой, наполнил чашу и поднёс к губам – чаша выпала у меня из рук. Я испугался собственного отражения. Помню, что ещё вчера слуги мёртвой царицы искупали меня и привели в божеский вид. Я был аккуратно острижен и безукоризненно выбрит. Теперь же лицо человека в отражении было густо убрано рыжей бородой. Ощупав подбородок, я удостоверился в том, что явило отражение в чаше.

Шорох заставил меня позабыть о собственной физиономии. Обернувшись, я увидел женщину с непокрытой головой. Она не поклонилась и не устыдилась собственного неопрятного внешнего вида. Такое поведение со стороны женщины было непозволительным в отношении любого мужчины моего государства, тем более в присутствии повелителя. Но незнакомка ничуть не смутилась. Это была женщина с большими карими глазами и длинными чёрными волосами. Она не казалась молодой, но и старость едва ли коснулась её. Спокойный и внимательный взгляд говорил о смирении и мудрости. Её взгляда я не выдержал и, чтобы избежать его, вскрикнул:

– Как ты посмела появиться перед повелителем в таком виде?! Как у тебя хватило наглости предстать передо мной без должного убранства?

Мой голос бился меж мраморных стен и скоро затих. Женщина молчала. Закричать во второй раз я не решался. Казалось, что больше я не в состоянии заговорить. Женщина прервала молчание, и, пусть находилась она на почтительном от меня расстоянии, слова я расслышал так, будто произносили их у самого уха:

– Я сестра царицы, которую ты убил утром.

Её слова придали мне сил, пусть и напомнили о моём чудовищном поступке. Я снова закричал:

– Ты не похожа на сестру той кровожадной девки! И потом, ты слишком зрело выглядишь. Будучи старше её, ты должна была стать повелительницей. Из этого я заключаю, что ты врёшь! Как только трое моих визирей и их почтенный отец прибудут, я незамедлительно казню тебя за ложь и неподобающее поведение.

На лице незнакомки не дрогнул ни единый мускул. Помолчав какие-то мгновения, она снова заговорила:

– Я должна была стать царицей, как ты и сказал. Но моя завистливая сестра подкупила влиятельных деятелей государства, и меня посадили под замок. Долгие годы я жила в заточении. Сестра, хотя и была со мной милосердна, всё же распустила слухи о моём умопомешательстве. По законам нашей страны безумный наследник не может взойти на престол. Но младшая сестра пошла ещё дальше и отравила отца, а его приближённых запугала. Не знаю, как ей это удалось, но власть перешла в её руки. Она вырезала почти всех мужчин, но тут появился ты и убил её. Я должна скорбеть и носить траур, но сердце моё ликует. Утром я проснулась, но мне так и не принесли завтрак. Я ждала, но ни одна живая душа не вошла в мою тюрьму. И стража куда-то исчезла, оставив двери незапертыми. Только к ночи я решилась выйти и тогда поняла, что дворец пуст. Я долго бродила, будто и правда умалишённая, и тут увидела тебя…

– Зачем ты смеялась надо мной?

– О чём ты говоришь? В заточении я напрочь забыла, что такое смех. Это ветер гуляет по коридорам дворца и смеётся над нами. Я слышала этот смех почти каждую ночь…

Мне хотелось поверить ей, хотелось обнять её, единственного человека, который заговорил со мной за этот бесконечный день. И пока я смотрел в эти неподвижные глаза, сомнения покинули мою душу. И пусть я продолжал говорить с ней сурово, но подозрения мои рассеялись. Хотелось лишь скорого рассвета. Прежде я думал только о том, как в мои покои поднимутся виноградарь и трое его сыновей. Но теперь мысли вились вокруг этой незнакомки.

Она подошла ближе и снова заговорила:

– Скоро женщины вернутся. Они приведут с собой троих твоих друзей с их престарелым отцом. Они увидят тебя и возрадуются, но и меня они тотчас же узнают. По нынешним законам нашей страны я должна унаследовать престол. Поэтому тебе следует убить меня или жениться на мне.

Поражённый, я смотрел в её спокойные, неподвижные глаза. Ещё вчера меня вышвырнули из родной деревни, а теперь я должен был обрести жену из древнего царского рода.

Меня охватила спокойная уверенность: рассвет не наступит, пока я не возьму эту женщину в жёны. А ведь я даже не знаю её имени.

Тогда, после недолгих колебаний, я попросил её быть моей женой. Она опустилась на колени, сложила руки в молитве и поцеловала носок моей правой туфли. Потом она поднялась, взяла меня за руку и отвела в спальню младшей сестры. Но прежде чем мы легли на брачное ложе, я спросил:

– Как тебя зовут?

