Она того стоит

Когда мы выполнили работу, я пошел к Ане. Ее постель была свернута. Я спросил ее подругу, где она. Та передала мне записку. Аню забрали родители. В своей палате я сел на кровать и развернул листок. Она благодарила меня за стихи и прекрасно проведенное вместе время. Под стихотворением, которое Аня написала для меня, она оставила постскриптум: очень ждет от меня писем. Внизу – адрес.

По прошествии трех недель меня с отцом пригласили на беседу с членом консилиума – педантичной строгой женщиной пенсионного возраста. Она сразу сказала, что мой диагноз снимать не собирается. У нее самой взрослая дочь с установленной шизофренией. Некоторые люди, сказала врач, умеют скрывать свои недостатки. А если мы решили добиваться признания врачебной ошибки, то придется провести здесь полгода. Эти слова повергли меня в ужас. У меня на носу последний этап борьбы за медаль, о каких шести месяцах могла идти речь! Если я сейчас уеду, продолжала она, то решение по мне консилиум принимать не будет из-за недостаточного срока пребывания. И соответственно в будущем военкомат направит меня во взрослое отделение для получения заключения от врачей.

Когда она ушла, заведующий пояснил, что в 1999 году Анна Генриховна защитила научный труд о внезапности появления детской шизофрении, основанный на опыте работы со мной. Теперь Анна Генриховна один из ведущих специалистов в Москве. Никто не решится ставить под сомнение ее выводы. Заведующий сказал, что, если я уйду из стационара, все было впустую. Он обещал решить вопрос насчет постановки более мягкого диагноза. Дал мне вечер на размышление и отпустил домой к отцу. У него я был только по выходным, а всю неделю оставался в больнице.

Обдумав все «за» и «против», я вернулся в стационар. Зашел в кабинет к заведующему. Он пожал мне руку. Сказал, что я принял смелое и взрослое решение. Через несколько дней он отпустил меня в школу, не видя смысла держать в отделении. Просил вернуться через две недели в понедельник, чтобы обсудить дальнейшие действия.

Я приехал домой. Весь вечер слушал “You Don't Know” – сингл, записанный Эминемом при участии других известных рэперов, – настраивался на борьбу. По химии предстояло написать сложную контрольную. В последнем полугодии учительница часто отсутствовала по личным обстоятельствам. Оценок у многих было недостаточно, чтобы вывести итоговую. Нам сообщили, что она увольняется и нового преподавателя химии до конца года не будет. Кто хотел сдавать экзамен по химии, должен был выбрать другой предмет. Я самостоятельно изучал последние темы, которые пропустил. Войдя в класс, учительница сказала, что проведет итоговое испытание по темам десятого класса. Многие обрадовались, но я и еще одна одноклассница решили писать работу по новым темам. Старый материал я давно забыл, а с новым был шанс. Урок закончился. Я попросил дать мне время дописать. Через десять минут сдал работу. Ноги нервно дергались под партой, пока она проверяла. Итог – «отлично». Первая ступенька к пьедесталу пройдена.

По физике я писал итоговую контрольную наудачу. Старое забыл, новое не понимал. Без постоянной тренировки школьные знания уходили из головы. Если я забрасывал предмет хоть на пару недель, то мозговые «мускулы» сдувались, и я уже был не в силах поднимать прежний вес гранита науки. По крайней мере той, что не вызывала у меня интереса. Я положил тетрадь с контрольной работой по физике в стопку прямо перед учительницей.

После нас зашел параллельный класс. Мария, учившаяся посредственно, взяла мою тетрадь, зная, что ей дадут тот же вариант. Его было просто рассчитать по ряду от окна. Она сдала свою работу, но мою тетрадь вернуть на стол не смогла. Хотела положить ее в стол учительницы перед следующим занятием, но, когда Маша узнала, что списанная работа оценена на двойку, от злости разорвала мою тетрадь. Потом уже поняла, что месть была бы слаще, верни она ее назад. На перемене Маша сказала, что спасла мою репутацию. Я поблагодарил ее за столь необычное участие в моей судьбе.

