Она того стоит

Закуют и замажут в бетоне цементном.
Силы найди и спартанскую смелость,
Чтоб сохранить свою душевную целость.
Настроенья сменяются одно за другим,
Ощущение такое, что жизнь здесь проспим.
За окнами шум, жизни исток,
На тонкой шее колышется женский платок.
Вокруг будто весело, все хорошо,
Но на самом деле все это не то.
Просто иллюзия атмосферы закрытой,
Нервной ниткой между всеми прошитой,
Приносит вред огромный, ни с чем не сравнимый,
Самой высокой шкалой не измеримый.
Но время стоит, будто в озеро впало,
На старой проблеме стрелка минутная встала.
Чтобы с места сдвинуть ее,
Усердье нужно твое,
А оно просто так не берется,
За муки, труды лишь достается.
В песочных часах, крупицы меняясь,
Путь прежний проходят, в горловине теряясь.
Считаешь их, от мучительной скуки спасаясь.
Без толку запертым здесь оставаясь.
Хочется действий, хочется дел,
Ведь у терпенья есть тоже предел.
Если ты вызов бросил однажды,
Не утолить тебе смелости жажды,
Жребий брошен – иди, победи,
А дальше сладкая жизнь у тебя впереди!

Раздались громкие аплодисменты. Я не мог представить, что, декламируя стихи с койки в палате психбольницы, буду утопать в рукоплесканиях пациентов. Сама мысль об этом казалась безумной. С завистью хлопал и тот, кто начал литературные вечера. Он больше никогда не читал нам.

С Аней мы все чаще проводили время вместе. Оказалось, ей лишь летом исполнится пятнадцать. Однако внимание мальчиков постарше ей очень нравилось. Как-то я сидел на скамье с соседями по палате, а она решила лечь на нас. Мне досталась ее соблазнительная попа. Я передавал ей стихи через подругу. Первое послание было таким:

Радость безмятежная

Ласково в грудь тебе счастье кладут,
В душе появляется теплый уют,
Надежда и вера в завтрашний день
Заставят столетний цвести даже пень.
Каждый вздох доставляет блаженство,
Наступило в мире наконец совершенство.
Мысли чисты от грусти, печали,
Будто свободы триумф отмечали.
Сегодня чувства лишь те,
Что были в недавней мечте.
И даже заканчивать не хочется стих.
От радости становишься безмятежен и тих.

Мой интерес к Ане совсем не понравился парню из соседней палаты. До моего прихода в стационар она общалась с ним каждый день. Как-то он со своими друзьями пришел ко мне в палату выяснить отношения. Начал швырять мой учебник истории. В первый раз я не стал поддаваться на провокацию – вышел из палаты, будто мне безразлично. Однако во второй раз, когда они скинули мою постель на пол, такие нападки уже нельзя было игнорировать. Я запрыгнул на пустую кровать, чтобы занять положение выше их, и стал громко крыть их матом. Они испугались. Сказали, что я полный псих, и ушли. Больше они не лезли ко мне. Я мог без опасений общаться с Аней.

Она страдала селфхармом: каждый год наносила себе травмы и отправлялась сюда. Кожа на ее ладонях всегда была в царапинах. Она показала мне шрамы на запястьях, на внутренней стороне бедер – куча синяков. Меня это не напугало. Я влюбился.

Еще месяц назад я чувствовал себя совсем неинтересным для женского пола. У меня долгое время была мечта: я делаю домашнее задание, а тут ко мне в дверь стучит девушка и предлагает пойти в постель. Я думал, всем одинаково хочется ласки.

Помню, однажды – это было в феврале – передо мной открылись слегка оголенные плечи Галины, сидящей на первой парте. Она так и не превратилась из гадкого утенка в лебедя. Я подумал, она может согласиться на близость. После шестого класса у нее не было отношений (если принимать в расчет те наши встречи). Испытывая жуткий дискомфорт, я приобрел в аптеке презервативы. Водку покупать было проще. Я отправился к Гале. Стоя на лестничном пролете перед ее квартирой, я ждал: на ступеньке сидела черная кошка, и мне не хотелось, чтобы она перебегала мне дорогу. Все это время я собирался с духом. Тогда я понял, что моя мечта о внезапной гостье не может осуществиться, если я сам боюсь сделать это. Черная кошка устала ждать, пока я решусь, – ушла по краю ступенек вниз. Я глубоко вдохнул и постучал в дверь.

– Привет, – удивленно сказала она.

– Можно войти?

– В чем дело?

– Ты одна?

– Одна. А что случилось?

– Можно пройти в комнату?

Мы сели на диван. Я повернулся к ней и взял за руку.

– Я подумал, что мы уже давно друг друга знаем. Уже скоро разъедемся после выпускного. У тебя нет парня. Я тоже один. Предлагаю стать тайными любовниками.

Ее лицо вытянулось от изумления, она резко выдернула руку.

– Извини, но нет. Тебе лучше уйти, – решительно сказала она.

Галина указала на дверь. Я попросил сохранить этот разговор в тайне. Мне казалось, завтра об этом нелепом инциденте будет знать вся школа.

Вернувшись домой, я свернулся на кровати эмбрионом и уставился в телевизор. Шел боевик с Брюсом Уиллисом «Герой-одиночка». Сюжет мне был безразличен, но не покидала мысль, что я тот еще герой, оставшийся одиночкой.

И после такого разве мог я упустить симпатичную, хоть и психически нестабильную девочку? Даже заведующий отделением, часто видя нас вместе в коридоре, обращал внимание, что давно не замечал учебника в моих руках. За день до отъезда Ани я написал ей последний стих.

Несколько ласковых слов

Есть несколько ласковых слов,
От которых счастливым прыгать готов.
Осмелься, скажи эти слова,
Чтоб в сердце остались они навсегда.
Может, не время говорить их сейчас,
Но наступит сладостный час,
Когда секунды идти перестанут,
Цветы расцветут, лунные ночи настанут.
Тогда скажи их голосом нежным,
Приятным, почти безмятежным…

Утром после завтрака мне и Павлу поручили вынести биксы из отделения для взрослых. Зелибобы с нами не было. У него случился нервный срыв из-за того, что не приехала бабушка. Его положили в одиночную палату, из которой он выглядывал в круглое окошко, как из иллюминатора.

Мы оделись потеплее и спустились этажом ниже, где располагалась та психбольница, которую представляют себе люди, никогда не попадавшие в подобные места. В коридорах – пациенты в смирительных рубашках с отсутствующим взглядом. Ходящий взад-вперед человек запинается о порванный линолеум. Стены выкрашены в потускневшие зелено-белые оттенки. Палаты закрыты. К отверстиям в дверях, защищенных мелкой металлической сеткой, прислоняются лица с открытыми ртами.