– Если ты узнаешь моё имя, то тотчас же предскажешь будущее нашего союза. Этого я не хочу и всеми силами постараюсь не допустить. Едва ли имена людей имеют большое значение, от них только тревоги и подозрения. Не лучше ли обращаться друг к другу словами любви?

Этой ласковой отговоркой она усыпила моё сознание, и мы опустились на мягкие простыни и подушки.

На рассвете я вышел на балкон. Город внизу был пуст, как и вчера. Женщины ещё не вернулись. В груди стало тесно, будто меня обманули. Сердцевина моего существа тяготилась, хотелось глубоко вздохнуть. Но сколько ни хватай ртом воздух, не прогонишь скользкую тревогу. На балкон скоро вышла жена. Она положила мне голову на плечо и сказала:

– Скоро у нас будет младенец. Нам нужно молиться о его благополучном рождении. Я уже не так молода, чтобы выносить здорового отпрыска, но всё же счастливая возможность остаётся. Принеси воды из фонтана для омовения.

Я спустился к фонтану и наполнил пару глиняных кувшинов. Возвращаясь, я проходил мимо одной комнаты. В створе дверей лежал какой-то свиток, чего я вчера не мог заметить из-за темноты.

Поставив кувшины на мраморный прохладный пол, я подобрал свиток и вошёл в комнату. Лучи утреннего солнца ещё не проникли в окна, которые смотрели на запад. Я запалил жаровню и рассмотрел свиток при свете огня. На древнем пергаменте были начертаны женские имена. Просмотрев его, я окинул взглядом комнату. Только при свете жаровни я заметил, что вся комната была забита свитками сверху донизу. Схватив первый попавшийся, я обнаружил в нём имена. Развернув другой – тоже. Просмотрев третий, я не увидел ничего, кроме имён. Никогда я таких имён не слышал, но каждое, без сомнения, было женским.

Издалека донёсся женский крик. Возможно, вернулись наконец-то женщины с троими моими друзьями и их престарелым отцом? Я схватил кувшины, побежал к жене…

Она лежала на взъерошенном супружеском ложе и мучилась схватками. Её чрево готовилось исторгнуть нашего ребёнка на свет. Я омыл её лоно и помолился. Едва солнце спряталось за горизонтом, дворец наполнился криками младенца. Пока жена отдыхала, забывшись крепким счастливым сном, я придумывал имя нашей дочери. Ночь текла, светили далёкие звёзды, но ни одно имя так и не пришло мне на ум. Тогда я взял девочку на руки и отправился в комнату со свитками.

До самого утра я баюкал дочку и листал свитки. Едва я переставал шуршать бумагами, как дочь просыпалась и начинала кричать. Тогда я с удвоенной силой принимался перебирать древние списки женских имён.

Имена плясали у меня перед глазами. И хотя я вымотался и почти ослеп от тусклых чернил и скупого света жаровни, дочь не давала передохнуть: плакала, стоило мне остановиться. Наконец к рассвету я закончил поиски. В одном дряхлом полуистлевшем свитке я увидел имя, подчёркнутое синими чернилами – Дария. Тогда я подхватил дочь на руки и бросился к жене с радостным криком:

– Придумал нашей дочери имя! Проснись, послушай, как красиво…Я нараспев называл дочку только что найденным именем, и девочка улыбалась мне и хватала меня за бороду, губы и нос. Жена взяла у меня дочь и вложила ей в рот сосок правой груди. Присев на край кровати, она кормила дочь и ласково говорила:

– Пусть будет Дария… Пусть будет… Пусть…

Пока девочка насыщалась сладким материнским молоком, я отлучился в комнату со свитками. Солнце клонилось к горизонту и заливало лимонным светом разбросанные на полу туго свёрнутые трубки пергамента. Женские имена тонули в закате, пока солнце совсем не скрылось за горизонтом. Я решил вернуться и проведать жену и дочь, но галерея осталась неосвещённой: никто не зажёг жаровни перед закатом. И пусть во дворце не могло быть никого, кроме жены, дочери и меня самого, идти назад я искренне боялся. Боялся услышать чей-то смех в темноте. Но мне недолго пришлось оставаться в одиночестве. Скоро я услышал лёгкий топот по мраморному полу галереи. Шаги всё приближались, потом стали оглушительно громкими, и в комнату ворвалась девочка:

– Вот ты где! А мы тебя потеряли. Чего же ты не идёшь спать? Мама тебя заждалась.

И она прильнула щекой к моему сердцу. Её оливковая кожа и чёрные кудрявые волосы масляно мерцали в свете нескольких свечей. Я опустился на колени и ласково заключил её лицо в ладони:

– Что же ты бегаешь так поздно? Одна, в темноте.

– Я не одна.

– С тобой пришла мама?

– Мама уже в постели, ждёт тебя.