Учительница на уроке спросила, где моя контрольная. Я ответил, что сдавал тетрадь на ее глазах, и добавил – могу подготовить два доклада, чтобы закрыть пустую графу в журнале. За доклады я получил «отлично». Но учительница настаивала – контрольную все равно придется переписать. Тем не менее графа в журнале была заполнена. Надо было лишь тянуть время.

По алгебре я пропустил большой раздел с матрицами, но контрольная по этой теме прошла без меня. Я молился, чтобы матрицы не попались мне на экзамене.

V., как я узнал от него самого, в качестве экзаменов по истории и информатике собрался выступить с защитой научно-исследовательского проекта, автором которого фактически являлся лишь я. Это возмутило меня. Однако я решил присоединиться к нему, отказавшись от обычного экзамена по истории. А информатика закрыла слот третьего экзамена по выбору – мы могли представить свой проект как результат работы в компьютерной программе, предназначенной для монтажа видео.

Когда я ехал утром в больницу, встретил в автобусе длинноволосого парня в очках из своей палаты, возвращавшегося после выходных. Он предложил отметить наше воссоединение и купил в киоске две банки «Ягуара». В палате ребята меня уже угощали этим слабоалкогольным энергетиком, и мне понравился его бодрящий эффект. Я подумал – к обеду выветрится. Мы закусили сухими чебуреками.

В стационаре медсестра велела мне взять постельное белье и сдать кровь. Это навело на мысль, что ее заранее проинформировали о решении консилиума. Неужели меня не выпишут? Я надеялся к вечеру уехать домой. Сидя на заправленной больничной кровати, я не хотел даже думать о том, что для меня все может начаться заново. Внезапно в палату зашла медсестра. «Поторопись на консилиум», – сказала. Я с ужасом понимал, что еще оставался в состоянии легкого опьянения. От меня исходил жуткий запах энергетика. Пока меня вели в другой корпус, я глубоко вдыхал воздух – слышал, что так можно быстрее протрезветь.

Меня пригласил заведующий. За овальным столом сидели семь врачей. Они спросили меня о любимых фильмах, не догадываясь, что я киноман. Пришлось ответить кратко: отсматриваю все важные премьеры и номинантов наградного сезона перед «Оскаром». Ответ их не устроил. Они просили назвать фильмы, которые мне нравятся. Я назвал те, что нравятся большинству: «Банды Нью-Йорка», «Титаник», «Храброе сердце», «Форрест Гамп». Про «Молчание ягнят» или «Голову-ластик» не рискнул говорить. На вопрос, есть ли у меня подруга, я ответил утвердительно, однако не захотел раскрывать, что она из психбольницы. Соврал, что завел отношения у себя в городе. Собираюсь ли я на ней жениться? Скажи я, что не собираюсь, то превратился бы в морально неустойчивого человека. Если бы дал утвердительный ответ, меня бы уличили в предрасположенности к необдуманным поступкам из-за слепого следования социальным установкам. Пришлось ответить, что свадьбу еще не обсуждали, так как гуляем пока лишь за ручку.

Они показали мне рисунки и попросили объяснить, что на них изображено. В папке, открытой передо мной, были жуткие детские рисунки, сделанные в основном черным и красным карандашами. Дьявольские головы с рогами, огромные клыки – во весь лист, лежащие в лужах крови люди.

– Это чьи рисунки? – поинтересовался я.

– Все Ваши, – изобличающим тоном ответил один из врачей.

Я не верил, пока не дошел до последнего, с головой Робокопа. Зачем я рисовал весь этот ужас в детстве? Неужели и вправду «Кошмар на улице Вязов» так сильно проник тогда в мое подсознание?

– Могу лишь сказать, что последний рисунок мне знаком, – собравшись, сказал я. – Остальные не помню. И, разумеется, пояснить, почему такое рисовал в детстве, сейчас уже не смогу.

– А что планируете в будущем?

– Поступить в университет, а потом работать по профессии. Если у меня не будет диагноза, то я смогу выучиться на прокурора по целевому направлению.

– А Ваши детские симптомы как-то проявлялись?

– После того как я в детстве прошел лечение, меня больше ничего не беспокоило.

Мне велели идти обратно в стационар. Там меня позвали на выдачу таблеток. Я сказал, этого не может быть, ведь я не на лечении. Все находящиеся в отделении обязаны принимать таблетки – таков был ответ. Со стороны выглядело, будто псих пытается доказать, что здоров. Пришла моя врач и пояснила, что это таблетка для улучшения работы печени. Мой утренний анализ крови показал не лучшие результаты. Оказалось, «Ягуар» и вправду вреден для здоровья.

Заведующий отделением подозвал меня. Мы не зашли в кабинет.

– Как и обещал, сделал все, что было в моих силах. Комиссия признала первичный диагноз излишне категоричным. Изменили его на «расстройство личности». Совсем отменить нельзя. Я уже объяснял почему. В институт прокуратуры с таким не возьмут, но в других государственных вузах учиться можно.

– Значит, диагноз есть, – задумчиво сказал я.

– Илья, все тесты показали нормальное психическое состояние. Этот диагноз меньшее, что можно было сопоставить с твоим прошлым. У тебя все нормально. Это просто бумага, которая будет храниться здесь и в военкомате. Веселее! Поступай, учись.

Мы пожали друг другу руки. Я вернул постельное белье.

– И зачем белье брал, если знал, что выпишут? – недовольно проворчала медсестра.

– Я не знал. Думал, вы знаете. Всего хорошего! – радостно сказал я, покидая это место навсегда.

Когда я вернулся домой, написал Ане письмо, вложил в него фотографию. Она мне выслала ответное с рассказом о жизни после выписки и два своих снимка. В письме был указан номер телефона. Первый день я не решался звонить, но потом отважился. Она сказала, было бы здорово снова провести время вместе.

В школе мне сообщили, что определили дату защиты исследовательских проектов на областном этапе. Во время многочасовых автобусных поездок я размышлял о том, как бы выглядел мой следующий фильм. Душой я хотел во ВГИК.

На областном конкурсе мой фильм определили в культурологическую категорию. Участвовали 23 работы разного содержания: про местный фольклор с демонстрацией игры на диковинных музыкальных инструментах; про редкие рецепты выпечки; про роль народных ансамблей в культуре области; про роспись деревянных игрушек. Мне казалось, что меня лишили возможности победить в основной исторической секции. С такими конкурентами, считал я, моя победа очевидна. Однако все готовились к подаче основательно. Несколько человек после презентации на русском языке рассказывали и на английском. Очередь дошла до меня. Я полагал, в фильме избыточно рассказано о теме исследования, поэтому начал с описания организационных моментов, в том числе с интервью у игуменьи. Однако жюри не понимало, о чем идет речь. Тогда я спросил, видели ли они фильм. Они пояснили, что не занимались отбором, а только оценивают презентацию проекта. Пришлось сумбурно переключать фрагменты из фильма, но кино так не работает. Его надо смотреть целиком, как задумано. Моя защита провалилась. Однако я надеялся, что испеченные по народному рецепту пирожки не превзойдут фильм о четырех веках православной веры. На первом этаже вывесили результаты. Мне поставили самый низкий балл за презентацию проекта. По заочным баллам отборщиков мой фильм был третьим. По совокупности общих баллов я стал последним. Ко мне подошла преподаватель из другой школы. Ее заинтересовали мои слова о том, что интервью игуменьи было почти в два раза больше. Она хотела получить режиссерскую версию. Я сказал, что многие файлы уже удалил, в том числе рабочую версию.

После защиты у меня появилась безумная идея поехать к Ане. Я взял дома карту области, поэтому примерно понимал, куда следую. Дошел до станции, откуда шли электрички. Родители ужаснулись, когда узнали, что я не поехал домой. Аня не знала о моем сюрпризе. У меня была с собой кнопочная Motorola, которую я взял у деда. Из вагона я сообщил Ане, что скоро приеду. Она не знала, что сказать, – пошла обсудить с родителями. Те разрешили остаться мне у них на ночь. Я сошел на станции, которая называлась как поселок на конверте. Спросил у местных, куда надо идти. Оказалось, я рано сошел с поезда, и теперь нужно было идти вперед по железной дороге до ближайшего населенного пункта. Через пару километров появилась развилка. Я не знал, куда повернуть. Решил – налево. Солнце уже садилось, а вокруг был сплошной лес. У меня – ни еды, ни воды. В туфлях неудобно идти по шпалам. Вдруг из-за деревьев я увидел купола церкви. Оставалось преодолеть заросшую высокой травой местность. Я боялся, как бы здесь не оказалось болото. Мне повезло выйти на дорогу. Навстречу шел местный пьяный житель с топором. Я побоялся спрашивать у него направление. Вскоре увидел двух пенсионерок, которые показали, в какой стороне дом Ани.

Я позвонил ей и сказал, что совсем близко. Она пошла мне навстречу. Вдалеке я увидел женскую фигуру в сиреневом спортивном костюме. Мы по-дружески обнялись и пошли гулять по поселку. Все на меня косо посматривали. Здесь еще не гулял парень с дипломатом в деловом костюме. Едва мы вошли в Анин дом, ее отец встретил меня.

– Ты пьешь? – грубо спросил он.

– Чаю попил бы.

– Дочь, поухаживай за столичным гостем, чай завари ему.

– Я не столичный, просто по делам в городе был.

– А тебе сколько годков-то?

– Скоро семнадцать будет, школу заканчиваю в этом году.

– А че ты с шестиклассницей решил крутить?

От этого открытия мне стало не по себе: я предполагал, что Аня в девятом классе. Он увидел мое замешательство.

– Да ладно. Мы ее поздно в школу отдали. Автобус до города раньше не ходил. Голодный, наверное? Вот держи пельмени. Только сварили. Мать ее стряпала. Сейчас на смене в магазине.

Когда мы поужинали, было уже поздно. Отец Ани сказал расположиться мне на кровати, а дочь отправил спать на кухню. В тесной комнате, перегороженной шкафом, спали ее младшие братья.

Я не хотел раздеваться. Сказал, что лягу на покрывало в рубашке с брюками и укроюсь пледом. Она раскинула свернутое одеяло на пол и села напротив моей головы. Я подался немного вперед. Аня коснулась моего носа. Она нежно обхватила мою верхнюю губу, стала неспешно меня целовать. Я приложил ладонь к ее теплой щеке. Ощутил мягкую прядь волос на своей руке. Я подхватывал каждый ее поцелуй, чтобы это не кончалось. Наши языки не могли насытиться вкусом влюбленности. Это был мой первый поцелуй. Когда она легла, я дал ей наушник своего плеера. Держал ее за руку, не отрывая от нее глаз. Так мы и уснули.

Утром мы бежали по полю, чтобы успеть на поезд, но он пролетел мимо. Аня поехала со мной в ближайший город на автобусе. Оттуда электричка ходила по расписанию. Мы встретили ее знакомого. При нем она сразу изменилась ко мне – стала отстраненной. Может, у меня пахло изо рта и пожирнели волосы? Так или иначе, Аня вышла на своей станции с этим парнем, даже не попрощавшись со мной.

Я доехал до железнодорожного вокзала, а потом отправился на автобусе до своего города. Провел почти весь день в пути.

Два дня негде было спокойно сходить в туалет. Дома я наконец сел на родной унитаз.

В школе были недовольны моим проигрышем в конкурсе. Мое долгое возвращение возмутило преподавательницу математики. Она думала, что таким образом я намеренно пропустил контрольную. В этом была доля истины. Я на самом деле не хотел лишний раз получить спорную оценку. Отношения с ней у меня окончательно испортились, когда полгода назад она вызвала меня к доске. Как правило, если ученик отвечал у доски, то на следующем уроке его не вызывали. Распределяя нагрузку между предметами, я не готовился одинаково к каждому, если знал, что уже отвечал. Однако она вызвала меня второй раз подряд. Без должной подготовки мне не удалось решить задачу новым способом. Преподавательница сказала спокойным, довольным голосом: «Садись, два». Открыла журнал, нашла мою фамилию и занесла ручку над клеточкой.